Власть и наука

По мере продвижения немцев на территорию СССР всё больше фабрик, заводов, институтов эвакуировали вглубь страны -- за Урал. В Среднюю Азию из Одессы был переведен лысенковский селекционно-генетический институт. В Ташкенте, Фрунзе, Алма-Ате, Свердловске и других городах оказались многие академические институты. Сам Лысенко кочевал между Омском и Фрунзе. В Омске в составе Сибирского научно-исследовательского института зернового хозяйства работала часть его лаборатории. Нередко Трофим Денисович появлялся в комнате, располагавшейся рядом с кабинетом директора института Гавриила Яковлевича Петренко, и постепенно старался перестроить работу этого давно сложившегося института на свой лад. Во Фрунзе оказались другие лаборатории Института генетики.

Первые предложения Лысенко в эти дни были далеки от его прежних увлечений "антигенетикой". Страна в результате сталинского руководства оказалась неподготовленной к войне. Первый год принес голод и нехватку сырья для промышленности. Поэтому, как один из выходов из создавшегося положения, с весны 1942 года во всех городах была отведена земля под частные огороды, так называемые "участки". Главной культурой, которой их засевали, стал картофель.

И вот тут Лысенко с его буйной энергией сделал доброе дело. Он возродил дедовский способ посадки картофеля срезанными верхушками клубней, содержащими, как известно, зачаточные ростки (глазки), и даже отдельными глазками. Советы Лысенко о том, как срезать верхушки, как их хранить зиму и весну, а остальное использовать в пищу, были опубликованы во многих газетах. Частично этот прием помог преодолеть голод и сохранить посадочный материал, а, будучи разрекламированным САМИМ ЛЫСЕНКО, прибавил ему популярности среди народа.

Осень 1941 года оказалась в Сибири и на Дальнем Востоке холодной. Лысенко сам объехал и облетел огромные территории Сибири и Северного Казахстана, понял, что везде недозревшие массивы пшеницы могут угодить под ранние заморозки и снег... и распорядился скашивать недозревшую пшеницу, чтобы собрать хотя бы то, что успело вырасти. Конечно, в свойственной ему манере он уверял, что при этом даже сохранилась обычная урожайность ("Я не знаю случая, чтобы в прошлом году было получено снижение количества и качества урожая пшеницы, скошенной согласно нашим предположениям", -- говорил он на общем собрании АН СССР в Свердловске 6 мая 1942 года /6/), хотя, несомненно, зерно получилось щуплым. Но, несмотря на это, предложение его было ценным, так как в противном случае собрать урожай не удалось бы вовсе.

Он занялся и другими практическими делами -- определением всхожести пшеницы, хранившейся в буртах на морозе, выяснением возможности перевозки в южные районы картофеля, собранного севернее, для немедленного высева и т. д. Все эти вопросы, не требовавшие научного анализа, но достаточно существенные в то трудное время, решались им оперативно, приносили пользу, и он не смог удержаться от того, чтобы в очередной раз не раздуть свои успехи и не принизить значение теории.

"Принятый нами метод научной работы -- заниматься в теории агробиологической науки только теми вопросами, решение которых дает возможность практического выхода... -- является хотя и трудным и связан с напряженной для исследователя работой, но это наиболее верная дорога в науке" (7), --

многозначительно философствовал он, забывая упоминать, что основу давших эффект предложений составляли давно известные практикам приемы.

Он, естественно, не мог отрешиться от того, чтобы не продолжать с упорством продвигать в жизнь и непроверенные рекомендации, требовать, например, широко практиковать летние посадки сахарной свеклы в Узбекистане, что дало одни убытки (влаги не хватало, и вся свекла засыхала на ранних стадиях развития). Расхваливал он и свою довоенную идею борьбы с вредителями посевов: выпускать на поля кур, чтобы они склёвывали всех насекомых, их яйца и гусеницы. Тогда и мясо будет бесплатное (и диетическое! -- добавлял академик) и вредители исчезнут.

