Тайны Кремля<br />Сталин, Молотов, Берия, Маленков

Сочтя, что одного упоминания столь важной мысли явно недостаточно, в конце речи Маленков снова вернулся к тому, что полагал решающим. Не просто повторил, а буквально воззвал к стране и миру, убеждая и уговаривая всех: «Наша главная задача состоит в том, чтобы… жить в мире со всеми странами». Только такая внешняя политика, растолковывал Маленков, является «самой правильной, необходимой и справедливой», «единственно правильной». А опираться она должна «на взаимное доверие», не ограничиваться лишь пропагандистскими заявлениями, но претворяться в конкретные решения, договоренности, стать «действенной», проверяться фактами, и только ими.

Принципиально иное видение будущего страны продемонстрировал Берия, придав в своей речи первенствующее значение решению внутренних проблем. Не отказываясь от широкого использования стереотипов пропаганды, придавал им особый смысл и значение. Так, не просто упомянул о дружбе народов СССР, а своеобразно, так же, как и в выступлении на XIX съезде КПСС, развил этот тезис. Преднамеренно сместил в нем акцент с общего — единства, на отличное, своеобразное — национальное, дважды подчеркнув его. «Наша внутренняя политика, — заявил Лаврентий Павлович, — основана на… прочном объединении всех национальных республик в системе единого великого многонационального государства».

Характеризуя же будущую политику в целом, он откровенно полемично наметил собственную систему приоритетов: она будет «направлена на дальнейшее укрепление экономического и военного могущества нашего государства, на дальнейшее развитие народного хозяйства и максимальное удовлетворение растущих материальных и культурных потребностей всего советского общества». И тут же бросил многозначительную фразу, смысл которой стал понятен лишь месяц спустя: «Советское правительство будет заботливо охранять их (граждан. — Ю. Ж.) права, записанные в сталинской Конституции».

Не отказался Берия от коррекции и внешнеполитического курса Маленкова, использовав прием умолчания. Повторил общее положение о необходимости сохранения и упрочения мира, развития деловых связей, но ни словом не обмолвился о мирном и длительном сосуществовании двух систем. А затем, решив, видимо, такое изложение основ внешней политики СССР недостаточным, призвал не просто «неустанно повышать и оттачивать бдительность партии и народа к проискам и козням врагов советского государства», но и «еще более усилить свою бдительность». И попутно разъяснил, что тому и призваны служить Вооруженные Силы, которые «оснащены всеми видами современного оружия».

Заканчивая выступление, Берия счел нужным вернуться к вопросу о единстве и сплоченности руководства. Высказал убеждение, что именно они станут «залогом успешного претворения в жизнь внутренней и внешней политики партии и государства». И тут же сделал еще один загадочный намек. Заверил «народы» страны «в том, что коммунистическая партия и правительство Советского Союза не пощадят своих сил и своих жизней для того, чтобы сохранить стальное единство руководства». Чьи же жизни министр внутренних дел имел в виду, оставалось только догадываться.

Схожие взгляды как в оценке существующей ситуации, так и в видении дальнейшего пути развития СССР, в определении задач, требующих незамедлительного решения, высказал и Молотов, выступавший последним.

Прежде всего он остановился на необходимости «заботиться об укреплении советских вооруженных сил… на случай вылазки агрессора», а также «проявлять должную бдительность и твердость в борьбе против всех и всяких козней врагов, агентов империалистических агрессивных государств». Только потом, уже изрядно запугав слушателей страшной картиной настоящего и будущего, отдав дань шпиономании, Молотов весьма бегло коснулся международного положения. Подтвердил, как министр иностранных дел, что СССР будет проводить политику мира, сотрудничества и деловых связей. Однако подобную политику следовало проводить не по отношению ко всем странам, а только «между народами», устанавливать же связи лишь с теми государствами, «которые сами также стремятся к этому».

Третьим вопросом, на котором Молотов счел нужным остановиться, явились «дружеские отношения между народами… многонационального» Советского Союза. И тут он не только полностью солидаризировался с Берия, но и позволил себе пойти дальше в толковании национального вопроса. Подчеркнул, что решение его уже вышло за рамки СССР, ибо «имеет особо важное значение, особенно в связи с образованием государств народной демократии и ростом национально-освободительного движения в колониальных и зависимых странах». Но как и Берия, столь неожиданную параллель, которую можно было трактовать двояко, Молотов, не развив, оборвал [783].

