Заветы Ильича. «Сим победиши»

Что касается записи А.С. Курской — жены наркома юстиции Д.И. Курского о том, что 28 декабря она «отбирала по просьбе Надежды Константиновны игрушки и книжки для подарков на елку, которую устраивает она с Владимиром Ильичей для крестьянских ребят в Горках», то запись эта вызывает сомнения хотя бы потому, что ни Ленин, ни Крупская елку не «устраивали».

Мария Ильинична пишет: «На рождество 1923 я устроила в большом зале горкинского дома елку, созвала человек десять ребят местных служащих и двух наших племянников». Надежда Константиновна дополняет: «Елка в Горках была устроена не по инициативе Ильича; его, больного, просто привезли туда»¹.

Помимо сына и дочери Дмитрия Ильича — Виктора и Ольги, приемного сына Анны Ильиничны — уже студента Гуры Лозгачева пригласили около десятка детей сотрудников и крестьян деревни Горки. «На Рождество, — вспоминал профессор Осипов, — была устроена елка для местных детей. Их собралось порядочно, дети играли, бегали, шумели, Владимир Ильич принимал очень живое участие в этом, сидя тут же. Возник вопрос, не утомился ли он, не мешают ли ему шум и беготня детей, но он показал, чтобы оставили детей в покое». Завершился праздник, как и положено, раздачей подарков. ^{1359 1360}

На следующий день, 26 декабря, в Горки приехал профессор Фёрстер. Никаких заметных перемен в состоянии пациента он не нашел. С Владимиром Ильичем они обсудили план дальнейшего лечения и решили, что речевые занятия под наблюдением профессора Фельдберга должны продолжаться не более часа за один прием. А вот прогулки в лес — теперь уже на санях — не ограничивались и почти ежедневно продолжались по несколько часов ¹³⁶¹.

Продолжалось и ежедневное чтение газет. «Статьи он выбирал так, — пишет Крупская, — как выбирал бы здоровый. Просил читать ему вслух лишь то, что содержало фактический материал, просил, например, прочесть заметку о финансовых реформах Гильфердинга, статью о гарантийном банке, статью Ларина о калькуляции Госиздата, сообщения о Германии, Англии, в особенности. Агитационные статьи перечитывать не просил…

Кроме газеты читали и книжки. Нам присылали все вновь выходящие книжки. Владимир Ильич просматривал приходящие пачки и отбирал те книги, которые его интересовали — о НОТе, о финансах, сочинения Воровского [ «Русская интеллигенция и русская литература». Сб. статей. Харьков, 1923 — ВЛ], Троцкого, литературу, связанную с партдискуссией, «Под знаменем марксизма»… Читали несколько вечеров подряд «Мои университеты» Горького; сначала Владимир Ильич просил прочесть о Короленко, потом читали и другие статьи, помещенные в этой книжке…

Читал и сам. Как-то, смеясь, показал Н.С. Попову место из книжки Троцкого “Вопросы быта”, где говорится о новых именах, которые дают детям (у Попова дочку зовут Икки — Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала), другой раз просил перечесть ему место из книжки Троцкого, где дается характеристика марксизма и ленинизма. Мне казалось, — написала Надежда Константиновна, — что ко многому он стал подходить как-то по-другому, точно он смотрит издали и подводит какие-то итоги, прочтет, перечтет еще раз и задумается». Последнюю фразу со слов «Мне казалось…» Крупская перед отправкой этих воспоминаний 4 февраля 1924 года Бухарину и Каменеву сняла¹.

А до этого, 29 января, она послала короткую записку Троцкому: «Дорогой Лев Давыдович. Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня прочесть ему это место, слушал внимательно, потом еще раз просматривал сам…» ^{1362 1363}

Публикуя эту записку, Троцкий написал: «Я слишком хорошо знал отношение Ленина к Марксу, полное благодарной любви ученика и — пафоса дистанции… Я нарушал в своей статье традиционный пафос дистанции. Маркс и Ленин, исторически столь тесно связанные и в то же время столь разные, были для меня двумя предельными вершинами духовного могущества человека… Масштаб Маркса был и в его глазах самым титаническим масштабом для измерения человеческой личности» ¹³⁶⁴.

Было в этой статье, написанной к 50-летию Ленина, еще одно место, которое наверняка приковало внимание Владимира Ильича: «Интернационализм Ленина не нуждается в рекомендации. Но в то же время сам Ленин глубоко национален. Он корнями уходит в новую русскую историю, собирает ее в себе, дает ей высшее выражение и именно таким путем достигает вершин интернационального действия и мирового влияния.

На первый взгляд характеристика фигуры Ленина, как “национальной”, может показаться неожиданностью, но, в сущности, это разумеется само собой. Для того, чтобы руководить таким небывалым в истории народов переворотом, какой переживает Россия, нужна, очевидно, неразрывная, органическая связь с основными силами народной жизни — связь, идущая от глубочайших корней.

..Ленин отражает собой рабочий класс не только в его пролетарском настоящем, но и в его столь еще свежем крестьянском прошлом. У этого самого бесспорного из вождей пролетариата не только мужицкая внешность, но и крепкая мужицкая подоплека… Он похож на крепко умного мужика, которого словами не проймешь и фразами не обманешь. Это — мужицкая сметка, только с высоким потенциалом, развернувшаяся до гениальности, вооруженная последним словом научной мысли. Ленин впитал в себя из национальной среды все, что понадобилось ему для величайшего в человеческой истории революционного действия»¹.

С 5 января в круг чтения Владимира Ильича входит присланный ему стенографический отчет XII съезда РКП(б). Продолжает следить он и за ходом партдискуссии. «Очень я боялась партдискуссии, — пишет Надежда Константиновна. — Но Владимир Ильич захотел ознакомиться лишь с основными документами…» ^{1365 1366}

Со стороны могло показаться, что болезнь отступает, что дело идет на поправку. И когда 19 января, открывая XI Всероссийский съезд Советов, Калинин сообщил, что крупные специалисты, лечащие Ленина, выражают надежду на его возвращение к государственной и политической деятельности, делегаты встретили это заявление криками «Ура!» и бурными аплодисментами ¹³⁶⁷.

Между тем для подобного заявления у Михаила Ивановича никаких оснований не было, и никакие «крупные специалисты» таких заявлений не делали. Скорее — наоборот.

15 января, в 18.30 состоялось совещание, в котором приняли участие В.А. Обух, Ф.А. Гетье, В.В. Крамер, В.П. Осипов, О. Фёрстер и Д.В. Фельдберг. Первое сделанное ими заявление было весьма кратким: ввиду болезни профессора Крамера, в случае потребности в неврологе, обращаться к профессору М.Б. Бролю.

А вот второе заявление было более пространным. Дело в том, что приступы болезни повторялись: 9 января было отмечено головокружение, днем 13-го приступ с частичной потерей сознания продолжался 3 минуты, а пациент по-прежнему отказывался от приема каких бы то ни было лекарств и врачебной помощи.

«Врачи, пользующие Владимира Ильича, — говорилось в заявлении, — не раз отмечали и считают необходимым указать, что вследствие отрицательного отношения больного к лечебным мероприятиям, вследствие повышенной чувствительности его организма к ряду лекарственных веществ и существующего у него отрицательного отношения к врачам вообще — не удается использовать в надлежащей степени все лечебные мероприятия, которые врачи находят полезными и существенными. Поэтому они вынуждены ограничиться применением лишь некоторых средств в небольших дозах и профилактическими мерами». Постановили: данное заявление приложить к истории болезни.