Русская Атлантида. Невымышленная история Руси

Так само родовое общество выбрасывает, изгоняет людей умных, ярких, самостоятельных. Людей, способных на индивидуальные поступки.

В общении Андрия с панночкой ясно видно — у девушки есть представление о культуре ухаживания, об индивидуальной эмоциональной жизни, о каком-то душевном сближении. Сам Андрий с большим трудом, скорее интуитивно, плавает в этих водах. Не зря же бедняга, не в силах выразить своих эмоций, «…вознегодовал на свою казацкую натуру» [30. С. 277].

И обрекается на бегство Андрий, вдруг понимающий, что «Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего» [30. С. 280].

«И погиб казак!» — комментирует Н. В. Гоголь [30. С. 281]. Да, наверное, «казак» и правда погиб. Вопрос, жалеть ли об этом? У каждого, имеющего за спиной хотя бы несколько поколений образованных и культурных предков, есть некто, с кого «началось». Тот, кто «предал» убогую родоплеменную жизнь в общине «своих» и стал руководствоваться совсем иными соображениями и принципами.

Пример? Пожалуйста, причем пример личный.

Мой прадед в 1880-е годы не захотел стать провинциальным купчиком; он хотел учиться в гимназии, потом — в университете… С точки зрения его отца, вполне подобного персонажам А. Островского, он был «предателем». И когда прадед попросту сбежал из дому, прапрадед, его добрый папочка, проклял его — по всем правилам, торжественно, в церкви. Как мог бы сделать Тарас Бульба с Андрием — но даже для этого оказался слишком примитивен. Что поделать! Это ведь умный действует языком. Казак, как видите, способен решать проблемы только кулаком.

Что же касается моего прадеда, Василия Егоровича Сидорова… Да, в нем умер купец, человек «темного царства». Родился русский интеллектуал, в начале века работавший в Великоанадольском лесничестве вместе с великим В. В. Докучаевым. Жалеть ли, что в нем умер тот, кто мог торговать ситцем и «бакалейными товарами»?

Наверное, лишь в той же мере, как об «пропадании казака» в Андрии.

Жаль, что этого пути Андрий не смог пройти. Не успел, сделал только первый шаг.

А вот чего я не вижу в сцене между полячкой, западнорусской девушкой, дочерью дубенского воеводы, и Андрием — так это никакого «совращения» бедняжки Андрия. Никакой подлой игры прожженной красотки. Тем паче — никакой политической игры.

Н. В. Гоголь как раз хорошо показывает откровенно увлеченную девушку, разрывающуюся между долгом и страстью.

Другое дело, что есть в этой девушке вовсе не только женский соблазн… В ней есть многое, чего явно хотел бы Андрий, но что дать казачки вряд ли способны.

Панночка — дочь сложного, индивидуализированного общества, она сама ведет любовные речи, сама пытается решать свою судьбу. Сама, а не как член группы, клана или слоя.

Панночка и достаточно развита, чтобы за ней имело смысл ухаживать; достаточно начитана, чтобы на нее подействовало явление Андрия в роли романтического спасителя; достаточно культурна, чтобы вслух выразить, что Андрий «речами своими разодрал на части мое сердце…»[30. С. 280].

Если учесть, что «будет свадьба сейчас, как только прогонят запорожцев» [30. С. 286], возникает скорее желание по-отечески сказать милой девочке что-то типа: «Не торопись ты, оглянись, не спеши вешаться на шею…»

Можно, конечно, приписать и ей любые гнусности — но ведь в тексте Н. В. Гоголя их нет. Они есть только в грязном воображении составителей учебников литературы.

Невольно возникает мысль: а может быть, казаки — стихийные сатанисты? Им, конечно, очень далеко до мрачных миро- и человеконенавистнических фантазий манихейцев и альбигойцев. Чтобы понять теоретические трактаты, мало краем уха слыхать о Горации. Придется и его, и много другого еще и почитать. Но — отсутствие любви к миру и к людям; постоянное одурманивание себя; анонимный, свально-групповой характер культуры в целом; жажда разрушения; отсутствие любви ни к чему, кроме разрушения и процесса разрушения. Это наводит на размышления! Похоже, что казаки — очень подходящий материал для проповеди патаренов и павликиан. Пожалуй, их счастье, что миссионеры сатаны не посетили их дикого, невыносимо «скюшного» уголовного захолустья.

