Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года

Именно об этих людях, до конца дней живших дорогими для них воспоминаниями о минувших боях и походах, о их начальниках, сослуживцах, друзьях, павших в сражениях, эта книга. Ее главный герой — офицер эпохи 1812 года. Автор не старался строго придерживаться хронологии в рассказе о событиях, потому что книга не о событиях, а о главном предмете истории — людях, их судьбах, характерах, образе мыслей, поступках, привычках. Одним словом, автора интересовало то, что «и в научном арсенале, и в обиходном словоупотреблении в последнее время обозначают понятием ментальности» ^{5} . Следует заметить, что до сих пор не предпринималось попыток более-менее обстоятельно вникнуть в менталитет русского офицера начала XIX столетия, отслеживая «магму жизненных установок и моделей поведения, эмоций и автоматизированных реакций, которая опирается на глубинные зоны, присущие данному обществу и культурной традиции». Обращаясь к давним временам, автор не ставил себе целью оценивать поведение людей прошлого с позиций сегодняшнего дня. «Вечное всегда носит одежду времени», — заметил Ю. М. Лотман в «Беседах о русской культуре». Пытаясь прикоснуться к вечности, автор обратил особое внимание на письма, дневники и воспоминания участников Отечественной войны 1812 года, так как именно в этом виде источников присутствует сильное личностное начало, позволяющее увидеть за далью времен особый тип военных той эпохи (притом что армия сама по себе — «специфическое военное сообщество»). «Сфера поведения — очень важная часть национальной культуры, — говорил известный ученый, — трудность ее изучения связана с тем, что здесь сталкиваются устойчивые черты, которые могут не меняться столетиями, и формы, изменяющиеся с чрезвычайной скоростью. Когда вы стараетесь объяснить себе, почему человек, живший 200 или 400 лет назад, поступил так, а не иначе, вы должны одновременно сказать себе две противоположные вещи: "Он такой же как ты. Поставь себя на его место". — И: "Не забывай, что он совсем другой, он — не ты. Откажись от своих привычных представлений и попытайся перевоплотиться в него"» ^{6} . Эта «рекомендация» Ю. М. Лотмана может быть существенно дополнена замечанием исследователя наших дней, характеризующего современную познавательную ситуацию: «Историческая антропология принципиально меняет логику и стратегию познания обществ прошлого еще и в том отношении, что акцент исследований смещается с диахронических изменений в "большом времени" на синхронию» ^{7} . Свидетельства людей, принадлежавших к эпохе 1812 года, автор воспринимает как послания из прошлого, заслуживающие того, чтобы быть прочитанными с понимаем и сочувствием. «Память — в истории, по существу, всегда значит в какой-то мере мысленно поставить себя на место тех, о ком пишешь, — рассуждает французский исследователь А. Про. — А это предполагает определенное расположение, готовность это сделать… <…> Историк не может быть безразличным, иначе он напишет мертвую историю, которая ничего не поймет и никого не заинтересует. После продолжительного знакомства с людьми, которых он изучает, историк не может не испытывать к ним симпатии или любви…» ^{8} Автор и не скрывает, что ему очень симпатичны его герои, в каких бы жизненных ситуациях они ни оказывались, поэтому он далек от того, чтобы ставить им оценки по поведению. Здесь представляется уместным привести суждение А. Конан Дойля: «Так они и жили, эти простые, грубые, однако честные и справедливые люди — по-своему веселой, здоровой жизнью. Возблагодарим же господа Бога, если мы уже освободились от присущих им пороков. И попросим Бога, чтоб он даровал нам их добродетели» ^{9} .

Автор не стремился переместить героев книги в наш мир, заставив их жить по нашим понятиям: источники позволяют нам самим мысленно отправиться в ту эпоху. Для того чтобы знакомство с ней состоялось не посредством рассказов и рассуждений исследователя, а благодаря документам той поры, автор предлагает использовать исторические источники в качестве путеводителей во времени, а их творцов — в качестве спутников в дороге. Мы постараемся взглянуть на людей и события их глазами, всецело доверяясь их суждениям.

Некоторые лица возникают в повествовании однажды, многие «кочуют» из главы в главу, и мы можем проследить их путь с того дня, как они покинули свой дом, решившись стать военными, до того дня, как им довелось вступить победителями в Париж. Различные виды письменных источников позволяют нам пронаблюдать за тем, как наши герои определялись в службу, получали образование (в те годы первое почти всегда предшествовало второму), зачислялись в полки, собирались в поход, сражались, получали повышения в чине и награды, отдыхали от бранных трудов, влюблялись, дружили, теряли друзей на войне и на дуэлях, — всем тем, из чего складывалась повседневная жизнь офицеров эпохи 1812 года. На страницах книги встречаются имена павших в первых войнах с Наполеоном, без опыта которых невозможно представить себе офицера времен «русской кампании». Погибшие друзья постоянно жили в памяти своих сослуживцев; следовательно, шли вместе с ними победным маршем к Парижу. Отечественная война 1812 года никогда не рассматривалась русскими офицерами в отрыве от Заграничных походов 1812 — 1814 годов. Отчасти это объяснялось тем, что русские воины не сомневались в том, что «рано или поздно пожар Москвы осветит им путь к Парижу». С другой стороны, по повелению императора Александра I было принято считать «войну с французами в три кампании: 1812, 1813 и 1814 годов». Знаменитый историк Наполеоновских войн и их участник А. И. Михайловский-Данилевский философски заметил: «В походе 1814 года довершено начатое в Отечественную войну сокрушение ужасного и неслыханного могущества Наполеона; потомству предоставлено судить, благодетельны или вредны для человечества были последствия оного» ^{10} .

Глава первая

СОЛДАТАМИ РОЖДАЮТСЯ!

При Петре I государственная служба являлась обязательным условием для всех мужчин благородного сословия. Коль скоро во главе вооруженных сил России находился сам государь император, военная карьера считалась, безусловно, престижнее, чем гражданская. В армию не попадали только слабые телом или духом. При преемниках венценосного создателя регулярных войск обстоятельства переменились. В царствование Екатерины II — в этот период формировалось старшее и среднее поколение офицерского корпуса эпохи 12-го года — благородное сословие, будь то родовая аристократия или потомственное дворянство, получило возможность само распоряжаться судьбами своих сыновей, официально именуемых грубоватым, с нашей точки зрения, словом «недорослями». Таким образом, дворянское происхождение, будучи в тот золотой век как никогда почетным, уже не обрекало своих представителей в обязательном порядке на личное мужество.

Покорность перед суровой царской волей уступала место таким понятиям, как дворянская честь и офицерский долг. Историко-психологический склад эпохи ярко передан в рассказе M. М. Петрова, повествующего о намерении своего отца «предать нас всех, четырех сынов своих, истинному боярскому жребию». Неизбежность разлуки с детьми вызвала ужас матери, разразившейся горькими слезами. «Но отец наш сказал ей: "Ежели судьба сделала тебя из купеческой дочери женою дворянина, которых сословие не платит податов государственных деньгами, владея вотчинами, то ты должна знать, что взамен того и в заплату за почет по неоспоримой справедливости и дети наши обязаны будут наряду с другими заплатить за свое почетное звание трудами военными, потоками крови на поле чести и, может быть, утратою которого-нибудь из них жизни: иначе же они были бы чистые тунеядцы, могущие размножением себе подобных на беспрекословной от совести льготе задушить свое Отечество, а не защищать. В целом свете дворянские поколения пользуются правом высшего уважения от всех иных сословий, но за то они, истаивая в военных трудах и огнях битв, защищают свои государства, прославляя их и себя"» ^{1} .