Человек, который дал имя Государству

Копать канавы, таскать камни, вносить удобрения, целыми днями мотыжить землю было нелегко. Вот что он писал тогда: "В Эрец-Исреэль могут удержаться лишь рабочие двух типов — или те, кто одержим колоссальным стремлением, или те, кто способен выдержать нагрузки, то есть физически сильная молодежь, привыкшая к тяжелой работе". Давид и его товарищи принадлежали к первому типу. Привычка возникла в процессе работы, а если она не возникала… позже он утверждал, что 90 % тех, кто приехал во Вторую алию, уехали обратно.

В то время в Палестине существовали две рабочие партии: Поалей Цион ("рабочие Сиона") и Ха-поэл ха-цаир ("молодой рабочий"). То есть обе были сионистские, но первая была еще и марксистская, а вторая — просто социалистическая. Давид Грин формально принадлежал к Поалей Цион (он стал ее приверженцем еще в России — противостоя Бунду), но по многим вопросам занимал позицию более близкую к Ха-поэл ха-цаир. Сионизм был для него важнее политической идеологии. Его социализм был практическим, он должен был служить делу возрождения еврейского народа в Эрец-Исраэль.

Нам трудно сейчас представить себе накал дискуссий тех времен. Как только Давид Грин сошел на берег Яфо, один из портовых рабочих начал с пристрастием выяснять у него, как он относится к историческому материализму. Впрочем, какие-нибудь десять лет назад, когда соответствующие экзамены сдавались, например, при поступлении в аспирантуру, все это удивило бы нас меньше. Люди быстро привыкают к хорошему — и это хорошо, но быстро забывают о плохом. А это плохо.

Давид Грин изучал Палестину ногами. Он жил и работал в Яфо, в Петах-Тикве, Кфар-Саве, Ришон ле-Ционе, Реховате, но нигде он не захотел осесть. Ему хотелось найти неиспорченную Палестину, такую, где не было наемного труда. Он хотел поселиться в настоящей еврейской деревне. И нашел ее — в пограничной области Галилее. Это оказалась деревня Седжера.

Но не только из политики и работы — причем, очень тесно переплетенных — состоял его мир. Даже у будущих премьер-министров есть личная жизнь. Однако его любовь, которой он посвящал стихи, как-то раз не справилась с работой на плантации. Когда товарищи стали высказывать ей свое возмущение, Давид присоединился к обвинителям. Естественно, это испортило отношения; через год его любовь вышла замуж за другого.

У каждого из нас есть своя биография, и, наверное, все мы знаем, что такое любовь и ненависть, очарование и разочарование. Но давайте вспомним, из-за чего мы расставались с теми, кого любили? Из-за чего расставались с нами? И многое покажется нам мелочью, не достойной эмоций.

Давид Грин живет и работает в деревне Киннерет, в Милхамии, Явнеэле, Зихрон-Яакове. Он работает и думает о будущем. "В будущем я или останусь сельскохозяйственным рабочим, или сделаюсь адвокатом… и в качестве рабочего, и в качестве адвоката я ставлю себе одну цель — трудиться на благо рабочих Эрец-Исраэль". Мы видим, что из его планов сбылось, а что нет, и вслед за Голдой Меир можем повторить, что не так важно, по какому пути пойдете вы или ваши дети. Важно, какая идея будет путеводной. Будет ли нужно людям — каким и зачем — то, что вы или ваши дети будут делать.

В середине 1910 года Давида избирают членом редакции еженедельника «Ха-ахдут» ("Единство") — органа партии Поалей Цион. Он перебирается в Иерусалим, снимает себе то, что он называл комнатой, а мы смело можем назвать конурой (часть подвала без окон, причем, еще и "проходная"), работает в журнале, мерзнет и голодает. Для того, чтобы подписывать свои статьи, он берет себе новое, ивритское имя — Бен-Гурион. В этих статьях он и излагает свои основные идеи, которые всю остальную жизнь "воплощал в жизнь" и в итоге воплотил в Государство.

