Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918

Иными словами, изъятие продовольствия для городов, «снабжение», служило камуфляжем для политической операции по закреплению большевизма на селе.

В дореволюционной России продовольствие попадало на рынок из двух источников: из крупных сельскохозяйственных поместий и с ферм зажиточных крестьян, причем и первые, и вторые использовали наемный труд: середняк и деревенская беднота сами потребляли весь продукт, который производили. Конфискация и последующий раздел помещичьих земель и большинства крупных частных крестьянских наделов, а также запрет, наложенный правительством на использование наемного труда (хоть он и игнорировался повсеместно), уничтожили основной источник продовольствия для городского населения. Деревенская Россия вынужденно перешла к натуральному хозяйству, и над Россией городской нависла угроза голодной смерти. Одной этой причины было бы достаточно, чтобы объяснить жестокую нехватку продовольствия, возникшую после большевистского переворота*.

* Примерно треть частных сельскохозяйственных владений — 3,2% возделываемых угодий, — по большей части отданных под «технические культуры», забрали государственные хозяйства. Теоретически они могли бы решить продовольственную проблему в городах, но разграбляемые местным крестьянством хозяйства эти практически не приносили пользы (Крицман Л .Н. Пролетарская революция и деревня. М; Л., 1929. С. 86—97).

Но даже и в этих противоестественных условиях крестьянин смог бы накормить город, если бы большевики, руководствуясь в основном политическими соображениями, не уничтожили тот последний стимул, который мог выманить у него излишки хлеба.

Одной из немногих мер Временного правительства, не отмененных большевиками, был закон от 25 марта 1917 года об установлении государственной монополии на торговлю хлебом. На основании этого закона все зерно, остававшееся у производителя помимо количества, необходимого для прокорма его семьи и семенного материала, объявлялось достоянием государства и подлежало сдаче в государственные закупочные пункты по установленным ценам. Те же излишки хлеба, которые не были предъявлены добровольно, подлежали изъятию по цене вдвое меньшей. Таким образом Временное правительство получило в свое распоряжение до 14,5% урожая³¹ , но при всем том частная торговля зерном во все время, что оно было у власти, не прекращалась. Большевики повели себя с большей жестокостью, объявив прямую торговлю хлебом с населением «спекуляцией», за которую полагалась суровая кара. В первые месяцы своего существования ЧК занималась по преимуществу преследованием «мешочников» и конфискацией их товара: иногда крестьян-торговцев отправляли в тюрьму, иногда расстреливали. Но даже в этих условиях крестьянин просачивался в города и кормил миллионы людей.

Большевистское правительство требовало, чтобы крестьянин сдавал излишки хлеба на государственные приемные пункты по ценам, представляющимся смехотворными ввиду инфляции: тариф, установленный на 8 августа 1918 года, составлял, в зависимости от района, от 14 до 18 рублей за пуд ржи, при том, что на рынке он приносил от 290 рублей (в Москве) до 420 (в Петрограде)*. Такой же разрыв существовал между государственными закупочными и рыночными ценами на другие виды сельскохозяйственной продукции, например, мясо и картофель, торговля которыми стала контролироваться к январю 1919 года. Крестьянин реагировал на государственную политику в области ценообразования сокрытием излишков и сокращением посевных площадей. Последнее с неизбежностью отозвалось снижением урожаев³² .

* Кабанов. Крестьянское хозяйство. С. 159. Крестьянину, продававшему свой хлеб по такой противоестественной цене, приходилось затем приобретать постепенно исчезавшие из продажи промтовары (спички, гвозди, керосин) по рыночным ценам.

Трагичность ситуации, в которой оказалось городское население центральной и северной России к середине 1918 года, прояснится еще больше, если мы вспомним, что в результате Брестского мира Россия потеряла Украину, приносившую до этого более трети всех зерновых в стране, и что чешское восстание в июне 1918 года отрезало доступ в Сибирь. Не только города и индустриальные центры, но и все большее число деревень, расположенных в неплодородных областях либо занятых надомным промыслом, страдали от голода. Случись только плохая погода, и несчастье становилось неизбежным.

Эта ситуация была чревата как опасностями, так и преимуществами для большевиков. Голод в городах и промышленных областях стимулировал недовольство и подрывал их политическое влияние. В 1918 году города по всей России вскипали и волновались от недостатка хлеба. В Петрограде, где к концу января 1918 года дневной паек составлял 100 г хлеба, выпеченного пополам с молотой соломой, положение было особенно напряженным³³ . Поскольку этого рациона не хватало для поддержания жизни, горожане вынуждены были прибегать к услугам рынка, причем рыночные цены были искусственно взвинчены вследствие преследования крестьян-торговцев сотрудниками ЧК. Так, цены на хлеб колебались в пределах от двух до пяти и более рублей за фунт, что делало его недоступным для рабочих: те из них, кому посчастливилось найти работу, получали в лучшем случае 300—400 рублей в месяц³⁴ . В течение всего 1918 года пищевой паек в Петрограде менялся каждые несколько дней, повышаясь или понижаясь в зависимости от того, смогли или нет продовольственные поезда пройти сквозь засады, которые устраивали солдаты-дезертиры и голодные крестьяне. Если последним удавалось перебить охрану, они обирали поезд в одну минуту, и в Петроград он приходил пустым. К марту хлебный паек в Петрограде медленно дошел до 150 г, но уже в конце апреля упал до 50-ти. В провинциальных городах ситуация была не лучше. В Калуге, например, в начале 1918 года дневной паек составлял 125 г³⁵ .

В попытках уйти от голода люди толпами бежали из городов: в основном это были крестьяне, пришедшие в город во время войны, чтобы найти работу в оборонной промышленности, и демобилизованные солдаты городских гарнизонов. По сведениям того времени, население Петрограда непрерывно сокращалось: к апрелю 1918 года 60% промышленных рабочих, проживавших в нем на январь 1917 года (т.е. 221 000 из 365 000), выехали в деревню³⁶ . Такая же картина наблюдалась и в Москве. За годы революции и гражданской войны Москва потеряла половину своего населения, а Петроград — две трети³⁷ , что в большой мере свело на нет индустриализацию России и вернуло ей старый облик*. По оценкам русских статистиков, 884 000 семей, или около 5 000 000 человек, бежали из городов в деревню за период между 1917 и 1920 годами³⁸ . Это соответствует числу крестьян, переселившихся в городские местности за время войны (примерно 6 000 000).