Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне

Хотя обаяние и живость Екатерины сумели расположить к ней свекра и его наперсников, оставался один человек, с которым она так и не сумела сблизиться, а именно — ее собственный муж. Генрих обращался с женой учтиво, но его безразличие при этом было очевидно. Он, вероятно, сожалел о том, какую жену ему выбрал отец, и причины на то имелись. Екатерина не привлекала Генриха как женщина, не являлась особой королевской крови и не сумела принести с собой того приданого, какое было обещано. Дружба Екатерины с герцогиней д'Этамп внушала Генриху недовольство, ибо между фавориткой отца и его собственной возлюбленной нарастала враждебность.

Рожденная в 1500 году, Диана де Пуатье, вдова Великого сенешаля Нормандии Луи де Брезе, была дочерью Жана де Пуатье, сеньора де Сен-Валье. Его мать, подобно матери Екатерины, принадлежала роду Ла Тур д'Оверни, соответственно Екатерина и Диана приходились друг другу троюродными сестрами, имея общего прадеда. Дядя по матери Жана де Пуатье женился на представительнице рода Бурбонов, которые весьма гордились родством с королем. К несчастью, он больше отличался родовитостью, чем здравомыслием, и поэтому в 1523 году решил примкнуть к восстанию против короля Франциска, затеянному своим родичем, коннетаблем де Бурбоном [23]. Приговоренный к казни за участие в заговоре, Жан де Пуатье получил помилование, когда его голова уже лежала на плахе и над ней был занесен топор палача. Вне всякого сомнения, Франциск специально подстроил это, дабы произвести должное впечатление на горе-заговорщика. Диана Пуатье к тому моменту, когда отец стал на сторону Бурбона, уже восемь лет являлась супругой Луи де Брезе. Он был на сорок лет старше и достоверно считался уродливейшим мужчиной Франции. Благодаря, главным образом, его вмешательству Жану де Пуатье заменили казнь пожизненным заключением, а к 1526 году бывший мятежник был уже на свободе.

Диана, еще в юности слывшая воплощением вкуса и элегантности, прибыла ко двору в возрасте четырнадцати лет и уже через год вышла замуж за богатого и знатного вдовца де Брезе. С самого начала она прославилась добродетельным поведением и изящными манерами. Добрая католичка, она не одобряла церковных реформ. Пусть и не такая блестящая красавица какой впоследствии ее описывали раболепные поэты и художники, Диана действительно была чрезвычайно привлекательна. Природная элегантность и некоторая холодность окружали юную даму ореолом загадочности. Фанатично следившая за своей внешностью, Диана никогда не пользовалась косметикой, а ее «секретным эликсиром юности» фактически являлась обыкновенная холодная вода, которую она употребляла как для лица, так и для тела в огромных количествах. Ярая поборница личной гигиены, и прежде всего, женской Диана даже получила в подарок книгу по этому вопросу, посвященную ей лично. Юная красавица рано ложилась спать, часто отдыхала и регулярно совершала моцион на свежем воздухе. Ее формула сохранения красоты была проста: избегать любого рода излишеств. Ей это удавалось лучше других благодаря прагматизму, исключительно холодной натуре и врожденному высокомерию, позволявшему избегать страстей.

К тому времени, когда она впервые сблизилась с Генрихом, многие еще считали Диану красавицей. Девятнадцатью годами старше его, она взяла юного принца под свою опеку с момента его возвращения из Испании. Диана состояла при дворе королевы Элеоноры, и сам Франциск попросил ее приручить дикого, угрюмого мальчишку. Не запятнав своей безупречной репутации, Диана, овдовевшая в тридцать лет, легко привлекла внимание неловкого молодого принца. Он стал не только ее учеником, но и горячим поклонником. Екатерина, слишком умная, чтобы не замечать этого, наблюдала за соперницей молча и внешне безмятежно — выжидала. Чрезвычайно осторожная, она была уверена, что стоит быть равно учтивой и с мадам д'Этамп, и с Дианой. С большой долей уверенности можно сказать, что на этом этапе Диана и Генрих еще не были любовниками. Но очень скоро события помогли Диане сделать принца своим окончательно, к вящей неприязни Екатерины.

