Алексиада

7. Так окончился поход против Вриенния. Но великому доместику – моему отцу Алексею – не суждено было вкусить покоя, а пришлось вступать в одно сражение за другим. Борил [91], варвар из числа наиболее приближенных к Вотаниату людей, выйдя из города навстречу великому доместику, моему отцу, принял у него Вриенния и сделал с ним то, что сделал [92]. От имени императора он приказывает моему отцу выступить против Василаки, который также возложил на себя императорскую диадему и после Вриенния неудержимо раздувал мятеж на Западе [93]. Василаки был мужем удивительным по своему мужеству, храбрости, смелости и силе. Обладая тираническими наклонностями, этот человек достигал высших должностей и титулов, одних домогаясь хитростью, другие узурпируя. После свержения Вриенния он стал его преемником и принял на {69} себя всю его власть. Начав с Эпидамна (это главный город Иллирика), он подошел почти вплотную к городу фессалийцев [94], все покоряя на своем пути; Василаки сам себя избрал и провозгласил императором и вел куда ему заблагорассудится блуждающее войско Вриенния. Не говоря уже о других его качествах, этот муж вызывал восхищение своим ростом, силой рук, величественным выражением лица; такие достоинства более всего привлекают грубый и воинственный народ. Ведь он не смотрит в душу человека и не обращает внимания на его добродетель, но удовлетворяется телесными достоинствами, восхищается смелостью, силой, быстротой бега и ростом, считая, что этих качеств вполне достаточно для багряницы и диадемы.

Обладая этими достоинствами, Василаки имел также мужественную и неустрашимую душу. Вообще, во всем его облике и поведении было что-то властное. У него был громовой голос, приводивший в замешательство целое войско, а его крик был способен кого угодно лишить мужества. Он был непобедим в речах и одинаково умел побуждать воинов к битве и обращать их в бегство. Имея на своей стороне такие преимущества и собрав вокруг себя непобедимое войско, этот муж начал поход и, как я сказала, прибыл в город фессалийцев.

Мой отец, Алексей Комнин, со своей стороны снарядился на войну с ним как на борьбу с огромным Тифоном [95] или сторуким гигантом; призвав на помощь всю свою военную хитрость и храбрый дух, он приготовился к встрече с достойным противником. Не отряхнув еще пыль прежних битв, не смыв крови с меча и рук, он как страшный лев распалил свой гнев и выступил против этого клыкастого вепря – Василаки. Алексей прибывает к реке Вардар, как ее называют местные жители. Эта река стекает с гор, расположенных вблизи Мезии, протекает через многие земли, разделяет на восточную и западную половины земли вокруг Верии и Фессалоники и впадает в наше Южное море [96]. С большими реками случается следующее: когда из-за наносов скапливается много земли, река, меняя свое прежнее ложе, начинает течь в низкое место, старое ложе остается сухим, лишенным воды, а новое в изобилии ею наполняется. Искусный полководец, мой отец Алексей заметил пространство между двумя руслами: старым и вновь образовавшимся. Считая, что река обезопасит его с одной стороны, он расположился около нее лагерем и, как естественным рвом, воспользовался старым руслом, которое благодаря сильному течению превратилось в глубокий овраг (оба русла находились друг от друга на расстоянии не более двух-{70}трех стадий). Тотчас было всем приказано в течение дня отдыхать, наслаждаться сном и давать коням достаточно корма. Ведь с наступлением вечера им предстояло бодрствовать и остерегаться неожиданного нападения противника.

Мой отец, я думаю, распорядился таким образом, ибо ожидал в тот вечер наступления врагов. То ли он предчувствовал его благодаря своей многоопытности, то ли по каким-то признакам догадывался о нем. Это предвидение посетило его незадолго до событий. Предсказав ход событий, он не пренебрег необходимыми мерами, но ушел из лагеря вместе со своими воинами, оружием, конями и всем полагающимся для сражения. Он оставил там повсюду зажженные огни и одного из своих приближенных Иоанникия [97] – человека давно избравшего монашеский образ жизни; ему он доверил свою палатку, продовольствие, которое вез с собой, и прочее имущество. Сам же Алексей, отойдя подальше, остановился вместе с вооруженным войском, ожидая развертывания событий. Он добивался, чтобы Василаки, увидев зажженные повсюду огни и освещенную палатку моего отца, решил, что Алексей отдыхает там и потому его легко будет схватить и взять в плен.

