В джунглях Амазонки

Почта и метеорологическая обсерватория, помещающиеся в одном, довольно обветшалом доме и управляемые одним должностным лицом, заслуживают более подробного описания. Начальник почты, одетый всегда в пижаму, одним своим видом нагонял страх на скромных добывателей каучука, являвшихся за получением писем через большие промежутки времени. Я не раз видел при этих случаях, как он вскидывал в отчаянии руки, что ему помешали, и с самым свирепым видом принимался разбирать почту. Нельзя было сказать, что учреждение, которым он управлял, было перегружено работой, так как почтовый пароход приходил только один раз в пять недель, а между тем у почтмейстера был всегда вид переутомленного человека. Но особенно он был озабочен и важен, когда он возился в своей метеорологической обсерватории, состоящей из максимального и минимального термометров и дождемера, причем этот последний помещался в плотно закрытом ящике на высоком столбе. Я находился в Ремати-ди-Малис, когда устраивали обсерваторию, и после того как она функционировала неделю, заведующий пригласил меня осмотреть ее и высказать свое мнение.

При осмотре оказалось, что термометры были испорчены, чем объяснилось поразительное явление всегда одинаковой температуры, показываемой на диаграмме. Дождемер находился в ящике, а потому трудно было бы убедить ученых, что в период дождей Ремати-ди-Малис затопляется водой.

Гостиница, в которой я провел несколько месяцев, напоминала те летние пансионы, которые обычно высмеиваются в юмористических журналах. Самым оригинальным в нем было - добавочные четверть этажа, что делало его самым высоким зданием в поселке. За все время своего пребывания в этой гостинице я никогда не отваживался взбираться по лестнице, ведущей в этот добавочный этаж, без винчестера в руке, и я видел, что так поступают и остальные. Не знаю, с какой целью был выстроен этот этаж, но фактически он служил кладовой и идеальным убежищем для всякого рода гадов, а гады Амазонской области опасны и ядовиты, а не просто надоедливы, как у нас.

Крысы водились там в изобилии, равно как и смертоносные тысяченожки (Scolopendra), а по стенам разгуливали огромные пауки - птицееды.

В главном этаже здания посередине были две большие комнаты, одна спереди, другая сзади. По бокам с каждой стороны размещались четыре маленькие комнаты. Большая передняя комната служила столовой, и в ней стояли два широких стола, сделанных из строганых пальмовых стволов. Боковые комнаты считались спальнями, но большую часть времени, которую я там провел, в них помещались свиньи и козы, как это всегда бывает в период дождей.

Нет ничего проще, как оборудовать гостиницу в районе верхней Амазонки. Каждая спальня в Отеле ди Аугусто была снабжена парой железных крюков для подвешивания гамака, о котором позаботиться должен был сам постоялец. Кроме этих крюков, в комнатах ничего не было. Перегородки между комнатами не доходили до крыши, а потому казалось, что находишься в общей комнате. В полу между бревнами были большие щели, сквозь которые видна была земля или вода, в зависимости от сезона.

Пища здесь очень однообразна и типична для этого района. Продукты питания привозятся за бешеные деньги за тысячи миль, так как местное сельское хозяйство здесь отсутствует. Даже сахар и рис, являющиеся главными продуктами Бразилии, можно получить в Нью-Йорке за десятую часть той цены, которую за них платят туземцы в Ремати-ди-Малис. Жестянка сгущенного молока, например, стоящая в Америке восемь или девять центов, продается в районе верхней Амазонки за шестьдесят центов, консервированное масло стоит один доллар двадцать центов за фунт, а картофель шестьдесят центов.

При таких обстоятельствах запас продуктов очень скуден, и в ходу главным образом консервы. Случаи, когда закалывают мелких домашних животных, так редки, что их нельзя принимать во внимание. Да и кроме того мясо употребляется не в свежем виде, а в вяленом; мясо вялят, чтобы иметь возможность сохранить его в течение нескольких месяцев. В реке ловят рыбу, но амазонские рыбы, за немногими исключениями, не слишком приятны на вкус; к тому же туземцы не умеют их приготовлять.

