Спасительный 1937-й. Как закалялся СССР

Тогда командующий Квантунской армией генерал К. Уэда отдал приказ своей 1-й дивизии о подготовке к вытеснению советских пограничников с островов. Пехотные, артиллерийские и инженерные части были развернуты у правого берега реки Амур, и в ответ на эти приготовления для контрудара с советской стороны сосредоточилась одна из трех стрелковых дивизий. Японцы высадились на островах 29 июня. При артобстреле они потопили советский бронекатер, повредили канонерку и другие суда, убив и ранив несколько краснофлотцев. Реагируя на этот демарш, 30 июня по южному рукаву Амура южнее острова Сеннуха проследовали на высокой скорости три советских патрульных катера. Но огнем японско-маньчжурской артиллерии один из советских катеров был потоплен, а другой получил повреждения.

Одновременно посол Японии в СССР М. Сигэмицу потребовал полной эвакуации «советских пограничников и патрульных катеров» из района конфликта. На что в ответном заявлении заведующий II Восточным отделом НКИД В.И. Козловский указал посольству Японии в СССР: «В результате этого обстрела мы понесли потери убитыми и ранеными. Наши канонерки на огонь не отвечали». Заявив «решительный протест против… неслыханных провокационных действий японо-маньчжурских войск», советская сторона тоже потребовала их отвода.

Однако, сославшись на мнение Сигэмицу, первый секретарь посольства Ф. Миякава настаивал, что «в первую очередь должны быть отведены советские войска, незаконно занявшие эти острова, а маньчжурам нечего занимать и отводить». [26] Дипломатическая перепалка продолжилась. И 2 июля НКИД СССР указал, что в период заключения в 1860 году Пекинского договора пограничный главный фарватер проходил в этом районе по южному рукаву Амура, но «его естественное перемещение на север не означает автоматического изменения границы».

И все-таки «в целях ликвидации конфликта» советская сторона дала согласие на отвод своих войск, правда, одновременно заявив, что это «не означает отказа Советского Союза от прав на спорные острова». Но, хотя советские части были действительно отведены, вскоре у Константиновских островов произошел новый серьезный инцидент. Накануне, нарушив воздушное пространство границы, вдоль верхнего течения Амура демонстративно пролетела большая группа японских самолетов. Один из них разбросал на территории СССР антисоветские листовки от имени РОВС и других российских белоэмигрантских организаций, действовавших в Маньчжурии. В связи с этим 30 июля полпредство СССР в Японии выразило очередной протест ее МИДу.

События на Амуре усердно смаковала зарубежная пресса, и Сталин понимал, что уступка японцам будет воспринята как свидетельство «слабости РККА». Однако в условиях, когда в стране еще продолжалась чистка арии от военных, недавно уличенных в заговоре, он не мог рисковать. В случае перерастания конфликта в войну, даже локальную, обстановка в стране могла превратиться в критическую, вызвав активизацию оппозиционных сил. Проявляя выдержку, он благоразумно пошел на уступку японцам, но даже это не снимало угрозы перерастания конфликта в полномасштабную войну.

Таким образом, не требования секретарей, а ситуация на границе стала причиной того, что 28 июля Политбюро дало санкции Западно-Сибирскому крайкому для ускоренного рассмотрения «тройкой» дел в отношении всех «активистов повстанческой организации среди высланных кулаков» с применением высшей меры наказания. Причем ознакомление 1 июля с текстом беседы Литвинова с американским послом заставило Сталина принять еще более радикальные решения. Конечно, сообщение Дэвиса о разговорах в среде всего дипломатического корпуса «о слабости Красной Армии, о непрочности режима, об ошибках руководства» не могло не задеть самолюбия вождя. Тем более что, по свидетельству посла, такие же выводы делались в США, в Англии, Франции и в других странах.

