История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II

Сталин, несмотря на свою коммунистическую фразеологию, уже давно вел великодержавный курс. Он мыслил категориями начала ХХ в., категориями геополитики в духе Фридриха Ратцеля и Карла Хаусхофера. Только расширение жизненного пространства нужно было ему не для блага народа, а для удовлетворения собственного тщеславия. Сталин был маньяком властолюбия. Он не собирался помогать зарубежным коммунистическим партиям и движениям в странах, лежавших за пределами периметра «сферы влияния», которая была реальна для СССР.

Сталин категорически отверг в 1944–1945 гг. призывы болгарских и югославских коммунистов оказать помощь коммунистам Греции, которые начали гражданскую войну с правительством греческого короля (болгары заодно хотели захватить кусок греческой территории, а югославы зарились на Албанию и часть Македонии). Сталин ответил отказом, сказав про греческих коммунистов: «Они ошибочно считали, что Красная армия дойдет до Эгейского моря. Мы не можем послать войска в Грецию. Греки совершили глупость». В 1945 г. надо было переварить то, что уже дала Ялта. Сталин рассчитывал, что западные союзники оценят его сдержанность в Греции и других регионах. Тактика Сталина была в том, чтобы, опираясь на временный союз с США и Великобританией, получить полный и безраздельный контроль над сопредельными территориями и построить там просоветские режимы. Аппетиты в отношении Греции Сталин проявит чуть позже.

Он, однако, рассчитывал, что США уступят ему по другим вопросам – он хотел получить базы в Турции и в Средиземном море и доступ к нефти в Иране. Сталин также надеялся, что англо-американские противоречия, а возможно, и послевоенный экономический кризис вынудят США увести войска из Европы домой. Тогда СССР смог бы не только закрепить свою контроль над Восточной Европой и оккупированной частью Германии, но распространить свою сферу влияния на остальную Германию, а также на Францию и Италию, где действовали мощные компартии.

Сталин по-прежнему держал в своих руках все рычаги управления внешней политикой СССР. Война состарила вождя, но не ослабила его жажду контролировать всех и вся. Сталинская дипломатия строилась на нехитром, но действенном приеме. Молотов, Андрей Януариевич Вышинский (министр иностранных дел в 1949–1953 гг.) и другие помощники Сталина действовали по его инструкциям с максимальной жесткостью, предъявляли ультиматумы правительствам тех стран, которые Сталин хотел подчинить. Но если дело доходило до международного скандала, и малые страны обращались за содействием к Великобритании и США, тогда Сталин вступал в переговоры сам, играя роль «доброго дядюшки Джо» (каким его считали многие на Западе), и предлагал компромисс. Этот компромисс, однако, был почти всегда в пользу советского режима. Сталин, как видно из всех его действий, не рассчитывал на утопию коммунистической «мировой революции». В то же время он использовал зарубежных коммунистов, подчиненные их влиянию профсоюзы, и левую европейскую интеллигенцию в своих целях.

Сталин был убежден, что раньше или позднее, но СССР столкнется со своими вчерашними союзниками. Георгий Димитров записал слова Сталина, сказанные в январе 1945 г. во время приема на его подмосковной даче: «Сегодня мы сражаемся в союзе с одной фракцией против другой, а в будущем мы вступим в борьбу и с этой капиталистической фракцией».

Вместе с тем Сталин не хотел преждевременного разрыва с западными державами. Он знал (хотя и скрывал от других), насколько СССР был обескровлен и разорен войной. Вождь понимал, что поднять народ на борьбу с новыми внешними врагами после такой войны будет не просто. К тому же он видел выгоды оттого, чтобы постепенно, тайно строить просоветскую Европу в своей сфере влияния, рассчитывая, что ему, как Гитлеру в 1930-е гг., удастся обвести западных лидеров вокруг пальца, выигрывая время с помощью дипломатических уверток, лживой пропаганды и пацифистских настроений наивных либералов в западных обществах.

