Шпион, который спас мир. Том 1

Варенцов поддерживает меня до сих пор, и отчасти это благодаря ему я нахожусь сейчас с вами. Еще вчера они сомневались, посылать меня сюда или нет. И хотя ваша виза у меня была готова уже 8 апреля, в Центральном Комитете еще вчера никак не могли решить, надо меня посылать или нет. А все из-за того, что мой отец был белым офицером. С другой стороны, я отличился за время всех трех военных кампаний. Я был награжден, и по партийной линии у меня никаких нареканий нет. Если бы не отец, я не был бы в таком положении. В общем-то, однажды меня собирались назначить военным атташе в Индию, но не разрешили, хотя я был уже абсолютно готов поехать. Я выучил необходимые коды и шифры [16]. Я должен был работать резидентом ^{66}.

Меня не пустили и вместо этого перевели в другое место, в этот Комитет. Работа, конечно же, имеет отношение к разведке, но к более пассивной ее стороне, а именно к работе с иностранными делегациями с целью получения информации — при возможности, похищение ценных документов и, конечно же, всегда существующее задание вербовки кого-нибудь из членов зарубежной делегации. Во всяком случае, насколько мне известно, до сих пор случаев вербовки не наблюдалось ^{67}.

И снова встала проблема, связанная с моим отцом. Родился я в Орджоникидзе, а имя мое записано в церкви в Ставрополе, где меня крестили. Они искали доступ к архивам, которые увезли немцы, когда город был разрушен. Эти архивы все еще изучаются. КГБ штудирует в архивах каждое имя. Так они работают. Они докопались до того, что мой отец был офицером Белой армии, а в мае 1919 года получил звание поручика Белой армии и погиб, когда его часть окружили под Ростовом. Это то, что слышала моя мать и что она мне рассказала. Но генерал-майор Шумский А. А., заместитель начальника отдела кадров ГРУ, вызвал меня и сказал: «Ваша мать сообщила, что он умер во время эпидемии тифа».

Мать не хотела рушить мою жизнь. Она поведала мне эту историю для отвода глаз, и это то, что я писал в автобиографии. Я, конечно же, подозревал, что это неправда. Мой отец был благородного происхождения. Окончил лицей. Был горным инженером. Потом присоединился к белым и стал бороться против советского режима во время гражданской войны. Что ж, я это чувствовал. Мать рассказала мне все это, а я никогда не видел его и никогда не называл его отцом. Когда он последний раз взял меня на руки, мне было четыре месяца от роду, и больше я его никогда не видел. Все это рассказала мне мать. «Ну вот что, — сказал Шумский. — Напишите мне объяснительную записку».

Я взял листок бумаги и написал. Моя жена не знает об этом. Она любит меня, и я люблю ее. У нее есть сестра, брат и мать. Они пролетарского происхождения. Ее отец, генерал-лейтенант Гапанович, был политработником и умер в 1952 году, у него две звезды Героя. Он был хорошим человеком. Все время ругал Сталина, семья с ним не соглашалась, а он все критиковал. Это был достаточно прямой человек [17] ^{68}.

Я попросил мать приехать к моей тете. Сестра моей матери живет на Четвертой Мещанской улице. Я вызвал туда мать и рассказал ей, что произошло. Она сказала: «Олег, я ничего об этом не знала». Я попросил ее написать объяснение. Она написала, что в таком-то году узнала такого-то; он сказал, что работает инженером, и показал свои документы; они поженились; началась гражданская война; вскоре после этого она родила сына, а муж ее бесследно исчез. Две странички этого письма находятся сейчас в сейфе Шумского. Теперь, когда мне нужно было заполнить анкету для поездки, я пошел к Шумскому и сказал:

«Что же мне писать после всего того, что я узнал о своем отце?» «Пишите то, что и писали всегда», — ответил он.