В 1536 году Франциск развязал войну против императора и взял с собой сыновей. В августе королевская семья была в Лионе, но тот находился далеко от линии фронта и полей сражений. Хотя король изначально высказывал желание самолично возглавить войска, он не спешил туда. Его отсутствие воспринималось частью солдат положительно, поскольку они опасались, что после поражения и пленения при Павии от короля отвернулась воинская удача. И, как показали ближайшие события, похоже, что не только воинская. 2 августа, несмотря на жаркую погоду, дофин Франсуа играл в мяч с одним из дворян свиты. После игры ему стало жарко, пересохло во рту. Он отправил своего секретаря, итальянского графа по имени Себастьян Монтекукулли, за стаканом ледяной воды, дабы охладиться, и тут же залпом выпил эту воду. Вскоре после этого у принца началась лихорадка, стало трудно дышать. Он умер рано утром в четверг, 10 августа в Турноне.

Королю, находившемуся в Балансе, сперва доложили, что у дофина легкое недомогание, и он не стал особенно волноваться. Спустя несколько дней кардиналу Лотарингскому выпала нелегкая задача объявить королю о случившемся [24]. Вначале кардинал, будучи не в состоянии сказать Франциску правду, объявил только, что состояние дофина ухудшилось. Франциск же, которого не удалось провести, заявил: «Я в точности понял, вы не осмеливаетесь сообщить мне, что мой сын мертв, а только лишь — что он скоро умрет!» Кардинал признал правду, король отвернулся к окну, и, согнувшись, как от удара, попытался сдержать охватившую его скорбь. Наконец он вскричал: «Боже мой! Я знаю, мне следует проявлять терпение ко всему, что Ты посылаешь, но от кого, если не от Тебя, мог бы я получить надежду на силу и смирение?!» Вероятно, Франциск ощущал вину за то, что был нетерпелив с сыном в те дни, когда тот вернулся из испанского плена. С тех пор он держался с ним холодно, много критиковал и мало позволял. Правда, с недавнего времени молодой человек проявлял себя с лучшей стороны, показывая большие способности к управлению державой.

Вследствие этой внезапной и непредвиденной смерти наследника трона Генрих и Екатерина автоматически становились дофином и дофиной, будущими королем и королевой Франции. Обоим исполнилось по семнадцать лет. Франциск призвал к себе Генриха. Он плакал и печалился в присутствии своего самого нелюбимого сына и строго наставлял его: «Делай все, что можешь, дабы стать похожим на своего покойного брата, опережай его, и пусть те, кто ныне в трауре и скорбят, почувствуют облегчение на сердце. Я повелеваю тебе предаться достижению этой цели всем сердцем и душой!» Едва ли такие слова могли подбодрить Генриха, которому всегда недоставало отцовской поддержки.

Несмотря на то что внезапная смерть была распространенным явлением в XVI веке, все же возникло подозрение, не обошлось ли тут без какого подвоха. Франциск нанял семерых известных хирургов провести вскрытие, но те так ничего и не обнаружили. Современные медики считают: молодой человек умер от плеврита. Франциск все же искал козла отпущения и, к несчастью, нашел его. Приближенный покойного дофина, верный паж и распорядитель Монтекукулли, оказался обвиненным по трем пунктам. Во-первых, национальность автоматически делала его подозрительным, ибо итальянцы славились пристрастием к изведению соперников при помощи ядов. Во-вторых, паж прежде служил императору, а потом отправился во Францию вместе с итальянцами, сопровождавшими Екатерину. Но самым отягощающим грехом оказался проявляемый этим человеком интерес к науке о ядах, что подтверждалось найденной у него книгой. На допросе перепуганный Монтекукулли, терпя невыносимую боль под пытками, признался во всем, в чем его обвиняли, хотя после и пытался взять свои слова обратно. Думая, что выгородит себя, Монтекукулли пошел еще дальше и обвинил агентов императора в том, что они наняли его отравить дофина и даже самого короля. Удовлетворенный результатом, Франциск объявил о своем открытии послам и представителям иностранных держав при дворе. Представители императора разразились возмущенными криками, и правительства обменялись письмами протеста. Ничего не оставалось, как предать несчастного графа четвертованию — жуткой казни, распространенной в то время. Перед лицом всего двора, включая Екатерину, Элеонору и других дам, ни в чем неповинный бедняга был привязан за руки и за ноги к четырем лошадям и разорван на куски, когда они бросились галопом в разные стороны. Казнь состоялась на площади Гренетт в Лионе 7 октября 1536 года.