Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

Конский состав для партизанских отрядов мы получали двумя путями: от крестьян и от своего противника. Как только восстание стало расширяться, крестьяне Казанки, Фроловки и других селений на общих собраниях вынесли постановление закупить из общественных сумм верховых лошадей для партизан в количестве 10—20 голов от каждой деревни. Этому примеру последовали другие села, и в отрядах начали создаваться конные разведывательные команды. Революционный штаб с своей стороны потребовал, чтобы кулацкие хозяйства, богатые лошадьми годными в строю, выделили лошадей для отрядов, причем стоимость этих поставок должна покрыться налогом, который был установлен на зажиточные слои деревни. Таким образом революционное крестьянство, будучи кровно заинтересовано в победе партизан, служило и в этом случае резервом для материальных сил революции, в то время как кулаки принудительным путем были обращены на службу партизанским отрядам и, подчиняясь нашей силе, должны были — пока что — отказаться от активного сопротивления. С другой стороны, первые же бои с колчаковцами оказали нам значительную помощь в формировании конницы. После гордеевского боя было захвачено несколько лошадей с прекрасными английскими седлами, а когда размеры боевых операций расширились, добыча стала все возрастать. В результате всех этих мер мы достигли того, что каждый отряд приобрел себе конницу и сколотил разведывательные команды в 20—50 сабель, т. е. примерно 15—20 % состава пехоты на боевую единицу (каждый отряд насчитывал около 150—300 штыков).

Одним словом, партизанское «интендантство», «склады вооружения», «конский запас» и проч., точно так же как и живая физическая сила и революционный порыв, черпались из недр рабоче-крестьянских масс. Трудящиеся добровольно шли на страдания и смерть за свою революционную власть, за власть советов. Кто же из них мог рассуждать о том, чтобы избежать тяжести, которая падала на его хозяйство в результате этой невиданной в истории классовой схватки! Красный Сучан обратился в вооруженный лагерь, в крепость, осажденную со всех сторон беспощадным врагом. Падет «крепость», погибнет партизанский лагерь — будет сметено все: люди, имущество, скот. Так рассуждал рабочий, иначе не мог думать и крестьянин. Естественно поэтому, что каждая деревня, каждая изба являлись опорными пунктами, казармой и интендантством революционных партизан. Каждый крестьянин, крестьянка, даже детвора механически входили в дислокацию наших войск и, в зависимости от возраста и пола, все выполняли свою определенную военную функцию. В этом смысле невозможно было провести границы между партизанами и «мирными» жителями: различие между ними заключалось только в том, что одни были с винтовками, а другие без них, одни являлись передовыми цепями «фронта», другие — тылом, не менее самих партизан опасным для врага и полезным для революции.

В тот момент, когда партизанское движение стало более организованным и централизованным, мы должны были сделать систему своего снабжения более независимой от «крестьянской кухни» и начали строить свое отрядное хозяйство. Такой поворот, помимо того, что он был обусловлен изменившимся характером военных операций, находил свое оправдание и в том, что к этому времени мы «разбогатели», получили более или менее постоянные источники своего снабжения (доходы от лесорубок, захваченных заводов, помощь из Владивостока и пр.). Размах наших операций значительно расширился, хотя и силы противника увеличились. Теперь против нас активно выступали уже и интервенты: нужно было подумать и о том, чтобы на крайний исход создать убежище. Убежищами в данном случае являлись партизанские «базы», разбросанные в разных местах по таким сопкам, куда колчаковцы, а тем более японцы, не могли проникнуть, не будучи достаточно знакомы с местностью и таежными тропами, пронизывающими трудно проходимый лес и крутые каменистые сопки. Типичное строение этих баз заключалось в следующем. В удобном во всех отношениях пункте, чаще всего верстах в 10—25 от населенного пункта, на склоне сопки строились бараки на 200—300 человек, туда завозились вьючным путем, на лошадях, а часто и на своем горбе, продовольствие на 10—20 дней и фураж для лошадей, и в это убежище в случае вынужденной необходимости (когда, как шутили партизаны, становилось «тошно» от напора белобандитов) укрывался партизанский отряд целиком, оставляя генералов в горьком раздумьи о том, куда могли деваться партизаны. При базе нередко устраивались госпиталь, баня, хлебопекарня и всегда кухня и склады для продовольствия; база же являлась и партизанским «домом отдыха»: товарищи, наиболее переутомившиеся после тяжелых переходов, изнервничавшиеся от боевой жизни, отправлялись в убежище на неделю-две и здесь могли спокойно отлежаться и подкормиться. Базы сыграли значительную роль в партизанской жизни, отличавшейся своей специфичностью.

