Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе

Первая половина XV в. была для Запада клубком социальных и идейных потрясений. Гуситство, в Чехии бывшее знаменем народной революции, стало всеевропейской ересью, и задача борьбы с ним ставилась в европейском масштабе. Базельский собор с его попыткой ввести для церкви вместо абсолютного ограниченно монархическое устройство, на 18 лет ставший средоточием реформационных, в частности, немецких чаяний; церковное двоецентрие в результате его разрыва с папой; объявление имперской реформации. Народно-патриотическое (идейно невыясненное) движение во Франции, знаменьем которого была Жанна д’Арк, ее гибель в 1431 г. Народно-освободительная война швейцарских кантонов против хабсбургского владычества; вспышки крестьянских волнений по всей Германии. Нависшая над «вторым Римом» турецкая — мусульманская — угроза; уния с греческой церковью. Клубок событий, прямо сказавшийся на книжном мире. Не в сторону его обновления. Спор шел о церковном устройстве — и поднимались труды «отцов церкви», источники канонического права и, конечно, библейская традиция. Спор шел о социально-правовом строе — и разрабатывались источники права римского. Оба международных съезда, на которых преобладали люди книжной образованности, превратили — Констанцу на время Собора, а Базель напрочно в центр книжной торговли и книгописания. О Констанцском соборе известно, что прибывшие на него в роли папских секретарей итальянские гуманисты разыскивали в окрестных монастырях, увозили или копировали древнейшие — IX–X вв. — списки античных авторов. Конфронтация с итальянским гуманизмом способствовала обновлению ценности классического наследия, уния церквей — греческих интересов в самой Германии. Школьные учебники, университетские книжные комплексы менялись мало, острота идеологической ситуации лишь усиливала тягу к латинскому знанию, хотя бы пассивному, поскольку оно открывало путь к источникам знания духовного. Так в книжности ученой и общеобразовательной. Потребность утвердить место, миссию своего народа в историческом процессе актуализировала исторические сказания, в том числе троянские, в частности «Троянскую историю» Гвидо де Колонна, служившего при Фридрихе II и потому зачислившего немцев в ахейские союзники (что противоставляло их римлянам, франкам, чехам и др., возводившим себя к троянцам); проще всего это было для итальянцев, черпавших в римской истории, которая, однако, была и трамплином для самоутверждения прочих «наследников Империи». Жития святых, включавшие местные легенды и чудеса, отчасти служили тому же. Распространение богемской ереси вызвало не только множество противогуситской, но и еретической книжности, в которой новых сочинений тоже было немного, в основном — тексты библейские, апокрифы, частью — поновленная антицерковная письменность разных времен с инвеститурного спора. В 1440 г. Лоренцо Валла пустил в свет свое доказательство поддельности «Константинова дара». В связи с богемской ересью ареной борьбы были богослужебный ритуал и литургические книги. В целом это был массовый взрыв и в книгописании тоже.

Письменность любого развитого общества книгой в собственном смысле не исчерпывается. В нем всегда складывается разнообразный контингент официальной и актуальной информации. Регламентация деятельности управленческого аппарата и денежного обращения, сообщения политических новостей, происшествий, идеологических установок (пример: папские буллы), воззвания к крестовым походам и пр., если предназначались для общего ведома, не только оглашались (для чего латинские тексты переводились на народный язык), вывешивались — в церквях, при входе в ратуши, но порой и продавались переписчиками в свою пользу (практика продажи индульгенций была официальной). Значение такой информации было именно в единовременности и множественности ее распространения, а в острых социальных и политических условиях она сама становилась орудием борьбы. (Так, среди прочих устрашающих мер — папских отлучений, интердиктов и т. п. было послание от имени Жанны д’Арк, незадолго до ее плена угрожавшее таборитам в связи с их рейдами в немецкие земли.) И тогда эта письменность смыкалась с памфлетами другого рода, коих тогда более всего возникало по ходу гражданской войны в Чехии (воззвания таборитов тоже расклеивались по стенам домов и в людных местах), но также в период Базельского собора в связи с «реформацией» церковной и имперской. Массово и единовременно нужной была также информация календарная — астролого-астрономические прогнозы на грядущий год (расчеты солнечных и лунных затмений, подвижных церковных праздников, предсказания погоды, урожая, медицинские советы в связи с сочетаниями созвездий и пр.). Так средневековый мир, хотя альфой и омегой его книжной культуры была Библия, и изначально и в ходе своего остроконфликтного социального, национального, идеологического развития накапливал в связанных латинским наследием Западной и Центральной Европе различные комплексы более или менее единовременно нужных многим универсально и местно значимых текстов. Каждый социально-идеологический кризис был и ступенью в расширении социального ареала чтения. Ко второй трети XV в. и этап универсального программирования письменности (университеты, цензура, разной принадлежности низшие и средние школы) с одной стороны, с другой — этап книжности отчасти или полностью контрпрограммной (проповеднических орденов, духовно-строительных братств, еретических сект) насчитывал около двух столетий, народные движения с интернациональной национально-патриотической идеей — тоже. Скриптории разного типа, но сходной организации труда, международная книжная торговля тоже сложились много ранее. Но в обозримое единство все это связалось в одном месте благодаря церковным соборам, особенно в Базеле, где были представлены и все идейные направления, и книжный спрос, и памфлетная письменность, как некая шахматная доска, на которую предстояло вступить Гутенбергу.