Но что самое интересное — тенденция миро- и человеконенавистничества у казаков распространяется и на самих себя!

Известно, что в любом сражении больше всего гибнет новобранцев. Иногда первая же атака уносит до 90 % новичков. Солдат, вышедший из первых своих сражений, уже будет жить долго, и 300 сержантов стоят 2000 первогодков.

Казалось бы, одна из самых первых задач любой вообще армии — это обеспечить, так сказать, подготовку кадров. Если не из человеколюбия (хотя воюют-то своими же парнями…), то уже из самых прагматических поползновений.

Но видите ли, «Сечь не любила затруднять себя военными упражнениями и терять время» (??? — терять время ни на что, кроме пьянства? Это так следует понимать? — А.Б.); юношество воспитывалось и образовывалось в ней одним опытом, в самом пылу битв… [30. С. 246].

Получается, что юноши попросту заманиваются на Сечь; там им быстро прививают определенный взгляд на вещи, так сказать, идеологически обрабатывают. В том числе — их быстро спаивают.

«Скоро оба молодых казака стали на хорошем счету у казаков», — свидетельствует Николай Васильевич [30. С. 249].

…А в первом же сражении большая часть из них погибнет, и это прекрасно известно как раз тем, кто их натаскивает в истинно «казацких» делах.

Предательство? Недоумие? Бог весть… Точно так же принимаются меры, чтобы поменьше казаков выживало бы после ранений — ведь лечатся казаки строго сивухой и порохом. «Если цапнет пуля или царапнет саблей по голове или по чему иному, не давайте большого уважения такому делу» [30. С. 260].

Стоит ли удивляться, что потери казаков всегда несоразмерно велики и что у Тараса, не достигшего и 50, на Сечи не так уж много живых сверстников.

Вообще, складывается впечатление, что Н. В. Гоголь довольно точно описывает некий природный процесс. Описывает сообщество людей, которые, по точному определению И. Г. Шафаревича, «действуют как единое существо» [34. С. 371]. Так действует стая саранчи или легендарные лемминги. Размножившись в благоприятный год, лемминги сбиваются в огромные стаи и движутся… они сами не знают, куда. Изредка им удается найти богатые кормовые угодья и расселиться в них. Несравненно чаще лемминги погибают тысячами и десятками тысяч. Тем более что обезумевшие зверьки движутся по простейшей прямой, независимо от того, что встретится им по пути. Они пытаются переходить реки по дну, бросаются в море, даже в огонь.

Действия казаков поразительно похожи на действия эдаких высокоорганизованных леммингов.

И ведь давно известно: у людей и впрямь есть аналоги поведению леммингов. Любой биологический вид иногда, размножившись чрезмерно, оказывается не в состоянии прокормиться на прежней территории. И тогда начинаются безумные миграции, цель которых — убрать избыточное население. «Лишние» обрекаются на расселение… или на гибель. Второе тоже устраивает популяцию — после ухода и гибели «избыточных» вид может кормиться на прежней территории и жить по-прежнему.

Человек — единственное животное, которое умеет реагировать на кризисы природы и общества, на социоестественные кризисы ^{1} не только расселением и гибелью.

Человеческое общество способно еще и переходить к более интенсивной жизни — грубо говоря, получать больше от той же самой земли. Поэтому всякое перенаселение ученые так и называют — «относительное перенаселение». На территории современной Скандинавии во времена викингов жил от силы 1 миллион человек — и пищи им не хватало. «Пришлось» посылать ватаги викингов — на добычу или на смерть. «Приходилось» порасселяться по всему миру, спасаясь от нехваток и гибели на родине.

Но, конечно же, в любом обществе возможен выбор — начать работать и жить более интенсивно, научиться получать больше на той же территории. Или пытаться судорожно расселиться за пределы своих земель. Или ввязаться в войну, после которой население уже не будет «избыточным».