Тем не менее, Сталин не стал давать интервью иностранным журналистам, чтобы рассеять «сомнения в силе Красной Армии», как предлагал Дэвис. Вождь не играл в популистские политические игры и не имел иллюзий, будто бы проблему можно решить лишь риторической болтовней. В этом не было смысла. Именно Запад, как никогда, был заинтересован в том, чтобы СССР втянулся в войну с Японией. И для того, чтобы восстановить веру в прочность режима и в силу Красной Армии, он нашел более эффективный способ. Придерживаясь известного принципа «на войне как на войне», он решил полностью уничтожить в стране как «пятую колонну», так и всех пособников возможных агрессоров.

Причем проблема была решена без шума и внешних эффектов, не вызвав ажиотажа и пропагандистской истерии в окружающем мире. И то, что 3 июля ЦК разослал директиву об учете бежавших кулаков и уголовников во всех регионах страны, стало одной из актуальных мер по подготовке к войне. Следует подчеркнуть, что подробную зачистку западных районов СССР от националистов органы госбезопасности провели и в 1941 году. Иное объяснение причин проведения этой операции — не более чем признак инфантилизма и даже слабоумия в исторических оценках, от кого бы они ни исходили. В том числе и ссылки на «тезис об обострении классовой борьбы» или якобы «тоталитарности» советского строя.

Но задумаемся: а какие у Сталина были гарантии, что Япония не начнет войну против СССР? Мало кто знает, что советское правительство активно поддержало идею коллективной безопасности, выдвинутую австралийским правительством, предложившим всем государствам, заинтересованным в сохранении мира на Дальнем Востоке и в Азиатско-Тихоокеанском регионе, заключить Тихоокеанский региональный пакт. В мае — июне 1937 года советская дипломатия стремилась продвинуть эту идею в Лондоне и в Вашингтоне. Однако, по заявлению президента Ф. Рузвельта, сделанному в беседе с послом А.А. Трояновским, в США считали, что пакт «без Японии не имеет смысла», а главной гарантией мира является «сильный флот, наш американский, английский и, может быть, советский».

И японцы действительно начали войну. Уже через четыре дня после рассылки директивы ЦК произошел еще один конфликт — на этот раз между японцами и китайцами. В историографии он известен как инцидент на мосту Мосу Лугоу, называемом также мостом Марко Поло в связи с его упоминанием в книге итальянского путешественника. Мост над рекой Юндинхэ был расположен в южном пригороде Пекина — Фэнтай. По нему проходила дорога на Ухань — единственный транспортный путь, связывавший Пекин с частью Китая, находившейся в то время под властью Гоминьдана.

Перед началом последовавших событий японская армия контролировала восточный, северо-западный и южный пункты, на который выходила западная часть моста. Войска Гоминьдана занимали восточный конец переправы и крепость Ваньпин, и в случае полного овладения мостом японцами Пекин оказывался полностью отрезанным от Китая. Поэтому с конца июня у своей части моста японцы начали проведение ночных учений, во время которых «пропал один из их солдат». На рассвете 7 июля японское командование отправило силам Гоминьдана телефонограмму. В ней утверждалось, что пропавший якобы был взят в заложники и содержался в Ваньпине, и выставлялось требование пропустить японские части в город для его поисков.

Просьбу о допуске в крепость «троянского коня» китайцы благоразумно отклонили; тогда вечером японцы выставили ультиматум, требующий от Гоминьдана допуска своих солдат в город в течение часа, в противном случае угрожая обстрелом. Впоследствии «пропавший» был обнаружен живым и невредимым, но в момент передачи ультиматума японская артиллерия уже нацелила стволы орудий на город. Обстрел Ваньпина начался в полночь на 8 июля, одновременно на мост вошли танки и пехота; но около тысячи китайских солдат мост удержали, а на следующий день, получив подкрепление, полностью восстановили над ним контроль. В ходе последующих переговоров, требуя извинения от китайского командования, японцы выставили и ряд новых условий. Однако гоминьдановский генерал Сунн, получив сообщение о передислокации к Пекину японских войск из Маньчжурии и Кореи, счел переговоры оттягиванием времени и приказал передислоцировать в зону инцидента свою 132-ю дивизию.