Глава II

Отправная точка изобретения Гутенберга

Типизация и технизация в дотипографском книжном деле

Идея тиража не могла возникнуть без некоторой типизации книжной продукции в допечатный период. В отличие от относительного единства облика раннесредневековой книги — каролингского, романского (с вторжением резко отличных, как, например, ирландского) — с высокого Средневековья он все более разнообразится национальными и местными особенностями, а также назначением, читательским адресом и т. д. Национальные и местные черты, несмотря на международную обращаемость списков (кроме латинской, были еще языковые общности — германских языков, французского — в основном среди господствующих классов Англии, Бургундии, в государствах крестоносцев и др.), с этого периода отчасти культивируются, особенно в письме, что отражало общий процесс (см. гл. I). С распространением с XII в. на Западе готического письма (характеризуется угловатостью, сжатостью, в классической готике — вытянутостью кверху) и в XIV в. полуготического (более скругленного), допускавших вариантность начертаний, в том числе за счет искусства писца, многообразие книжных почерков нарастает, от него и пошло множество колыбельных шрифтов (единообразие письма гуманистического — преемника каролингского, коему предстояло стать образцом для шрифтов типа антиквы, чтобы вместе с изданиями античных текстов занять свое место в печати XV в., в допечатную эпоху было изыском собственно гуманистических кругов, сперва итальянских).

Типизация книжной продукции в этот период — под влиянием специализации скрипториев и переписчиков, филиации списков, самоутверждения разных сословий (богатое бюргерство, например, старалось не отстать от знати) и пр. — шла в основном за счет функциональных факторов, прежде всего — в выборе письма. Письмо книжное, статичное, могло быть искусством (но и признаком небеглости пера), от умелого писца требовалось владение разными по размеру и рисунку почерками. Так, например, в церковных служебниках было принято письмо крупное, для разных элементов литургии — различных размеров (бедным приходам такие миссалы были недоступны), в том числе особо массивное — с высотой строчной буквы в 14–15 мм и более, которое в других книгах не употреблялось. Крупно писались, как правило, книги для необразованных (или таковыми списанные), начальные учебники и т. п., но также порой — особо парадные списки. В книгах, предназначенных быть портативными, пользовались мелким письмом, для библиофилов иногда мельчайшим. Некрупное письмо господствовало в ученой книжности; если был комментарий, он писался мельче основного текста. Поскольку ученые, в частности, университетские тексты часто переписывали сами профессора и студенты, в отношении к этой, а затем вообще к деловой книжности сложилось обыкновение писать все более беглым (курсивным) письмом, близким к обычным почеркам. Обычное письмо укоренилось в ряде популярных текстов в силу непрофессионального переписывания. Беглым письмом отличались списки канцелярские, в которых начинающие текст заглавные буквы (инициалы) или целые строки выделялись размером и каллиграфическими украшениями — петлями с игрой на нажимах и волосяных линиях пера. Большие тома часто писались в 2 столбца, что при переписывании с них в меньшие сохранялось. Система условных сокращений позволяла экономить место и выравнивать концы строк. Распространение производства бумаги, с XIV в. возобладавшей в рядовой книге, привело к стандартизации книжных форматов, сказавшейся и на списках пергаменных.