Так 9 марта 1953 года тем, кто умел читать между строк, понимать закодированный, потаенный смысл, рождаемый при сопоставлениях, показали, наконец, в чем же именно заключается «разброд» среди руководства. Предложили не одну, а две правительственных программы, два диаметрально противоположных предполагаемых курса. Первый, изложенный Маленковым, строился на необходимости незамедлительно достичь разрядки в международных отношениях, использовав высвободившиеся благодаря тому силы и средства на подъем жизненного уровня населения. Второй, сформулированный в речах Берия и Молотова, исходил из иного. Из твердой, непоколебимой убежденности, что напряженность в обозримом будущем не только обязательно сохранится, но и перерастет рано или поздно в вооруженный конфликт между двумя лагерями, двумя системами. Потому-то приоритет следует сохранить за тяжелой индустрией, за оборонной промышленностью, расходуя на мирные цели только те средства, которые останутся. Если, разумеется, останутся.

Естественно, что столь отличные друг от друга позиции членов «триумвирата» не могли не отразиться на их взаимоотношениях, на поддержании даже видимости согласованных действий. Показали, что введение в триумвират Молотова оказалось противовесом слишком сильному влиянию не столько Берия, сколько Маленкова, так и не получившего явного преимущества. Неизбежно приблизили логическую развязку — решающее столкновение в борьбе за власть, пересмотр договоренности о разделе полномочий.

И действительно, всего четыре дня спустя произошло неминуемое.

Внешне казалось, ничто не предвещает каких-либо близких и серьезных перемен. События развивались в полном согласии с существовавшим соглашением, подкрепляли его.

Еще 8 марта из Пекина отозвали А. С. Панюшкина, которого должен был сменить В. В. Кузнецов, «уступивший» свою должность главы советских профсоюзов Швернику. 10 марта прошел пленум бюро московского обкома партии, «избравший», как от него и требовали, первым секретарем Н. А. Михайлова в связи с перемещением Хрущева. 11 марта президиум Совета Министров СССР официально ликвидировал свои три еще сохранявшиеся отраслевые бюро: по химии и электростанциям, по машиностроению и электропромышленности, по пищевой промышленности [784]. 12 марта пленум ВЦСПС избрал своим председателем Шверника. А на следующий день процесс оговоренных ранее кадровых перемещений прервался.

Опубликованное всеми газетами, не раз зачитанное по радио постановление совместного заседания предусматривало созыв сессии Верховного Совета СССР 14 марта. Однако собравшийся накануне на свое первое заседание президиум ЦК решил отсрочить ее на сутки, а в тот день в девять часов вечера, провести еще один внеочередной Пленум ЦК КПСС. Формально — для того, чтобы подготовить сессию, обсудить вопросы, выносимые на ее рассмотрение [785]. Фактически же — чтобы значительно урезать полномочия Маленкова.

Большинство членов президиума ЦК, вне всякого сомнения — Берия, Молотов, Булганин, Каганович, Хрущев и Микоян, сумели добиться — сначала на своем узком заседании, а затем и на Пленуме, полного разделения двух подлинных ветвей власти: государственной и партийной. Больше не сосредотачивать их высшие посты в одних руках, у одного человека. В данном конкретном случае — у Маленкова. Решение гласило: «Удовлетворить просьбу тов. Г. М. Маленкова об освобождении его от обязанностей секретаря ЦК КПСС, имея в виду нецелесообразность совмещения функций председателя Совета Министров СССР и секретаря ЦК КПСС. Председательствование на заседаниях президиума ЦК КПСС возложить на тов. Маленкова Г. М. Руководство Секретариатом ЦК КПСС и председательствование на заседаниях Секретариатом ЦК КПСС возложить на секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева Н. С.». Такая формулировка сама по себе сразу же изменила расстановку сил в партийном аппарате. Подняло «уровень» Никиты Сергеевича, который лишь благодаря этому становится первым, хотя только фактически, секретарем ЦК. Обретал реальную власть.