Типичное меню хорошего амазонского стола состоит, во-первых, из сухой муки, получаемой из истолченного корня растения ятрофы. На наш вкус эта мука похожа на опилки, но для бразильца она является необходимым добавлением ко всякой пище. Он посыпает ею мясо, сыплет ее в суп и даже в вино и варенье. Затем следует черная фасоль, которая так же безвкусна, как и мука; к фасоли подают рис, а в особо торжественных случаях вяленое мясо, столь же нежное и сочное, как подошва охотничьего сапога. В большом количестве пьют кофе, очень крепкий и без молока и сахара. Все эти блюда подаются зараз, так что они остывают раньше, чем до них дойдет очередь, отчего становятся еще менее вкусными.

В течение всех пяти месяцев, проведенных мною в гостинице, регулярно изо дня в день повторялось одно и то же меню. Но что могут поделать местные жители? Прожиточный минимум в десять раз выше, чем в Нью-Йорке. Земледелие невозможно в стране, где земля ежегодно затопляется, а пароходство крайне затруднительно.

Для иллюстрации жизни, которой я наслаждался в гостинице, приведу следующий случай. Однажды у одной женщины внезапно захворал трехмесячный ребенок. Ребенку становилось все хуже; отец ребенка был в отсутствии на каучуковой плантации, и мать, не желая оставаться одна, пришла в гостиницу с больным ребенком и попросила впустить ее. Ребенка положили в гамак, где он жалобно кричал, затем плач стал стихать и ребенок умер.

Мать и хозяйка гостиницы немедленно принялись за приготовления. Они убрали приборы и еду с одного из столов в столовой и внесли трупик, одетый в белое платье с красными, желтыми и голубыми лентами. На тельце набросали листьев и веток, вокруг расставили пустые бутылки из-под виски и джина, в горлышко каждой из них вставили свечи и зажгли их.

Стало быстро темнеть, и так как двери были настежь открыты, то скоро собралась большая толпа, привлеченная блестящей иллюминацией. Казалось, все население городка вливалось беспрерывным потоком в нашу столовую. Обедать по колено в воде мне уже приходилось, но кушать, имея в трех футах от себя труп, было новым ощущением, и наше вяленое мясо и бобы не были от этого вкуснее. Народ все прибывал, чтобы поклониться праху ребенка, которого вряд ли кто знал при его жизни. Во все время этой церемонии мать сидела в углу на сундуке и спокойно курила трубку, видимо гордясь тем почтением, которое оказывали ее умершему ребенку.

Из кухни принесли большой поднос, уставленный чашками с дымящимся кофе. Посетители уселись вокруг стен на деревянных ящиках и принялись пить кофе с бисквитами. Женщины курили трубки и были особенно веселы; они, казалось, забыли о причине их пребывания здесь, радуясь случаю показать свои праздничные платья. Мужчины собрались вокруг второго стола, который к тому времени был убран, заказали виски и пиво и засели за карты.

Я скромно спросил, как долго продолжается этот праздник, так как моя комната была смежная со столовой и была отделена только тонкой перегородкой, и то не до самого потолка. Хозяйка со счастливой улыбкой сообщила мне, что траурное заседание продлится до утра, когда прибудет баркас для перевозки покойника и гостей на кладбище.

Всю ночь женщины пили черный кофе, а мужчины играли в карты и дули виски, причем пустые бутылки немедленно пускались в ход в качестве добавочных подсвечников. К утру благодаря их героическим усилиям трупик ребенка был совершенно не виден за множеством бутылок. Едва держась на ногах от усталости, я, наконец, заснул в девятом часу, когда гости разошлись. Врач установил у умершего ребенка хроническое несварение, явившееся результатом кормления трехмесячного младенца мясом и фасолью.

В период дождей в гостинице были и другие развлечения. Я уже говорил, что мне приходилось обедать по колено в воде. Это случалось довольно часто в те недели, когда вода достигала наивысшего уровня. Однажды, когда мы обедали, в открытую дверь въехал в челне человек и, обрызгав наш стол водой, проплыл мимо нас в заднюю комнату.