Русский флаг

Это - слишком! Он не только обманывает английских офицеров, но и бросает им обвинение в недостатке бдительности. Гнев, сотрясавший тщедушное тело Брюсса, когда он впервые высадился на русский берег, снова овладел им.

- Я приказал привести "Аян". За ним послан пароход в эту... ну-у... Мистер Чэзз, куда послан пароход?

Под взглядом Мартынова лицо купца становится фиолетовым.

- В Раковую бухту, сэр, - промямлил он, испуганный тем, что английский адмирал так любезен с этим казаком.

Брюсс злорадствовал:

- Что вы ответите на это?

- Вам повезло, сэр, - брови Мартынова зловеще сошлись на переносице. - У вас хороший переводчик.

Брюсс недоумевал. Что это? Наглость, мальчишество, безрассудное упрямство? Даже изобличенный, прижатый к стенке русский офицер держится независимо и гордо. Странная порода! Русские, которых он наблюдал в Лондоне, дипломаты, помещики, сорившие деньгами, не представляли собой ничего загадочного, ничего из ряда вон выходящего. Откуда же это? Много ли таких в России?

Адмирал поднялся. На первый раз хватит. Услужливые руки английских офицеров убрали скамью.

У дверей он повернулся и посмотрел на Мартынова в упор, с выражением непреклонной решимости.

- Доставьте мне флаг Петропавловска. Он по праву принадлежит нам.

- Флаг нужно взять в бою, - ответил Мартынов, выходя из-за стола. Попробуйте, господин адмирал! Он находится там же, где и фрегат "Аврора". Очень сожалею, но ничем не могу отблагодарить любезных офицеров, сдавших нам в бою на Никольской горе знамя Гибралтарского полка.

Брюсс не дослушал Чэзза до конца. Дробно застучали адмиральские каблучки по ступенькам.

- Ну, Степан, - сказал Мартынов, тяжело переводя дыхание, - а ты говорил: "Золото-о-о, блеск!"

- Эх, Алексей Григорьевич! - Степан мотнул головой. - Не зря мы с вами горе хлебали. Теперь и я скажу: не зря!

Маша ждала мужа дома, тревожно прислушиваясь к беспорядочным выстрелам в порту.

IV

Петропавловск горел.

Особенно усердствовали англичане с "Пика", с корвета "Тринкомали" и линейного корабля "Монарх". Казалось, они хотели продлить удовольствие: всякий день пожары возникали в новом месте. Они жгли избы, выгоняя на улицу женщин и стариков, не успевших бежать из Петропавловска. Пьяные оравы глумились над камчадалками, грабили уцелевшие дома. Молодчики Никольсона подожгли пустующее здание казначейства, казармы, баню, пекарню, провиантский магазин, уничтожили морскую аптеку.

Пользовались щедрым кредитом Чэзза и, напившись, отправлялись на береговые батареи, вытаскивали уцелевшие фашины, бревна и жгли гигантские костры, распевая непристойные песни вперемежку с "Правь, Британия!".

Никто не мог или не хотел сказать им, куда ушла камчатская флотилия. Молчали русские. Молчали камчадалы, на которых Никольсон пытался повлиять угрозами, насилием и ромом.

Неприятельская эскадра действовала без твердого, разумного плана. Пароходы таскали на буксире фрегаты то в малую бухту, то из нее. Время от времени какой-нибудь корабль уходил из Авачинской губы и вскоре возвращался, словно испугавшись чего-то в океане.

Колесный пароход привел отысканное в Раковой бухте судно "Аян". Голые мачты китобоя нагоняли тоску на Чэзза. Купец посоветовал Никольсону найти почтмейстера. Он должен знать, куда ушла "Аврора".

Но Трапезникова в Петропавловске не оказалось, а отряжать в глубь страны матросов англичане боялись, помня, как метко стреляют местные жители.

Перед уходом из Петропавловска англичане зажгли "Аян". Адмирал Брюсс, неотлучно пребывавший на борту флагманского фрегата "Президент", еще раз сошел на берег, на этот раз для размена пленных.

Узнав от Чэзза, что на Камчатке остались пленные после кампании прошлого года, Брюсс потребовал было доставить их на корабли, но Мартынов наотрез отказался. Он заявил, что доставит пленных - англичанина и француза - "из далекого камчатского селения Авача..." только при том условии, что адмирал освободит русских матросов, находящихся, по имеющимся у него сведениям, на "Форте". Брюсс подумал и согласился.