В дело была приложена бумага от КГБ, где сверху было написано: «Мы доверяем полковнику Пеньковскому». Благодаря этому меня не уволили из разведки. Они должны мне верить, и пусть с задержкой, но паспорт-то выдали. Как вам известно, паспорта дали всем, кроме меня. Его мне вручили в последний момент. Выездная комиссия Центрального Комитета мои документы проверяла в последний момент. Там заседают сволочи из КГБ. Если бы мне не дали паспорт, я бы прямиком отправился в английское или американское посольство, а их послал бы к черту.

Кайзвальтер спросил Пеньковского, работал ли он на КГБ. «Нет», — ответил Пеньковский и объяснил, что был сотрудником ГРУ — Главного разведывательного управления Генерального штаба и является офицером стратегической разведки Генштаба.

Так спецгруппа первый раз получила подтверждение, что Пеньковский — военный, служащий в военной разведке. В КГБ, как он уверял, на работе не состоял. Разница большая, поскольку это давало Пеньковскому доступ к широкому кругу стратегической и тактической военной информации, что не входит в компетенцию КГБ.

— И даже теперь вы работаете в ГРУ? — спросил Кайзвальтер.

— Да, — ответил Пеньковский. — У них нет предлога для того, чтобы расстрелять или арестовать меня. Около года назад меня вызвал начальник управления кадров и расспросил об отце. Он сказал: «Вот то, что вы сообщили о своей семье, а вот то, что мы выяснили о вашем отце. Вы сказали, что ваш отец просто умер». Я ответил, что никогда не видел своего отца и никогда не получал от него ни куска хлеба. Генерал сказал: «Но вы совершенно явно скрыли факты». На что я ответил, что, если бы у меня и было, что скрывать, я бы сто раз мог бежать во время войны или же во время работы в Турции, но не сделал этого. Я был даже во всех странах народной демократии.

— А кто этот начальник управления кадров? — спросил Кайзвальтер.

— Начальник управления кадров — генерал-лейтенант Смоликов. Начальник ГРУ — генерал Иван Александрович Серов, бывший шеф КГБ [18]. Они спросили меня о моей выслуге лет; я сказал: «Двадцать четыре года, а в 1962-м будет ровно двадцать пять». Если бы у меня уже был двадцатипятилетний стаж работы, меня бы уволили на пенсию, поскольку я для них политически неблагонадежен. Так мне кажется. До какой-то степени мне доверяют, но при этом внимательно за мной присматривают. Я думаю, что мне действительно доверяют, потому что около полутора лет назад, еще до того, как раскопали сведения о моем отце, меня послали на высшие академические курсы по новой технологии. Именно там я и собрал основные материалы по ракетам, которые и передал вам. По моему мнению, если бы об отце в то время было уже что-то известно, на курсы бы меня не послали.

Члены спецгруппы поняли, что это была основная причина, побудившая Пеньковского работать на Запад. Он узнал об отцовском прошлом, и теперь это прошлое ломало его карьеру. В записи о первой встрече в Лондоне с американо-английской группой есть пометка по поводу сомнений КГБ насчет отца Пеньковского: «Это самая больная тема в жизни Объекта, которая серьезным образом повлияла на его решение обратиться к Западу. На протяжении всей его жизни существовала легенда о том, что его отец умер от тифа в 1919 году. На самом же деле он был убит в Ростове, воюя против красных на стороне Белой армии и находясь в чине подпоручика. Важность этого факта заключается в том, что КГБ обвинило Объекта в умышленном сокрытии действительных событий, и это обвинение явилось поводом для записи в его деле в ГРУ».

Пеньковский продолжил рассказ о своей жизни:

— Ну вот, когда Варенцов по просьбе Конева вернулся на фронт, я поехал тоже, и под мое командование дали другой полк, 51-й Артиллерийский противотанковый полк, приданный Генеральному штабу, часть резерва главнокомандующего. Полк был независимый и не входил ни в какую бригаду. Я попросил Варенцова отпустить меня, потому что моя невеста Вера только что окончила школу в Москве ^{69}.