Шпионки в Париже

Что касается отправления корреспонденции, она делалась через Женеву.

Перед Третьим военным трибуналом Константен рассказал об этих деталях, приняв позу жертвы. Он был покорен большой шпионкой Антверпена: «Она мне действительно сказала, что Париж – опасный город, полный желаний; если бы я этому следовал, то не был бы арестован… Несмотря ни на что, я – друг Франции. В моих рукописях, я всегда свидетельствовал о моем восхищении Францией», и т.д.

Константен единодушно был приговорен к смертной казни, несмотря на яркую судебную речь адвоката мэтра Вито. Но он не верил в исполнение приговора. Он долго надеялся на великодушие главы государства. В последние дни, между тем, он стал раздражительным и обеспокоенным.

26 мая 1916 года, на рассвете, члены военного трибунала пришли его будить.

– Это невозможно! – воскликнул он. – Я ведь друг Франции! (!).

Капитан Бушардон у него спросил, есть ли у него разоблачения, которые он мог бы сделать.

– Ну, разумеется! – ответил он. Я знаю еще многое, о чем надо рассказать.

В тюремной канцелярии Константен, который казался очень спокойным, уселся за столом и заявил, что хочет все свои признания предоставить в письменном виде. Он писал много и долго, на протяжении часа с четвертью.

Следователь-капитан потерял терпение. Он стал задавать ему вопросы.

Константен повторил, что как журналист в Греции, он всегда защищал Францию; он занимался шпионажем только для того, чтобы однажды написать об этом роман; он впрочем, уже сделал «любопытную» книгу, говорил он, по этому вопросу, и рукопись ее оказалась в Берлине, по адресу, который он указал; было бы полезно разыскать эту рукопись после войны; он ничего не скрыл от правосудия и предоставил себя в распоряжение властей, чтобы отныне им помогать…

– Слишком поздно! – возразил ему капитан Бушардон.

– Как, слишком поздно? – спросил Константен, который, в этот момент, все еще не верил, что пришел его последний час. Он и вправду добавил, обращаясь к капитану:

– Вы настаиваете на том, чтобы меня расстреляли? (!)

– Таков закон!

Константен рухнул. Он полагал, что была разыграна комедия, чтобы выведать у него последние тайны. Тогда он заявил, что он должен еще кое-что написать, и написал.

– Надо заканчивать, – поторопил его судья. Я вам даю еще пять минут.

– Нет, еще десять минут, – умолял осужденный.

Но и в конце этих десяти минут Константен все еще писал. Пришлось заставить его подняться и надеть на него наручники.

– До свидания, господа! – сказал он мимоходом персоналу тюрьмы.

Унтер-офицер штаб-квартиры, смелый сержант Ламорлет направил на него фотоаппарат. Константен остановился, попросил жандармов встать с ним рядом, и принял позу:

– Старайтесь, чтобы хорошо получилось, – сказал он. К несчастью, пластинка впоследствии разбилась.

В этот момент шпион не был больше красивым рыцарем, который, под фальшивым именем графа де Смирнос, разбивал сердца своих жертв в парижском полусвете. Он был мертвенно-бледен, с чертами опустошенными, не сожалением, а страхом, который выступал каплями пота на его лице. Осевший, согнувшийся, одежда в беспорядке, он вызвал бы жалость, если бы забыть зло, которое он нам причинил, забыть о тысячах храбрых солдат, погибших по его предательской вине на фронте, о невинных жертвах, которые из-за него ушли в морскую пучину.

В донжоне Венсена, произошел еще один инцидент. Грек потребовал священника – он этого не хотел во время своего нахождения в тюрьме. Пока искали кюре Венсена, осужденный ждал в комнате, соседней с той, где находились офицеры. Внезапно он открыл дверь, соединяющую комнаты, проник в комнату, где мы были, и сделал вид, что хочет сесть за наш стол!…

Тут прибыл кюре.

