Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

В число избранных, разумеется, надлежало включать и женщин ^{8}. Ввиду огромной потребности в квалифицированных кадрах эта цель формулировалась не с точки зрения эмансипации женщин, а как «фактор величайшего экономического значения» ^{9}.22 февраля 1929 г. ЦК ВКП(б) принял первые меры по содействию подготовке женщин-инженеров и ввел для них 20%-ную квоту на прием в высшие технические учебные заведения (втузы), также 20%-ную — на прием в институты химической и текстильной промышленности, в техникумы и на рабочие факультеты (рабфаки) [1] и 35%-ную — на прием в высшие учебные заведения в текстильных регионах ^{10}. От крупных предприятий требовали создавать специальные курсы для работниц с целью их подготовки к обучению в высшей школе; с 1929 по 1930 г. курсы только для женщин существовали также в 27 технических вузах и на 80 рабфаках ^{11}.

Рабочие и работницы, а также их сыновья и дочери, в массовом масштабе проходили через рабфаки и сильно сокращенные курсы подготовки или сразу, без специального обучения, назначались инженерами. Председатель Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ), а впоследствии нарком тяжелой промышленности Григорий Константинович Орджоникидзе (1886-1937) следующим образом обосновывал необходимость такой политики: «Когда перед нами стоит задача хозяйственного строительства, вполне естественно возникает вопрос, какие культурные и технические силы будут руководить этим преобразованием. Вы, подрастающее поколение красных специалистов, должны превратить нашу страну в социалистическую» ^{12}.

В данной работе предметом тщательного исследования служит «инженер нового типа» — его становление, его карьера, его частная жизнь и конфликты с государством. Рассматривается вопрос о том, как его пропагандировали и характеризовали в средствах массовой информации, как партия и государство пытались его воспитывать и как он сам воспринимал себя в качестве советского инженера. Откуда появились эти мужчины и женщины, какие ступени проходили они, совершая путь наверх, и как позиционировали себя в социалистическом государстве 1930-х годов? Какое представление о себе у них формировалось, как они вели себя по отношению к партии и правительству, каковы были их цели, желания и мечты?

Многочисленные работы о технической и хозяйственной элите Советского Союза ^{13}, а также о гибели старой технической интеллигенции и создании новой, коммунистической, рабочего происхождения, появились прежде всего в 1960-1970-е гг. ^{14} При этом следует особо отметить исследование Шейлы Фицпатрик, посвященное социальной мобильности. Фицпатрик впервые выдвинула тезис, что Сталин ставил своей задачей прежде всего не уничтожение старой, а создание новой, коммунистической элиты. Партийное руководство в 1928-1931 гг. заложило важнейшую кадровую основу для Советского Союза и с помощью многочисленных привилегий привязало этих людей к себе ^{15}. Возникла новая, многофункциональная элита ^{16}, которая поначалу руководила экономикой, а затем до 1985 г. в значительной степени служила источником рекрутирования в партийно-государственный аппарат ^{17}.

В данной работе будет показано, что речь шла не только об образовании слоя функционального руководства, но и о проекте «нового человека», о формировании поколения со специфическими нормами и ценностями, системой восприятия и принципами деятельности. Социальная история и история социальной структуры позволили сделать много важных выводов о состоянии советского общества и условиях его существования. Но способы, основанные на количественной оценке и объективации, вели к пренебрежению важнейшей культурной составляющей явлений, а также субъективным советским опытом, свойственным отдельным группам лиц ^{18}. Наверстать это упущение, рассмотреть историю Советского Союза с помощью нового объектива с новым фокусным расстоянием и подрегулировать «аппаратуру» вопросов, чтобы скорректировать представление о ситуации 1930-х гг., означает приступить к созданию новой культурной истории. Ранее было установлено, что Политбюро в 1928 г. инициировало кампанию травли и волну террора против «старых», сформировавшихся при царе инженеров и в то же время начало массовое обучение молодых, придерживавшихся коммунистических убеждений рабочих и работниц инженерным профессиям, что в июне 1931 г. старых специалистов реабилитировали и всем инженерам в целом предоставили особые привилегии, что начало стахановского движения в сентябре 1935 г. означало новую радикализацию и воскрешение враждебности по отношению к инженерам, прямо вылившуюся в террор 1937-1938 гг. Но при этом почти полностью игнорировался аспект официальных ценностей, лейтмотивов и приоритетов. Здесь, во-первых, практикуется культурно-исторический подход в том смысле, что весь круг советских ценностей и норм 1930-х гг., которые представлены в политических речах, газетных и журнальных статьях, литературных произведениях и фильмах, посвященных инженерам, рассматривается с самым серьезным вниманием и (реконструируется в качестве решающего фактора формирования нового инженера. Во-вторых, культурная история понимается как субъективация. Историю новой технической интеллигенции следует рассказать с позиции ее действующих лиц ^{19}. На передний план из-за социально-исторической статистики и дат снова должен выступить отдельный человек; на «скелет» нужно нарастить «мясо» ^{20}. Рудольф Фирхаус сформировал для этой сферы исследований понятие «жизненный мир» ^{21}. Исследовать мир инженеров — значит взглянуть на 1930-е гг. глазами этих современников избранной нами эпохи, попросить их рассказать о том, какой представлялась им окружающая обстановка, что их воодушевляло и из-за чего они страдали, какие их волновали надежды и страхи, чем они гордились и что презирали, чему придавали большое значение, а что считали несущественным, что хорошо сохраняли в памяти, а что «вытесняли» из нее. Их коллективный набор норм и ценностей, мировоззрение и жизненная философия, традиции и ритуалы, нравы и обычаи, поведенческие стереотипы и повседневные практики и понимаются нами как особая культура ^{22}. В центре данного исследования — «система коллективных смысловых конструкций», с помощью которых советские инженеры 1930-х гг. определяли явления современной им действительности, тот «комплекс общих представлений», благодаря которому они различали «важное и неважное, истинное и ложное, добро и зло, прекрасное и безобразное» ^{23}.

В данном исследовании рассматриваются главным образом четыре комплекса вопросов:

1). Если мы принимаем за отправную точку мысль о взаимодействии между понятиями, которые инженер составлял относительно окружающего мира, и данностями этого мира, то важно в первую очередь посмотреть, какие критерии предоставлялись в распоряжение инженера, какие популяризировались ценности и какое ему прививалось миропонимание. Способы интерпретации, предлагавшиеся в средствах массовой информации, речах партийных вождей, а также в кинофильмамх, романах и пьесах, играли существенную роль в формировании представления о мире и о самом себе у отдельных групп или индивидов ^{24}. Поэтому для начала мы выясним, какой образ инженера пропагандировался в тот или иной период: какими характерными свойствами должен был обладать новый технический специалист, чем он отличался от предшественника, получившего образование при царской власти, в каких отношениях находился с зарубежными коллегами и какие изменения претерпел этот идеал? Интересны не только качества, приписывавшиеся ему в трудовой деятельности, но и его предполагаемая роль в семье, на досуге, в обществе. Мы покажем, что подобные образцы действительно выполняли функцию катализатора и оказывали достаточно сильное воздействие на соответствующий круг лиц. Что же заимствовали инженеры, сознательно или бессознательно, из официально пропагандируемого образца, делая собственным идеалом, какие представления и требования они отвергали, насколько глубоко усваивали идеальный портрет инженера?