Сначала я был маленьким

Последние дни жизни моего отца тоже проходили с добрым участием дяди Миши. Он прибегал в больницу и подолгу сидел с моей мамой, вселяя в нее по мере возможности спокойствие.

Более двадцати лет я не видел Михаила Александровича, даже не знаю, жив он или нет. Но когда вспоминаю его - на душе радостнее и теплее.

Еще одно воспоминание раннего детства - это сборы и первый выезд на нашу дачу в Сакколо (тогда еще на всем Карельском перешейке были финские названия: Приозерск был Кексгольмом, Сосново - Рауто, Лосево - Кивиниеми, Громово - Сакколо и т.д.). Это было весной 1946 года, значит, мне еще не исполнилось трех лет. Помню предварительные сборы и разговоры, что для меня надо купить трехколесный велосипед. Я тут же стал просить двухколесный. Была у меня тогда еще педальная машина, которую, кажется, привезли из Новосибирска. И папа сказал мне: "Колеса надо уменьшать постепенно. На твоей машине четыре колеса, сейчас купим тебе велосипед на трех колесах, а когда подрастешь, - купим велосипед на двух колесах". При этом папа загибал по одному пальцу. Когда остались два пальца, он на них посмотрел, загнул еще один палец - остался указательный и папа воскликнул: "О!" Я залился смехом и смеялся очень долго, катаясь по полу. А папа так и стоял с этим указательным пальцем, рот его был в позиции "О!", а глазами он следил за тем, как я катаюсь по полу. И это меня еще больше смешило. Мама сказала: "Вася, ну хватит! Он же так может от смеха умереть!" Велосипед "на трех колесах" мне купили прямо в день отъезда на дачу. Отъезд был суетный, сумбурный. Бабушка, я и Катя ехали в кабине грузовика, а в кузове ехали все остальные: мама, папа, тетя Лара, Анна, Женя, Наташа. Может, кто-то еще не запомнил. Из квартиры в машину погрузили, кажется, все вещи, которые у нас были: матрацы, какие-то стулья. Помню, что комнаты остались совершенно пустыми. Ехали мы целый день, - дорога была плохая, петляла и взбиралась в крутые горы. Иногда грузовик с огромным трудом преодолевал эти подъемы. 120 километ ров в те годы преодолевались не менее чем за 4-5 часов.

С дачей нашей связана практически вся жизнь. Но тот первый приезд запомнился особо. Мы подъехали к большому двухэтажному серому дому, стоящему между высоченными деревьями. Дом стоял на горке, с которой мы сбегали прямо в широченное озеро (это озеро - часть системы реки Вуокса; в то время оно было невероятно богато рыбой практически всех сортов: от ершей до лососей со всеми промежуточными породами - налимы, щуки, лещи, окуни, угри, плотва, судаки, лини, миноги и прочая, прочая; форель ездили ловить за 10 км от дома в бурную, чистую речку). Взрослые стали разгружать машину, а я, естественно,- мешаться под ногами. Папа тут же сгрузил мой велосипед, мою педальную машину и сказал: "Объезжай окрестности и расскажи, где что растет".

Помню какого-то человека, который часто говорил "полундра", а потом сел к верстаку, установленному в "крыльце" дома и стал есть горячую картошку: положит в рот и дует - остужает эту картошку. Потом он сказал: "Ну, заморил червячка". Я тогда подумал, что это он, когда дул, заморил червячка.

Бабушка села у муравейника и подставила муравьям свои ноги - они были ревматические, и она говорила, что муравьи покусают и ревматизм пройдет. И вообще муравьи самые славные насекомые, их обижать нельзя. А я сел на трехколесный велосипед и... свалился. Не умел я на нем ездить. Вокруг нашего дома было много тропинок, очень удобных для езды на трехколесном велосипеде. Не помню уже, как скоро я научился ездить.

Очень хорошо помню слова "подсобное хозяйство" и "Большевичка" недалеко от нашего дома (в полутора километрах) было подсобное хозяйство фабрики "Большевичка", и фабрика эта все время претендовала и на наш дом. Вообще, сколько помню, на наш дом все время претендовали разные организации: сначала эта самая фабрика, потом ветеринарная школа, потом кто-то еще; приходили какие-то люди (в основном, когда родителей на даче не было), замеряли все комнаты в доме, обмеряли землю - советское беззаконие было таким агрессивным, а быть интеллигентом, артистом с точки зрения гегемона, так постыдно, что и считаться с ними не надо. Отец все время ездил в Кексгольм (а потом в Приозерск) доказывать, что ему дом этот дан в аренду, что у него очень большая семья, которая без этого дома просто умрет с голоду.

