Белоэмигранты и Вторая мировая война. Попытка реванша. 1939-1945

Особым образом сложилась судьба казачьей эмиграции из азиатской России: представителей Астраханского, Оренбургского, Уральского, Сибирского, Семиреченского, Забайкальского, Енисейского, Уссурийского и Амурского казачьих войск. Центром дальневосточной эмиграции была Маньчжурия, где еще до революции проживало около 200 тысяч российского оседлого населения, связанного с эксплуатацией Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Крупнейшим городом Маньчжурии и соответственно центром российской эмиграции на Дальнем Востоке был Харбин — железнодорожный узел на КВЖД и порт на реке Сунгари.

Это было своего рода российское «государство в государстве», имевшее свои охранные войска, суд, средние и высшие учебные заведения, множество газет и журналов. Здесь были десятки православных церквей, четыре монастыря; действовала Русская духовная миссия в Китае [146].

Несмотря на это, российские эмигранты в Китае испытывали большие сложности с адаптацией, чем в Европе. Китайские власти враждебно относились к вооруженным отрядам казаков, прибывшим в Китай после неудачи Белого движения на Дальнем Востоке России. Эмигранты сталкивались с недоброжелательным отношением и со стороны местного населения, которое воспринимало их как представителей бывшей великой державы, проводившей, вместе с Великобританией, Францией и США, колониальную политику в отношении Китая. Кроме того, эмигранты сталкивались с чуждой им культурной и религиозной средой.

Положение ухудшилось после установления советско-китайских дипломатических отношений в 1924 году. КВЖД поступала в совместное управление СССР и Китая. Начались массовые увольнения эмигрантов, обслуживавших дорогу. Советско-китайский вооруженный конфликт на КВЖД, произошедший в 1929 году, не облегчил положения эмигрантов, а лишь дестабилизировал ситуацию в регионе.

В 1931 году Маньчжурия была оккупирована Японией и превращена в марионеточное государство Маньчжоу-Го. Япония стремилась установить контроль над обширными территориями Дальнего Востока, в том числе входящими в состав СССР. Определенную роль в реализации этого плана японское руководство отводило российской эмиграции, и прежде всего казакам.

Ключевой политической фигурой казачьей эмиграции на Дальнем Востоке в 1921–1945 годах был атаман Забайкальского казачьего войска генерал-лейтенант Григорий Михайлович Семенов. В январе 1920 года номинальный Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак в преддверии финала своей политической карьеры подписал приказ о передаче Семенову «всей полноты верховной власти на территории Российской Восточной Окраины» [147].

В оценке большевизма Семенов не отличался от других видных представителей российской военной эмиграции: «Я — не против диктатуры в решительные моменты жизни наций, но никак не могу понять, какие преимущества получила наша родина, сменив самодержавную власть монарха на полный произвол кучки политических проходимцев и международных авантюристов, представляющих собою ядро правящей партии» [148].

Семенов не считал важным вопрос о форме государственного строя, полагая, что все виды монархии, как и все виды республики, имеют свои достоинства и недостатки. По его убеждению, идейность должна выражаться в стремлении к национальному возрождению и благополучию народа. Семенов настороженно относился к политическим партиям и парламентаризму. Это было характерно для многих представителей русского офицерства, считавших, что именно борьба партий и Государственная дума привели Россию к революции. При этом Семенов не был выразителем крайне правых взглядов. Его претензия к думским деятелям заключалась в том, что они подменили политической борьбой участие народа в управлении государством и препятствовали проведению реформ, полезных для развития страны.

Рассуждая о политическом будущем России, Семенов высказывался против копирования иностранных моделей. Оценивая любую политическую систему, он исходил из индивидуальных особенностей каждой страны. В России Семенов прежде всего отмечал многонациональный состав, полифонию религий и культур, преобладающее крестьянское население. Он выражал убеждение, что все народы, населяющие Россию, должны иметь общий источник равных прав и обязанностей. В поисках психологически объединяющей формулы он предложил термин «россизм» — от слова «Россия», что означало осознание принадлежности к одному государству, являющемуся союзом народов под эгидой верховной власти; защиту своего класса и своей народности в рамках общегосударственных интересов; религиозную, личную и идеологическую свободу; право частной собственности каждого гражданина.

Иными словами, Семенов был далек от того образа махрового реакционера и интеллектуально ограниченного человека, который ему приписывали левые круги российской эмиграции.

Когда в 1922 году было провозглашено создание СССР, в правых кругах эмиграции появилось мнение, что большевики отказались от своего революционного мировоззрения, возрождают разрушенную ими же государственность, РККА из защитницы Интернационала превратилась в правопреемницу русских военных традиций. Семенов решительно выступал против подобной постановки вопроса: «Русский националист, с надеждой и упованием взирающий на собирание Руси воедино под большевиками и на успехи Красной армии русских солдат, может быть сравнен с любителем духовного пения, который после смерти любимого человека сказал бы: „Ничего, что он умер, зато я послушаю панихиду“» [149]. Для Семенова были важны не внешние формы государственности, а внутреннее содержание, направленность политической системы, ее отношение к людям.

В 1920–1930-х годах правительства многих стран считали возможным мирное сосуществование с СССР. Семенов стремился опровергнуть эту убежденность, считая, что борьба с большевизмом неизбежна и конец ее наступит только в одном из двух случаев: «а) если большевики будут вырваны с почвы их питающей, т. е. из России и б) если власть Красного Интернационала распространится на все государства мира» [150].

Ведущие политики зарубежных стран могли и сами прийти к такому выводу, изучив программные работы советских вождей, документы Коминтерна и ВКП(б), а главное, проанализировав сущность большевистской системы. Эта система не могла остановить свое географическое расширение, поскольку не могла на равных конкурировать с ведущими странами. Ей суждено было или победить повсеместно, или погибнуть. Но большинство зарубежных политиков таких выводов не делало.

Семенов предлагал конкретные решения: образование единой международной организации для борьбы с большевизмом — Белого Интернационала в противовес Красному. Он планировал вовлечение в эту организацию крупнейших представителей финансовых кругов, создание единого распорядительного органа, единого военного плана и командования.

Особое значение Семенов придавал формированию международного общественного мнения: «В прессе должны быть исключены по отношению к большевикам слова — „Русское правительство“, „Русская армия“, раз и навсегда, и заменены словами — „Правительство Красного Интернационала“, „Армия Красного Интернационала“» [151].

Правительство СССР постоянно и успешно формировало на Западе позитивный имидж «страны победившего социализма». Наивысшие результаты будут достигнуты в 1930-х годах: приглашение в СССР Барбюса, Роллана, Фейхтвангера; освещение в зарубежной печати перелетов Чкалова, эпопеи челюскинцев и т. д. Семенов писал: «В противовес пропаганде красных должна быть развита в грандиозных размерах пропаганда несчастий России и мировой красной опасности» [152].

Семенов отдавал себе отчет в том, что одними пропагандистскими и контрпропагандистскими мероприятиями «можно лишь создать сочувствие к себе и отрицательное отношение к красным, но нельзя создать положительного творчества» [153]. Пример должна была подать белая эмиграция. Семенов планировал создание единого Русского центра, имеющего конкретный план будущего устройства России и будущих международных отношений. Разработку политической программы планировалось завершить до начала военной операции, а не после завоевания территории, как это практиковалось во время Гражданской войны. Должны быть заранее опубликованы законы, которые обеспечат симпатии населения по отношению к новой власти. «Власть должна… идти вперед, угадывая справедливые потребности масс, а не откладывая все больные вопросы „до Учредительного собрания“» [154].