Слух о размере распространился еще с вечера. Виллиама Гарланда, матроса с "Пика", и Пьера Ландорса перевели в один из домов ближе к берегу.

Харитина первой была в порту. Она и раньше приходила сюда по вечерам, когда труба горниста и корабельные колокола загоняли неприятельских матросов на суда. Тишина охватывала порт. Пахло гарью. Харитина садилась на одном из ящиков или пустых бочонков, в беспорядке валявшихся по берегу, и молча наблюдала за огнями на рейде.

Девушка дольше всех оставалась на берегу, и люди уже знали, кого она ждет, о чем печалится, хотя никто и не помнил матроса, никто не знал его имени.

"Аян" горел споро. Огонь жадно лизал палубу, срывал дубовые доски обшивки, обрушил горящую мачту за борт, вздыхал и ухал, вырываясь из трюмных помещений на воздух. Огромные головни падали в воду с густым, громким шипением.

Ветер гнал дым на берег, на людей, ждавших в назначенном месте контр-адмирала Брюсса и пленных аврорцев.

Привели Гарланда и Ландорса. Француз приветливо кланялся окружившим его людям, помахивал матросской шапкой и прикладывал ее то к сердцу, то к глазам, в знак того, как он будет тосковать по ним. Гарланд оставался таким же неподвижным, целиком ушедшим в себя, как и в первый день плена.

Подошли две шлюпки с "Президента" - адмиральская и шлюпка с пленными матросами. Харитина закрыла глаза от волнения и почувствовала, что ее ласково взяли за плечо. Позади стояла Маша с лицом таким же бледным, как и в тот день, когда они встретились на батарее Дмитрия Максутова.

- Успокойтесь, - шепнула Маша и, скользнув ладонью по руке, крепко сжала ее в кисти.

Маленький адмирал важно шагал впереди. За ним офицеры и группа матросов, окруживших пленных.

Сердце Харитины дрогнуло, хотя она еще не видела никого из русских. Но Семен такой высокий. Если бы он был там...

Матросы приближались. Между красными куртками уже мелькали растерянные лица пленных.

Маша обняла девушку. В маленьких руках ощущалась сила, которой Харитина безропотно подчинилась.

Вторая мачта "Аяна" упала и, ударившись о борт, полетела в воду.

Процедура размена длилась недолго. Гарланд и Ландорс шагнули вперед.

- Виллиам Гарланд! Фрегат "Пик"! - выкрикнул матрос с "Пика".

- Ваш? - спросил Брюсс у Никольсона.

- Мой...

Капитан "Пика" был недоволен. Он не рассчитывал найти здесь своего матроса. Ладно! Если русские не досадили этому паршивцу и он выглядит так, словно только что собрался на Пикадилли, Никольсон сумеет объяснить ему, что значит побывать в плену у неприятеля. Он не раз пожалеет о том, что не бросился вниз головой с утесов Никольской горы, когда еще представлялась такая возможность.

- Пьер Ландорс! Фрегат "Форт"!

Матросы хотели идти, но Мартынов задержал их.

- Нет ли у вас жалоб? - спросил он. - На обхождение, на пищу?

- No!* - ответил без раздумья Гарланд.

_______________

* Нет.

А Ландрос рассмеялся, завертел головой, как будто воротник тер ему шею, и сказал:

- Есть!

Брюсс оживился:

- Говори, парень, говори...

Ландорс продолжал по-русски:

- Ви сделаль мне боль... сердечный боль... Ви все такой короший, такой... такой дружок... Я буду всегда вспоминаль...

Он помахал на прощанье своей шапчонкой.

Из группы английских матросов вышел вперед Зыбин. Он отдал честь Мартынову и отрапортовал:

- Матрос первой статьи Зыбин, с фрегата "Аврора". Вернулся на службу, ваше благородие.

Подошел и Ехлаков.

Мартынов взглянул в бумажку, которую держал в руке.

- По моим сведениям, господин контр-адмирал, - сказал он, - на плашкоуте было взято четверо матросов. Один из них, Киселев, умер от побоев на палубе фрегата "Пик". Двое здесь. Не хватает матроса Удалого.

Брюсс открыл было рот, но закашлялся - дым снова пополз на берег. Наконец он выдавил из себя со странной гримасой брезгливости и лживого благочестия: