Документы и воспоминания

Одновременно с созданием "германофильского" войска в Донском районе (а по некоторым данным -- раньше) такие же войска начали формироваться под Витебском и Псковом, на северной оконечности германской оккупационной линии, на русской территории, примыкавшей к Прибалтике. Здесь русские монархисты, возглавляемые такими деятелями, как бывший премьер-министр А.Ф. Трепов, правый думский депутат Н.Е. Марков и др., добились германской поддержки формированию белогвардейской Северной армии. В командующие армией проектировались генералы В.И. Гурко, Н.Н. Юденич или Келлер.

Кандидатура Келлера котировалась высоко. Он был одним из двух известных генералов (другой -- Хан-Нахичеванский), в первые мартовские дни 1917 г. выразивший отрекшемуся от престола Николаю II свою поддержку и готовность "постоять за престол". Поскольку формировавшиеся в зоне германской оккупации белогвардейские войска открыто провозглашали себя монархическими, Келлер как один из очень немногих оказавшихся верными престолу монархистов пользовался здесь большим авторитетом. Играли роль, конечно, и его боевые заслуги.

На германофильского направления в белом движении повлияло ухудшение военного положения и, наконец, капитуляция Германии в ноябре 1918 года. Германские войска начали эвакуацию из Украины. Зашатался и в декабре пал "трон" гетмана Скоропадского. На Украину двинулись красноармейские части из России. Резко активизировались "самостийные" войска С.В. Петлюры 5. Ушел (февраль 1919 г.) с донского атаманства Краснов, связанный со Скоропадским.

Вместе с германскими и австро-венгерскими войсками Украину покидали и многие русские офицеры, служившие либо в армии Скоропадского, либо через специальные вербовочные пункты вступившие или готовившиеся вступить в Южную или Северную армию. Часть из них уходила к Деникину, часть немцы предусмотрительно перебрасывали в Германию. Вот среди этой части и находился ротмистр П.Р. Бермонт-Авалов. Он был участником русско-японской войны, в мировую войну воевал в казачьих (уссурийских) частях Юго-Западного фронта. Вскоре после Февраля оказался в Петрограде и, что очень любопытно, был участником какой-то заговорщической группы (или групп), связанных с Колчаком, который после ухода с поста командующего Черноморским флотом (июнь 1917 г.) прибыл в Петроград и находился здесь до начала августа. О деятельности этой группы известно, к сожалению, мало, но, по некоторым данным, можно предположить, что за ней стоял бывший военный министр Временного правительства А.И. Гучков (он ушел из правительства в начале мая). В одном из писем, написанных уже в эмиграции, Гучков слегка приподнял завесу над своей деятельностью до и сразу после ухода в отставку. Для него было ясно, писал он, что переворот, скорее всего, военный, неизбежен, и потому он старался "стянуть" в столицу наиболее способных и энергичных генералов. Особенно рассчитывал он на Колчака, однако не решился "оголять" Черноморский флот, где Колчак "держал" матросскую массу в руках 6. Когда Колчак приехал в Петроград, Гучкова уже не было на посту военного министра, но своей деятельности по сбору сил для будущего переворота он не прекращал. Возможно, это он связал Колчака с "Республиканским центром" -- организацией, готовившей не только ликвидацию Советов, но и "перестройку" правительства.

В августе Колчак убыл в США, откуда выехал в день большевистского переворота; в Японии он узнал о подписании Брестского перемирия и решил в Россию не возвращаться. А Бермонт-Авалов? Как сообщал он Колчаку в письме, написанном, когда адмирал уже был "верховным правителем" в Сибири, первое время он "работал" в столице, затем "перенес свою деятельность в Киев" и помогал "группировать офицеров бывшей российской армии под флагом Южной армии".

Герцог Лейхтенбергский в своих воспоминаниях характеризует Авалова как "человека мелкого", к тому же германского агента. Авалов в своих мемуарах, естественно, не прошел мимо этого последнего утверждения. "Будь это в обстановке незыблемых традиций, на территории России, я не замедлил бы предложить герцогу дать мне объяснение у барьера", -- писал он 7.

Когда пал гетман Скоропадский и Киев занял "самостийный" Петлюра, Авалов за свою "работу по воссозданию единой и неделимой России" угодил в тюрьму. Впереди была еще худшая перспектива -- к Киеву уже подходили большевики, и тогда распоряжением немецкого командования как разоруженные, так и арестованные офицеры, в том числе и Авалов, были вывезены с эшелонами германских войск, возвращавшихся на родину.

В письме Колчаку Бермонт-Авалов утверждал, что еще в Киеве его деятельность снискала ему большой авторитет в среде офицерства. Но это сомнительно. Имеются свидетельства 8, что в эшелоне, где находились русские офицеры, Бермонта фактически никто не знал. Тем не менее он "сделался" комендантом эшелона, ходил в форме полковника, заявлял, что является представителем генерала Деникина. По прибытии в лагерь для военнопленных Зальцведель Бермонт объявил себя его комендантом, "бегал и наводил порядки". Однако когда у офицеров стали проверять документы, "Бермонт в 24 минуты скрылся из лагеря".

Он, по всем данным, был близок к тому типу авантюристов, которых выбрасывали на поверхность волны анархии революционной эпохи и чьи головы туманили мечты о наполеоновских лаврах. Этих людей было немало в обоих противоборствующих лагерях. Были такие авантюристы и у зеленых, здесь они чаще всего становились разбитными атаманскими батьками.

Об аваловском "наполеоновском синдроме" и непомерном тщеславии, пожалуй, лучше всего говорят его мемуары "В борьбе с большевизмом". Этот прекрасно изданный в Гамбурге в 1925 г. пухлый том, нашпигованный множеством иллюстраций, должен был создавать представление об авторе как о чуть ли не одном из главных борцов с большевиками. Больше написали только Деникин и, может быть, Врангель. Но они несопоставимы с Аваловым по той роли, которую действительно играли в борьбе с большевиками, да и писали они (особенно Деникин) не о себе и своей борьбе, а о революции и гражданской войне в России вообще и на юге ее, в частности.

Довольно подробно Авалов рассказал о своей деятельности в Зальцведеле. Еще в Киеве он познакомился с несколькими германскими офицерами, от которых узнал, что "на севере, близ Петербурга, германцы тоже приступили к совместной работе с русскими монархистами и намерены в ближайшее время свергнуть общими усилиями большевистскую власть" 9.

Планы эти, видимо, увлекли Бермонта. Там же, в Киеве, он, по его выражению, "столкнулся" с группой общественных и политических деятелей, которая называла себя "Советом обороны Северо-Западной области". Это были отнюдь не первые "номера" российского антибольшевизма: те отвергали германофильство. Из них лишь Гучков активно проводил идею привлечения Германии на помощь для борьбы с большевизмом. К сожалению, о его деятельности после ухода в отставку с поста военного министра в мае 1917 г. известно очень немного. Между тем ее масштаб был немалый, и это относится также к его попыткам мобилизовать антибольшевистские силы на Северо-Западе.

В отличие от Милюкова Гучков даже на время не менял своей ориентации, оставаясь твердым антантофилом, но как реальный политик считал, что в борьбе с большевиками нужно объединить все возможные силы. Одна из особенностей Гучкова заключалась в стремлении (и умении) действовать "за сценой". Он не очень верил в успех "массовых действий", на которой так или иначе надеялись многие либералы (особенно левого крыла), и полагал, что "настоящая" политика делается за кулисами. Не случайно еще в канун революции Гучков был одним из тех, кто готовил дворцовый переворот с целью устранения Николая II. Таким путем он рассчитывал предотвратить социальный взрыв. Оказавшись на посту военного министра, он тоже исподволь готовил переворот, который, как он думал, позволит остановить революционную анархию и сползание страны к большевизму. Правда, ни первое, ни второе Гучкову не удалось, но взглядов его это не изменило.