Но основное внимание в это время он уделял приему, который многим сразу же показался ошибочным. Продолжая давнишнюю игру в сверхскоростное выведение сортов, он еще в 1939 году обещал в срочном порядке (опять за 2--3 года) вывести зимостойкие сорта зерновых культур для Сибири (8). Сколько-нибудь перспективных сортов ему получить не удалось, и тогда он предложил сеять (сначала собственные "сорта", а когда они не пошли, то и местные сибирские сорта) весьма оригинальным путем: не вспахивая землю, а прямо в оставшуюся после скашивания яровых хлебов стерню. Преимущество такого приема, по его мнению, заключалось, во-первых, в экономии на тракторах, горючем, рабочей силе и т. д., а, во-вторых, в том, что старая корневая система оберегала бы новые посевы от вымерзания (9).

Ни физические представления о теплопроводности стерни, ни биологическая часть идеи не были достаточно проработаны (Лысенко заимствовал у Тулайкова принцип, но, не зная толком сути предложения загубленного академика, всё перепутал), и предложение было встречено критически, прежде всего, сибирскими учеными. Лысенко сделал доклад в институте в Омске. Несмотря на огромное почтение, которое не мог не вызывать Президент и троекратный академик у скромных провинциалов, среди них нашлись специалисты, выставившие свои возражения. Их поддержал директор института Петренко. Лысенко это не только не образумило, а придало энергии в отстаивании с еще большим жаром своей идеи. С Гавриилом Яковлевичем он перестал с тех пор разговаривать, а решение научного спора перенес в инстанции, всегда и во всем его поддерживавшие: вопрос о том, сеять или не сеять по стерне, был рассмотрен в Наркомземе СССР, где собрали специальное совещание. Правда, во время него случился неприятный для новатора казус. В ответ на вопрос председательствующего, не хочет ли кто-нибудь высказаться, в задних рядах кто-то поднял руку. Председатель кивнул ему, человек встал, им оказался Петренко, специально приехавший в Москву. Лысенко начал суетиться в президиуме, пытаясь лишить его слова. Но пока Трофим Денисович пререкался с председателем, Петренко начал говорить с места, с первой же фразы завладел вниманием аудитории и довел до сведения участников совещания мнение тех, кому Лысенко, по сути дела, и собирался помочь своими советами -- сибирских ученых3. Его выступление, конечно, не могло перевесить чашу весов в этом споре, ибо наркоматские чиновники всё равно горой стояли за Лысенко. Посевы по стерне бы�

Метод настойчиво насаждали в Сибири почти полтора десятка лет, понеся огромные убытки, пока, наконец, в 1956 году даже партийная печать была вынуждена признать, что это предложение было вредным, и что сам Лысенко и его сторонники

"... игнорируя очевидные факты... доказывали недоказуемое и упорно зачисляли в разряд консерваторов от науки добросовестных специалистов сельского хозяйства, которые смотрели фактам в лицо",

и что

"в результате только в Омской области в течение ряда лет сеяли десятки тысяч гектаров озимой по стерне, с которых никогда не были собраны даже затраченные семена" (10).

Партийный журнал, конечно, замалчивал очевидный факт, что поддержка Лысенко исходила из партийных кругов, что именно ученые выступали с самого начала против этого метода.

Посевы по стерне "зимостойкими" сортами были отменены точно так же, как летние посевы сахарной свеклы в Средней Азии, принесшие стопроцентные убытки, и превозносившиеся в начале 40-х годов гнездовые посевы каучуконоса кок-сагыза, или использование кур для борьбы с насекомыми и другие его предложения.

Новая "догадка" Лысенко: Дарвин ошибался!

Лысенко не раз был вынужден вступать в полемику с оппонентами, и мы могли убедиться, что побеждал он в глазах вождей только в том случае: когда переводил разговоры на язык политических обвинений. Пока противная сторона искала научные аргументы, оттачивала логику фактов и обобщений, исторгавшиеся Лысенко обвинения оппонентов в буржуазном перерожденчестве, нежелании смотреть правде в глаза и верить в светлое будущее -- убивали критиков наповал. Против политической дубины -- не попрешь.