Я помню, как бабушка копалась в огороде, а ей помогали все. Анна это делала с явной неохотой (а через 30 лет она станет страстной любительницей земли), остальные неохоту скрывали. Бабушка весной варила щи из крапивы, и мне они казались очень вкусными. Была у нас тогда и корова по имени Звездочка, была свинья Машка, были куры. Появился пес Джек - огромный, умный, добрый, но очень шумный. Он стоял на берегу и, пока ребята купались, беспрестанно лаял. А когда кто-то заплывал за какой-то предел, казавшийся Джеку краем земли, воды, чего еще - я не знаю, он бросался в воду, плыл к нарушителю и подставлял свой хвост. Ребята цеплялись за этот хвост, и Джек буксировал их к берегу.

Зимой 1947 года папа получил звание заслуженного артиста РСФСР, и к нам домой пришел из какой-то газеты фотограф. Папа сел в центре, на одно колено села Катя, на другое - я. Сзади встали Анна, Женя и Наташа. Оставили место и для Виталия, который был в это время уже в мореходной школе. Мне сказали, чтобы я смотрел в объектив, из которого вылетит птичка. Фотограф снял крышку с объектива, я дернулся и спросил: "А где птичка?" Так на этом снимке (который, кстати, очень много раз публиковался) и осталась моя физиономия смазанной. На этой фотографии мы все в одинаковых костюмчиках. Как рассказывали родители, это они на карточки купили отрез ткани и всем пошили одинаковую одежду. У Кати на снимке бритая голова - тогда были вши. Кстати, в школе нас заставляли стричься наголо класса до четвертого.

Очень хорошо помню, как мама ухитрялась меня кормить. Аппетит у меня был скверный, потому мама прибегала к некоторым хитростям. Она говорила, например, что внутри меня живут поварята, которые ждут, когда я поем, чтобы сварить и себе еду. А если я не поем - поварята умрут от голода. И я каждый раз спасал поварят - очень я в эту сказку верил. Однажды, когда у нас резали свинью, тетя Ася (родственница Николая Ивановича Васильева), со своей неизменной папиросой во рту, разделывала внутренности свиньи.

Я спросил ее:

- Тетя Ася, а где у свиньи поварята?

Тетя Ася не знала, что мама кормит меня с этой сказкой, и сказала:

- Да вот они! - И шлепнула ладонью по кишкам.

Меня этот ответ не озадачил, а расстроил, что вместе со свиньей убили и поварят.

В те же годы был случай, когда я завел машину - тяжелый ЗИС-101 (очень похожий на огромные лимузины, которых сейчас пруд пруди, типа "линкольна") в кювет. Друг нашей семьи Борис Николаевич Павловский вез нас на дачу на своем служебном ЗИСе. Уже недалеко от дачи он посадил меня, пятилетнего, к себе на колени и решил дать мне попробовать вести машину. Попутно он говорил мне:

- Пока дорога идет прямо, крутить руль не надо. Видишь дорогу?

Я ответил, что вижу, хотя видел только нос нашего "линкольна".

Что мне дальше показалось - не помню, но только я крутанул руль, и машина въехала в кювет. Все смеялись - никто не ругался. А с нами ехали еще Мария Васильевна и Борис Пантелеймонович Румянцевы - друзья папиного детства, папа, мама, кто-то еще (в ЗИС-101 помещается 7 пассажиров, а я был восьмой). Все вышли из машины и стали выталкивать ее из кювета. Выталкивали долго - машина ведь тяжелая, сделана из настоящего железа, не то что нынешние "консервные банки" (кстати, и сейчас еще ЗИС-101, наряду с "Победой" и ЗИМом можно увидеть во вполне рабочем состоянии).

В 1946-1950 годах я почти все время жил в Сакколо с бабушкой, и зимой и летом. Родители приезжали при первой же возможности - таскали нам продукты. Зимой это было очень трудно - от станции надо было восемь километров идти пешком по сугробам. Иногда удавалось достать лошадь. Сейчас подумать страшно, сколько родители преодолевали! Помню, когда уже было мне лет 20, я сказал: "Ну, вам, наверное, не так тяжело жилось, как нам теперь". И тут впервые от родителей я услышал и о сугробах, и о тяжеленных коробках с провизией, которые по этим сугробам тащили, чтобы накормить нас. (Не говоря уже о военных годах. Каким же оптимизмом надо было обладать, чтобы, имея на руках пятерых детей, захотеть родить еще шестого - меня!)