Пламя над Персеполем

В связи с этим уместно вспомнить о двух из многих здании, расположенных за пределами укрепленной территории. Первое находится ярдах в 250 к северу от Качча-Кота; это руины, замечательного, хотя и перестроенного сооружения, очевидно храма полуклассического типа (рис. 23). Он известен под названием Джандиал и стоит на искусственной насыпи высоко над городом. Длина его составляет 158 футов. Он сложен из валунов, покрытых штукатуркой, однако южный вход сделан из обтесанного камня. В плане он повторяет традиционный греческий храм — внутреннее его пространство четко делится на пронаос или открытый спереди портик, наос [29], то есть святилище, и за ним опистодомос [30], помещение, открывающееся в противоположный (задний) портик. Но две особенности отличают его от классического прототипа: перистиль (колоннада, окружающая храм) заменен здесь стеной с большими оконными проемами, а между святилищем и опистодомосом уложена массивная, на глубоком фундаменте, каменная платформа с широкими ступенями, ведущими на нее. Платформа эта предназначалась для какой-то тяжелой надстройки. С внешней, южной стороны две ионические колонны в антах [31] держали над широким проемов архитрав [32], а пара таких же колонн и две пилястры обрамляли вход в пронаос.

Несмотря на почти классический облик и великолепно сработанные ионические колонны, к сожалению сохранившиеся во фрагментах, здание это можно считать единственным в своем роде. Внутри не обнаружено никаких следов культовой статуи или чего-нибудь подобного. Следовательно, храм вряд ли мог быть индуистским, буддийским или джайнистским. По вполне основательной догадке Дж. Маршалла, каменная платформа была подножием сорокафутовой башни, на вершине которой пылал священный огонь. Возможно также, что оттуда возносили молитвы солнцу и луне. В таком случае храм этот связан с культом огнепоклонников или с зороастризмом. Но, вероятно, здесь могли совершаться обряды и каких-нибудь иных восточных религий той эпохи. Археологические находки не указывают точной даты постройки храма Джандиал. Маршалл иногда говорит, что храм «был воздвигнут в правление бактрийских греков» (т. е. между 180 и 80 гг. до н. э.), иногда же, что он относится ко времени скифо-парфян (I в. до н. э. — I в. н. э.). Однако когда бы его ни построили, очевидно, что архитектор был хорошо знаком с греко-бактрийским зодчеством, а каменщики, тесавшие капители и базы колонн, безупречно владели своим ремеслом. Между прочим, колонны здесь устанавливали по классической методе — барабаны опускали один на другой, вращая их вокруг оси, чем достигалось соединение точное и плотное, впритирку.

На расстоянии одной мили к юго-западу от Джандиала, ярдах в 500 на запад от Сиркапа и несколько севернее деревушки Мохра Малиаран, находится другое примечательное здание, обнаруженное раскопками еще до 1873 г. Это, как полагали, буддийская культовая постройка. Она имела шесть колонн, от которых уцелели песчаниковые базы аттического типа и несколько фрагментов ионических капителей довольно грубой работы. Одна из капителей, источенная временем и непогодой, и три базы стоят теперь перед Лахорским музеем. Здание, часть которого они составляли, можно предположительно датировать по заложенным в его фундамент «двенадцати большим медным монетам Азеса» второй половиной I в. до н. э. Наряду с колоннами Джандиала эти фрагменты являются единственным примером ионического ордера как в Северо-Западной Индии, так и в древней Бактрии, где в качестве западного образца использовали обычно коринфскую капитель.

Кроме того, Сиркап и его окрестности дали множество римских и греко-римских вещей — стекло I в. н. э., изображение Силена [33] на дне серебряной чаши и бронзовую статуэтку Гарпократа [34] (то и другое, вероятно, из Александрии), две штуковые головы путти [35] и сатира выдержанного классического стиля и явно не индийские (рис. 24). Все это говорит нам о непрерывном импорте товаров, идеи и, быть может, художников с Запада.

Я задержал внимание читателей на этих греческих и полугреческих городах между Западным Пенджабом и Гиндукушем по двум причинам. Во-первых, до недавнего времени о них было известно немногое и приток нового материала в последние годы оправдывает и даже требует хотя бы общего описания. Во-вторых, материал этот весьма убедительно показывает, как недолгий в общем поход Александра эллинизировал чуть ли не в единый миг огромные пространства Азии, населенные к тому времени кочевниками, полукочевниками и кое-где земледельцами [36]. Восточнее Персеполя и на северо-востоке между Каспием и Памиром различные племена, условно объединяемые нами под названием скифов и парфян, иногда проникались духом ахеменидской дисциплины, и тогда возникали города вроде Кирополя в излучине Яксарта, в верхнем его течении, или редкие, разбросанные крепости, связанные «царской дорогой». Однако тут речь шла не столько о цивилизации, сколько о политике. Конечно, и Александру с его македоно-греческой армией было важно сохранить контроль над окраинами империи, и он основал свою «Дальнюю Александрию» (Ходжент) в верхнем течении Яксарта, а также другие города и форты. Ради достижения этой военно-политической цели он, конечно, использовал персидский образец, даже развил его. Но и только. Ибо города, заложенные Александром, стали по преимуществу центрами распространения эллинистического гуманизма. Их руководящая роль сводилась к умиротворению, но не столько мерами карательными, сколько методами цивилизации. Мы и сейчас знаем не так уж много о Кандахаре или Ай-Хануме, и все же достаточно, чтобы составить представление о культурной целостности этих вновь открываемых очагов эллинизма in partibus, о том интересе, который проявляли здесь к проблемам философии и морали, образования и эстетики, проблемам в основе своей греческим, но поставленным в условия восточного окружения.

По-видимому, эти гуманные и гуманистические проблемы удалось решить, о чем свидетельствует облик городов, которые мы окинули беглым взглядом, Беграм, Пушкалавати Шанхай (Чарсада), Таксила-Сиркап — городов, построенных через полтора века после Александра, но построенных греками или иными носителями эллинских традиций, которые именно он принес в глубину Азии. И это не все. Когда еще через сто лет власть перешла к парфянам и скифам, они утверждали эту власть не как разрушители, но как мудрые наследники этой великой традиции. Я назвал их подражателями, что в значительной мере справедливо. Они были побеждены александровским гуманизмом. Культурная идея, которую столь настойчиво проводил Александр, была принята «скифами», потому она и выжила, даже перейдя рубежи Окса и Яксарта. Даже подчиняясь силе, греки завоевывали умы. Так было на Востоке и на Западе [37].

Несомненно, северо-запад Пакистана привлечет еще многих искателей; они откроют новые следы индо-греческой эпохи, оставленные некогда Александром, его греческими преемниками и азиатскими их учениками. Но следы, быть может, поведут еще дальше, на восток Индии. И там, в штате Орисса, перед археологами снова возникнет призрак Эллады. В III в. до н. э. возле средневекового и современного Бубанесвара был заложен город, квадратный в плане, явно неиндийского типа. Это произошло, несомненно, в связи с тем и, вероятно, вскоре после того, как молодой! царь Ашока опустошил около 261 г. область Калингу. В этой местности, называемой ныне Шишупалгарх, проведена была в 1948–1949 гг. археологическая разведка. В каждой из городских стен, охвативших участок в три четверти кв. мили, пробито по два входа, причем весьма симметрично одна пара против другой. Думается, что и внутри стен город был спланирован не по-индийски. Это весьма возможно, хотя и не доказано раскопками. Не менее возможно, что город основан именно Ашокой, чьи владения, как мы знаем, включали эллинизированные территории северо-запада. В таком случае есть основание предполагать, что прямолинейный план города возник под влиянием «Александрий» или их позднейших градостроительных вариантов. Если догадки наши со временем подтвердятся, мы увидим, что Александр закладывал города и там, где никогда не бывал.