– Я православный, сказал ему Константен, – у нас не одна и та же религия, господин кюре, но я предполагаю, что у нас один и тот же Бог! (!).

И остался на полчаса с почтенным священником.

Проходя перед войсками, он церемонно приветствовал их и захотел говорить:

– Смелые французские солдаты, – начался он, – я – друг прекрасной Франции. Я обожаю французских солдат, и я хотел бы Вам сказать…

Его заставили замолчать. Тогда, сцепив руки и подняв голову к небу, он пробормотал молитву на греческом языке. Затем он промолвил на французском языке: «Боже мой, помилуй меня!…»

И упал сраженный.

IX: Логово бандитов

Эта история потрясающей банды предателей, с маскировкой, дезертирством, торговлей наркотиками, самоубийством из-за любви, разоблачениями, изменами в измене, с женским шпионажем, с драмой сумасшествия, и т.д… – в общем, в ней есть все, что нужно для хорошего американского фильма. Слушайте скорее:

Большая часть шпионов, посланных во Францию, при отправлении получала продукты или предметы немецкого происхождения, ввоз которых во Франции был незаконным, такие как: кремни для зажигалок, кокаин, морфий, шпанская муха, и т.д… Этот метод, на первый взгляд, кажется изумительным, ведь перевозить подобную контрабанду, это значит, столкнуться с проблемами с таможней или с жандармерией.

И да, и нет. Это был вполне остроумный и очень приемлемый повод. Если бы случайно агент был арестован и попытался бы выкрутиться, он мог бы сослаться на правдоподобный и одновременно преступный мотив:

– Я контрабандист, это правда! Но я не шпион!

Таким был приготовленный ответ, впрочем, классический ответ всех обвиняемых в сотрудничестве с врагом, которыми должно было заняться правосудие.

Так что, где была контрабанда, там, как говорят, в большинстве случаев был и шпионаж.

Женева стала встреча французских дезертиров, и, как ни печально это констатировать, именно среди них немцы вербовали большую часть своих агентов.

Главное разведывательное бюро находилось, как мы уже говорили во Фрейбурге в Брайсгау, а их представителем в Женеве была светловолосая женщина, немка, которую называли «la Rouquine»- «Рыжей».

Эта женщина, которую не надо путать со знаменитой мадемуазель Доктор из Антверпена, часто перемещалась. У нее в качестве помощника постоянно работал в Женеве некий сапожник, немец по имени Кёнигер, которое жил на Рю-Прево-Мартен и занимался централизованным сбором сведений и вербовкой агентов.

Когда Кёнигер вербовал новичка, он посылал его во Фрейбург для профессионального обучения. Там находилась замечательная школа, о которой мы уже говорили, и методы подготовки там достигли такого уровня, что в ней преподавали кандидатам: приемы сбора и отправки сведений, перехода границы, иногда даже воссоединения с их бывшей частью на фронте, где им удавалось убедить своих товарищей и командиров, что они попали в плен и сбежали.

Гравер по металлу из Женевы по имени Лизенменгер переводил учеников во Фрейбург.

Пересечение границы происходило недалеко от Женевы при соучастии владельцев приграничных кафе и ресторанов, заведения которых размещались в нескольких метрах от пограничной полосы.

Но, прежде чем отправить достаточно хорошо подготовленных шпионов, их надо было одеть. У Кёнигера для этой цели была большая коллекция французских мундиров в его погребке. Еще он обладал прекрасной подборкой фальшивых военных документов, изготовленных с редкой ловкостью.

Это были, большей частью, либо увольнительные записки, либо документы об отпуске после болезни. Разумеется, на документах были все необходимые печати. Обычно пользовались штампами госпиталя в Берге (Нор) или отметкой вокзальной комендатуры в Аннемассе или Бельгарде с пометкой «Отмечен при переходе», или еще со штампом распорядительной станции Крепи-ен-Валуа.