Н.А. Львов. Очерки жизни. Венок новоторжских усадеб

И Навакшонову велел портрет отдать,

У Ермолаева что брал я срисовать.

Еще я вам скажу, скажу, право без лени,

Что Аплечеева поставил на колени...

В результате столь бурной деятельности под вечер Львов оказался под арестом. Несколько строк стихотворения представляют молодого человека, темпераментного, скорого на всякое дело, неистощимого на выдумки, явного лидера, источник неуемной энергии... Друг Львова Николай Осипов [12] посвятил ему “Сонет”, помещенный в этом журнале. Приведем несколько строк:

Львова знать кто только тщится,

Ан уж должен почитать;

Юность, разум, все в нем зрится

Львов все может совершать!

“Львов все может совершать!” — такая высокая оценка, данная ровесником, однокашником окажется верной. Спустя два века Д.С. Лихачев повторит ее: “Н.А. Львов — один мог удержать в своих руках быстро развивающуюся культуру эпохи во всем ее разнообразии”.

Службу в Преображенском полку он совмещал с обязанностями курьера при Коллегии иностранных дел. Вскоре Львов весьма успешно овладел европейскими языками. Его часто посылали в европейские государства, “...возложенные на него комиссии выполнял с отличным усердием и исправностью”. [13] В 1775 г. ему пожаловали чин капитана, но военная служба не привлекала Львова, он вышел в отставку и был принят в штат Коллегии иностранных дел.

Первый известный портрет Львова — 1773 года. Двадцатилетний Николай Александрович позирует известному уже Д.Г. Левицкому. [14] Львов в гражданском костюме: узкий, по моде того времени, темно-зеленый камзол с жабо подчеркивает фигуру явно не богатырского сложения. Худощавое лицо, темные брови, высокий лоб... но все внимание привлекают глаза — очень выразительные, живые, умные, ироничные; чуть приоткрытый рот как будто что-то говорит.

Львов всегда был душою компании, говорил темпераментно; веселый и остроумный собеседник, он умел заражать бодростью: “Я, как бы пасмурен к тебе не приходил, всегда уходил веселее”, — писал Иван Xeмницep. [15] Он же в эпиграммах на Львова отмечал доброту души друга:

Всяк знающий его вам скажет, что такова

Не сыщешь добряка второго.

Львов наделен ярким чувством юмора, самоироничен, о чем говорит эпиграмма “К моему портрету, писанному господином Левицким”:

Скажите, что умен так Львов изображен?

В него искусством ум Левицкого вложен.

В 1777 г. Львову представилась возможность отправиться в восьмимесячное путешествие по Европе: Англия, Германия, Франция, Испания, Нидерланды. Он все впитывал, как губка, записывал, зарисовывал. О благотворном влиянии путешествий на Львова писал его друг Михаил Никитич Муравьев: “Много способствовали к образованию вкуса его и распространению знаний путешествия, совершенные им в лучшие годы жизни, когда чувствительность его могла быть управляема свойственным ему духом наблюдения. В Дрезденской галерее, в колоннаде Лувра, в затворках Эскуриала и, наконец, в Риме, отечестве искусств и древностей, почерпал он сии величественные формы, сие понятие простоты, сию неподражаемую соразмерность, которые дышат в превосходных трудах Палладиев и Мишель Анжев”. [16]

Франция эпохи энциклопедистов переживала театральный бум. Львов с друзьями бывал в театрах, где шли классические трагедии и особенно модные тогда комические оперы.

В 1777 году, в начале августа, 26-летний Николай Львов вернулся из длительного путешествия по Европе в Петербург и поспешил в родные Черенчицы.

Я прижал к сердцу молодецкому

Землю русскую, мне родимую...

Новоторжская деревня приняла светские манеры молодого барина неодобрительно: “Я вернулся из Парижа, — вспоминал он спустя 20 лет, — я был во фраке и с напудренной головой, деревенщина ничего в этом не понимала и принимала мой наряд и мою вежливость за кривляние уличной обезьяны”. [17]

Разнополый прынтик с мельницы

На мороз колени выставил.

Что ты этак жмешься, шаркаешь,

В три погибели ломаешься?

Я таких только на ярмонках

Обезьян видал на сворочке...

Львов пришел на родовое кладбище, в Арпачёво, поклонился могилам предков. Еще в путешествии он решил поставить надгробный памятник на могиле отца. На олонецком Александровском заводе были отлиты чугунные плиты, друзья — И. Хемницер, М. Муравьев, Г. Державин — написали эпитафии. Ко дню памяти батюшки, в ноябре, памятник установили. [18]

По возвращении в Петербург Николай Львов служит в Коллегии иностранных дел, у П.В. Бакунина, в доме которого был устроен любительский театр. Львов был организатором, постановщиком комедии Ж.Ф. Реньяра “Игрок” и комической оперы А. Саккини “Колония”. Среди актеров-любителей особым очарованием, сценическим темпераментом, красивым, хорошо поставленным голосом выделялась Мария Алексеевна Дьякова. Они были знакомы давно: юный Львов по прибытии в Петербург бывал в доме Дьяковых, потому что хозяйка дома, Авдотья Петровна, приходилась ему двоюродной тетей, а с Марией Алексеевной они были троюродными братом и сестрой. [19]

Нам хорошо знаком ее образ, запечатленный тогда, в 1778 году, кистью Д.Г. Левицкого: мягкий овал лица, робкая, чуть приметная улыбка, лучистые глаза. В портретах (быть может, в этом отличие их от фотографий) всегда есть загадка, недоговоренность... кому адресован этот взгляд, излучающий задумчивую нежность?

Поклонников у Марии Алексеевны было немало. Безнадежно влюбленный И.И. Хемницер посвятил ей первое издание своих басен, граф Сегюр на обороте её портрета написал:

Как нежна ее улыбка, как прелестны ее уста,

Ничто не сравнится с изяществом ее вида...

В ней больше очарования, чем смогла передать кисть,

И в сердце больше добродетели, чем красоты в лице.

Влюбился в нее и Львов. И она душою предпочла его. С 1778 г. у влюбленных начался бурный роман. В ноябре 1780 г. они тайно обвенчались в небольшой деревянной церкви на Васильевском острове, [20] но более трех лет скрывали свой брачный союз.

Семейные предания рассказывают романтическую историю их тайного венчания, [21] причиной его называют несогласие родителей невесты из-за бедности жениха, но исследователи отыскали документы, свидетельствующие о несколько иных мотивах более чем трехлетней тайны их брака. Причины этой тайны были прозаичнее и весомее: в то время (1780—1783 гг.) шло разбирательство и судебный процесс по подозрению в злоупотреблениях служебным положением А.А. Дьякова — отца невесты. Николай Львов был свидетелем в этом процессе. По процессуальным нормам свидетель не мог находиться в близком родстве с обвиняемым, к тому же подобное обстоятельство явно повредило бы карьере Львова. Только в 1784 году, когда обвинение с А.А. Дьякова было снято, молодые “обнародовали свою тайну” — объявили о браке. [22] Позднее Львов признавался: “...сколько труда и огорчений скрывать от людей под видом дружества и содержать в предосудительной тайне такую связь...” [23]