Восточная Европа в документах Российских архивов 1944–1953 гг. / Т.В. Волокитина и др. Т. 1. 1944–1948. М.: Сибирский хронограф, 1997.

Советско-американские отношения, 1939–1945 / Под ред. Г.Н. Севостьянова; сост. Б.И. Жиляев, В.И. Савченко. М., 2004.

В.О. Печатнов. Сталин, Рузвельт, Трумэн. СССР и США в 1940-хх гг. Документальные очерки. М.: Терра – Книжный клуб, 2006.

The diary of Georgi Dimitrov, 1933–1949 / Introduced and edited by Ivo Banac. New Haven: Yale University Press, 2003.

4.3.3. Советская реакция на атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Начало советского атомного проекта. Гонка вооружений

Американские атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 г. придали Президенту Трумэну, государственному секретарю Бирнсу и американским военным уверенность в том, что именно на США лежит главная ответственность за судьбы послевоенного мира, и что они смогут разговаривать со Сталиным с позиции силы. «С бомбой и долларом в кармане, – записал в дневнике военный министр Г. Стимсон, – Бирнс не предвидел больших трудностей в достижении согласия… по мирным договорам на условиях Соединенных Штатов». Первые мысли о возможности использования атомного оружия против СССР возникли у американских штабистов уже осенью 1945 г. В августе 1946 г. был разработан первый реальный план на случай войны с СССР, с использованием атомного оружия.

Сталин знал об американском атомном проекте «Манхэттен» из донесений разведки задолго до августа 1945 г. Советская разведка, с помощью многочисленных «друзей Советского Союза» среди западных ученых, трагически заблуждавшихся относительно сути советского «социализма» (среди них Клаус Фукс, Юлиус Розенберг, Тед Холл и др.), заполучила важнейшую научно-техническую документацию об американском атомном оружии. По словам Молотова, «разведка сыграла очень большую роль. В Америке были подходящие кадры. Еще старые кадры…»

Все же атомные бомбардировки японских городов и неожиданно быстрая капитуляция Японии стали холодным душем для советских руководителей и военных. Светлана Аллилуева, дочь Сталина, его редко видевшая во время войны, оказалась на его даче в день, когда ему сообщили о Хиросиме. «Все были озабочены этим, и мой отец обращал на меня мало внимания».

Возникла новая угроза и для завоеванных СССР позиций в Восточной Европе, на Балканах и на Дальнем Востоке. В аннексированной Балтии, Западной Украине, в Польше и Румынии известия о Хиросиме породили надежды на то, что США скоро объявят войну «советскому коммунизму» и сбросят бомбу на Кремль. Такие надежды подрывали советскую власть. С окончанием войны вступали в силу договоренности между союзниками, по которым советские войска, находившиеся в Маньчжурии, Иране, и в оккупированной Восточной и Центральной Европе, должны были вернуться домой. Сталину, однако, это было невыгодно. Он сознавал, что только военная сила даёт СССР возможность диктовать свои условия народам этих регионов, а силой являлось после Хиросимы именно атомное оружие.

Сталину не потребовалось больших усилий, чтобы убедить военных и ученых в том, что создание советской атомной бомбы является первостепенной задачей, на которую должны быть брошены все силы и средства. 20 августа 1945 г. был создан специальный комитет при Государственном Комитете Обороны для руководства «всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана». Комитет составили Георгий Максимилианович Маленков (оргбюро ЦК), Н.А. Вознесенский (Госплан), Б.Л. Ванников и А.П. Завенягин (оборонная промышленность) и физики И.В. Курчатов и П.Л. Капица. Молотов, первый куратор советского атомного проекта до 1945 г., даже побывал в лаборатории Курчатова по энергии атомного ядра. Но председателем комитета Сталин назначил не Молотова, а Берия, который проявил себя в годы войны безжалостным, но эффективным администратором, способным решать, казалось, невозможные задачи. Научным руководителем атомного проекта Сталин выбрал Курчатова.