Первое серьезное политическое испытание досталось ему всего лишь год спустя — на третьем съезде всемирного союза Поалей Цион он представлял Палестинское отделение и обидел всех, сообщив, что именно рабочим Эрец-Исраэль, а не жителям Галута предстоит осуществить идеалы сионизма. История, как известно, распорядилась иначе — идеалы сионизма реализовали вместе. В том смысле, что без помощи диаспоры Израиль бы не выжил. Но юности всегда свойственна категоричность суждений, и, кроме того, именно предельных формулировок часто придерживаются люди, делающие дело. Особенно в критических ситуациях.

Давид Бен-Гурион решает получить турецкое гражданство, изучить турецкий язык и право, чтобы бороться за осуществление своих целей в рамках законов. Сказано — сделано: он проводит год в Салониках, учит язык, поступает в Университет. Но — начинается война, университет закрывается, Бен-Гурион возвращается в Палестину, потом опять приезжает в Стамбул, учится, болеет, бедствует, посещает Россию… И тут начинается Первая мировая война.

В такой ситуации происходит немедленное "закручивание гаек". Издание «Ха-ахдут» закрыто, сионистов арестовывают и высылают из Палестины в Египет. Бен-Гурион сначала осматривает Каир и его окрестности — как турист, а затем приступает к политической деятельности — как сионист. Он ходит с собрания на собрание, дискутирует с Трумпельдором, выступает против формирования Еврейской бригады (опасаясь разгрома ишува в качестве мести) и, наконец, отплывает весной 1915 года в Америку.

И вот он ездит по Америке, агитирует за заселение Палестины и работу там, пытается собирать деньги на издание журнала… отклик весьма слаб. Одной из немногих, на кого произвели впечатление его речи, была девушка Голда из Милуоки; ее фамилия тогда была Мабович, а позже — Меир. Узнаете? Бен-Гурион категорически утверждал, что право на землю дает только работа на ней, что международные гарантии или воля правящей державы не имеют значения. Как известно, он оказался не совсем прав. Но его неправота хорошо гармонировала с позицией других сионистов — например, Х.Вейцмана. Чем все это кончилось, мы знаем.

Важным элементом пребывания в Америке были встречи с руководителями сионистского движения. Бен-Гурион понемногу приобретал опыт, связи, известность. Здесь же он познакомился со своей будущей женой. Судя по ее письмам, она «купилась» не на внешность, а на то, что он говорил; есть такое мнение, что "женщины любят ушами". Они расписались, стали жить вместе — но уже была провозглашена Декларация Бальфура, поэтому через пять месяцев Бен-Гурион вступил в Еврейский легион и отбыл. Оставив в Нью-Йорке жену на четвертом месяце беременности; Поля взяла с него обещание, что после рождения ребенка он заберет ее в Эрец. После рождения девочки счастливые родители обменялись следующими сообщениями: "Несмотря на то, что малютка похожа на тебя, она очень красива" — "Рождение нашей малютки совпало со счастливым моментом освобождения нашей Родины, и пусть сияние этой минуты освещает всю ее жизнь". Разумеется, Давид писал Поле почти ежедневно, и его письма свидетельствуют о пылкой любви. Но вчитайтесь в эти строки и восхититесь действию великого психологического механизма, посредством коего мужчины оправдывают свои действия. "Я знаю, как дорого ты платишь своей молодостью и счастьем за мой идеал, — цена эта страшно велика, и я не знаю, смогу ли я отплатить тебе как следует, но это — жестокость глубокой любви. Если бы я остался сейчас с тобой, то не был бы достоин того, чтоб ты родила мне ребенка, и вся наша жизнь была бы такой мелочной, будничной, такой пресной". Формулировку "родила мне" обсуждать не будем. До торжества феминизма было еще очень далеко…

Подведем итоги этого периода в жизни будущего премьер-министра. Мы увидим мечтательного и чувствительного юношу, очень одинокого, растерявшего почти всех друзей и, в том числе, женщин, которых любил. Правда, у него есть жена, которую он любит и которая любит его, хотя и не разделяет его возвышенных общественных целей. В результате он стал сух, трезв и сдержан; он сосредоточил все силы на политической партийной работе. Жизнь, казалось, заставила сосредоточить свои силы и чувства на одной задаче — на строительстве Государства. И еще две важные его черты. Ему безразличен нееврейский мир; ему ненавистен галутный образ жизни. Он — может быть — первый сабра в истории нашего народа. Сабра по психологии.