Севастопольская страда (Часть 3)

- Белгородская-то дружина наша, знаете, конечно, Митрий Митрич, на втором бастионе стоит... Тимофея с килой помните?

- Тимофея... с килой? - не удивившись такому обороту разговора, добросовестно начал припоминать Хлапонин.

- В пиявочнике он был приставлен, печку там топить, - напомнил ему Терентий.

- Тут шишка была? - показал на свой подбородок Хлапонин.

- Истинно, тут! Ну, его вчерашний день отправили на Братское: убитый... А другой какой был - Евграф Сухоручкин, - тот животом занедужил на Сиверной, там гдесь и остался... Ну, все-таки я с Тимофеем разговор имел про нашу Хлапонинку, чего там было, как я оттель ушел...

Дмитрий Дмитриевич слушал его уже без улыбки, но Терентия не остановило это.

- Было там вроде как бунт... Он мне хотя не поспел в полности обсказать, ну, все-таки про бабу мою услыхал я, - не дали под замок посадить! - блеснув глазами, продолжал Терентий. - Исправник после того приезжал сам, и тот вроде бы не посмел ее зря обидеть: ну, она же тяжелая тогда, близу родов ходила, вам известно, - вот народ и кричал становому: "Не замай!.." Теперь уж кормит.

- Тоскуешь? - хотя и без улыбки, но сердечно спросил Хлапонин.

- Эх, Митрий Митрич! Сейчас-то, слова нет, тосковать некогда служба... А как службе этой конец придет, вот когда тоска моя начаться должна... Мне тогда не иначе как опять на Кубань подаваться, - пластун и пластун. Что ж, я по-ихнему уж трохи балакаю... может, я бы там деньжонок разжился - Лукерью бы свою выкупил с ребятишками... а, барин?

- Какой же я тебе барин? - улыбнулся Хлапонин. - А насчет семьи своей не тоскуй: может, не так уж долго ждать осталось до воли всем.

- О-о! Всем волю дадут? - так и засиял Терентий. - Это ж, значит, господа промеж собой говорят там?

- Офицеры? - переспросил Хлапонин. - Да, говорят многие, что крепостной зависимости после этой войны должен прийти конец.

- Э-эх, дожить бы только! Не дадут ведь эти, Митрий Митрич! - кивнул головой Терентий в сторону английских батарей. - Я через это и с Тимофеем не опасывался говорить: все одно, думаю, отседа живому-здоровому мудреное дело выйти. Так на мое с Тимохой и оказалось... А больше я никому про себя не сказывал, окромя как вам.

Как раз в это время к Хлапонину подошел Арсентий с записочкой от Елизаветы Михайловны, - он делал это почти ежедневно, причем заходил по пути в Павловские казармы распытывать про Витю Зарубина, как там он.

Узнав его, Терентий отшатнулся, сказав по-солдатски:

- Счастливо оставаться, ваше благородие! - и хотел уже уйти, но его остановил Хлапонин, взяв за плечо.

- Узнал, кто это такой? - весело спросил он Арсентия, весело потому, что получить маленькую записочку от жены всегда было для него большою радостью.

Арсентий внимательнейше вгляделся в пластуна с двумя Георгиями, с унтер-офицерскими двумя басонами на измятых погонах бешмета, залатанного в десяти местах, и с огромным кинжалом за кожаным поясом, и нерешительно-отрицательно повел головой:

- Не могу знать.

- Изменился, точно... Его бы и жена родная не узнала теперь, - сказал Хлапонин и добавил: - Он из Хлапонинки - ты там его видел.

- Неужто... Терентий?

- Я и есть.

Арсентий, взглянув на улыбающегося штабс-капитана, снял свою белую без козырька фуражку, Терентий же смахнул с головы облезлую рыжую папаху, и они поцеловались три раза накрест, как земляки, встретившиеся на чужбине.

На третьем, как и на других бастионах, среди офицерства процветала азартная игра в карты. Она была вполне понятна там, где каждый день и каждым ставилась на карту случая жизнь. При этом капризное, непостижимое "везет" - "не везет" привлекало в игре этой, пожалуй, больше, чем возможность вдруг выиграть много денег.

Деньги очень мало ценились здесь: нынче жив, а завтра могут отправить твое тело на Северную, на кладбище, - и зачем тогда деньги, сколько бы их ни скопилось от жалованья, которое совсем почти некуда было тратить?

Было на третьем бастионе два простых деревянных навеса: один "морской", другой "сухопутный", под которыми обычно резались в банк и банчок в свободные от службы часы. Навесы эти, конечно, должны были только давать тень в жару, но никто не забывал о том, что они способны предохранить их от канонады не в большей степени, чем воздух.

Они были даже очень опасны, так как из-за них нельзя было разглядеть "нашу", о которой вопили сигнальщики, а эта "наша" прежде всего, обрушив навес, должна была неминуемо придавить обломками досок всех играющих.

Так это и случалось не раз, но подобные случаи никого отвратить от игры не могли.

Хлапонин принадлежал к редкому в военной среде того времени типу людей, не находивших никакого удовольствия в картежной игре, даже как в развлечении от скуки. А на бастионе тем более ему некогда было скучать: впору было приспособиться только к этой совершенно исключительной жизни. Гораздо больше времени проводил он с людьми своей батареи, чем это было принято у командиров батареи даже здесь, среди непрерывных почти артиллерийских боев.

Обученной раньше артиллерийской прислуги оставалось уже мало не только у орудий на укреплениях, где матросов давно начали заменять пехотинцами, но и в артиллерийских бригадах пехотных корпусов.

В пополнения на место убитых и раненых из артиллерийской прислуги стали присылать за последние недели даже ополченцев. Эти пополнения нужно было еще обучать тому, как обращаться с орудиями, а между тем каждый день можно было ожидать, что легкая полевая батарея будет призвана показать на деле, к чему она готовилась.

Занимаясь с солдатами, Хлапонин был неизменно терпелив и ровен. Он был таким и раньше, до своей контузии, теперь же пройденный им самим в несколько месяцев труднейший путь от совершенно бессознательного к ясной и послушной мысли научил его гораздо большей снисходительности к такому же почти трудному пути пехотных солдат, приставленных неожиданно для них к пушкам.

VII

Частые и точные, короткие, круглые, упругие выстрелы хлапонинской батареи, стоявшей на левом фланге третьего бастиона, обдавали бежавших на штурм англичан таким густым роем картечи, что немногие добрались до вала и еще меньше вскарабкалось было с разгона на вал, но были опрокинуты в ров штыками якутцев и ополченцев.