Партизанский арестный дом в с. Фроловке (бывшее здание волсовета).

Как это бывает во всяком большом деле, партизаны в поисках более устойчивых источников для пополнения своих материальных запасов нередко прибегали к фантастическим планам. Интересна в этом смысле попытка организовать чеканку своих денег. Дело было так. Из вангоуских фанз в марте месяце прибыла к нам делегация от корейских крестьян с извещением, что в их районе около хутора Соломенного корейцами обнаружены богатые золотые россыпи, которые они решили передать в эксплуатацию партизанам, чтобы обеспечить успех борьбы с японцами. Многие из нас отнеслись к такому предложению скептически, но Мартынов, дни и ночи проводивший в заботах по изысканию средств, горячо схватился за эту мысль и с присущей ему напористостью убедил всех в том, что это дело верное и сулящее большие надежды. Организация «приисков» была поручена Мартынову. Долго он трудился, исходил много горных троп, тайгу, но дело, как и следовало ожидать, провалилось. Золото, конечно, было в Вангоуском районе, но добыча его для нас, не имеющих опыта и технических приспособлений, оказалась не по плечу. Так и пропал труд нашего Мартынова даром.

С печатанием денег (бумажных) был другой случай. Как-то к нам прибыл из Владивостока перебежчик из латышских стрелков, который предложил нам оборудовать чуть ли не фабрику для изготовления денег. Мы отнеслись к нему с большим подозрением, так как он напоминал собою авантюриста, пройдоху. Предложение было решительно отвергнуто, как явно вздорное и политически опасное. Таким образом наше финансовое хозяйство продолжало оставаться на прежних более реальных основаниях.

Законно будет поставить вопрос: какой же в конце концов эффект давали все вышеназванные пути и источники снабжения партизанских отрядов? Как питался, как был одет партизан?

Относительно одежды можно ответить словами партизанской песни: «кто в чем попало одет». Неизменные «улы» на ногах, большая, сшитая часто из невыделанной шкурки шапка с длинными ушами, короткий до пояса пиджачок или шинелишка, а чаще всего полушубок, плотно охваченный двумя патронташами, расположенными крест-на-крест через плечи, за поясом бомба, та самая, которая приготовлена на своих партизанских «заводах», — вот внешний вид партизана. Пищей служили главным образом хлеб, сало, чай, реже традиционный крестьянский борщ и все то, чем богата крестьянская хата. Но это только в том случае, когда партотряд размещался в деревне.

ЧАСТЬ II.

Полоса подъема партизанской борьбы.

ГЛАВА VII.

Организация Ольгинского ревштаба. — Его работа. — Областной съезд партотрядов и создание Областного революционного комитета.

Первый этап партизанской борьбы в Приморьи был периодом собирания сил, мобилизации революционно-боевой энергии трудящихся и оформления повстанческих отрядов в организованные вооруженные части. Эта полоса партизанства характеризовалась немалым количеством вольных и невольных ошибок и погрешностей, но главное было сделано: массы крестьянства были двинуты с места и поставлены лицом к лицу с противником; дальнейший ход борьбы и ее развитие были обеспечены тем, что растущее революционное движение и сознание необходимости вооруженного сопротивления охватывало теперь значительную часть Приморской области. Дальнейшее развертывание восстания и его организационное оформление становилось теперь в порядок дня работ созданного центрального органа по руководству движением — Временного военно-революционного штаба Ольгинского уезда.