8. Мой отец Алексей не обманулся, как я сказала, в своем провидении. Василаки вместе с многочисленными конниками и пешими воинами неожиданно подошел к тому месту, где, как он думал, был расположен лагерь. Увидев повсюду освещенные шатры, а также сияющую светом императорскую палатку, он стремительно с громким устрашающим криком врывается в нее. Так как в палатке не оказалось того, кого он чаял найти, да и вообще из нее не вышел ни воин, ни стратиг (если не считать нескольких жалких слуг), Василаки закричал еще громче: «Куда делся картавый?» Он высмеивал дефект речи великого доместика. Вообще мой отец Алексей говорил хорошо (не было другого такого прирожденного оратора в рассуждениях и доказательствах) [98], только при произнесении звука «эр» его язык чуть-чуть запинался, хотя остальные буквы и произносил плавно. Выкрикивая такие оскорбления, Василаки, начал розыски, перевернул вверх дном все сундуки, походные кровати, утварь и даже самое ложе моего отца: он искал, не спрятался ли где-нибудь там стратиг. Его взгляд неоднократно падал на монаха Иоанникия. Мать в заботах о сыне вменила Алексею в обязанность во всех походах держать при себе какого-нибудь почтенного монаха, а любящий сын подчинялся материнской воле не только в детстве, но и в юношеском возрасте – вплоть до женитьбы. Василаки, обыскав всю палатку, не прекратил, говоря словами Аристофана, {71} «исследовать тайны Эреба» [99] и подверг Иоанникия расспросам о доместике. Так как тот упорно утверждал, что Алексей заблаговременно ушел со своим войском, Василаки понял, что он страшно обманут, и в полном отчаянии стал на разные лады кричать: «О соратники, воины, нас обманули, враг снаружи!». Он еще и не кончил, как перед покидающим лагерь противником предстал мой отец Алексей Комнин, который с несколькими воинами быстро ехал впереди своего войска. Алексей увидел человека, пытающегося привести в порядок фаланги (ибо большинство воинов Василаки занялись грабежом и хищениями; как раз на этом и строил тогда расчеты мой отец; прежде чем они успели собраться и встать в боевой порядок, великий доместик как неожиданное бедствие предстал перед ними). Итак, увидев человека, устанавливающего фаланги и приняв его то ли по росту, то ли по блеску оружия (в его латах отражалось сияние звезд) за Василаки, Алексей подъехал к нему и быстро нанес удар. Рука, державшая меч, тотчас же упала на землю, и это привело всю фалангу в сильнейшее замешательство. Этот человек был не Василаки, но один из наиболее храбрых людей его войска, ничем не уступающий в мужестве самому Василаки.

Затем, с силой обрушившись на врагов, Алексей осыпал их стрелами, наносил раны копьем, издавал боевые кличи и в ночной темноте вносил замешательство в ряды противника. Человек трезвого ума и ясной мысли, он принял в расчет все: место, время, оружие, и надлежащим образом использовал это для победы. Алексей опережал бегущих в разные стороны и в общей суматохе отличал врагов от друзей [100]. Некий каппадокиец, по имени Гул, преданный слуга моего отца, человек мужественной руки и воинственного духа, увидел Василаки, мгновенно узнал его и ударил по шлему. Однако с ним случилось то, что произошло с Менелаем в битве с Александром [101]: его меч, «в три иль четыре куска раздробившися, пал из десницы», в его руке осталась одна только рукоять. Увидев Гула, стратиг назвал его трусом и стал порицать за то, что тот без меча. Но воин, показав оставшуюся у него рукоять меча, смирил гнев великого доместика.