Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

Итак, 7 октября 1941 г. 800-километровый фронт рухнул. Армии, стоящие на пути группы армий «Центр» попали в окружение». [992]

Беда, однако, состояла в том, что хотя поросячий восторг Виктора Суворова (В самое трудное время, в критическое, в сверхкритическое, когда войска Гитлера стояли у ворот Москвы, когда Москва могла вполне пасть, все равно любые приказы Сталина бесприкословно выполнялись!) вполне оправдан, но в реальности все это сопровождалось тем, что все, спасая свою шкуру, безбожно врали Сталину, пользуясь тем, что все равно начальство всего проверить не может! Исключения типа Телегина были крайней редкостью. И Сталин, в отличие от Суворова, прекрасно понимал это.

Поэтому обычный капитан или майор ему не годились для такого поручения; таковые, возможно, и посылались ранее, но ничего выяснить не смогли — по крайней мере с точки зрения Сталина. Теперь нужен был именно Жуков — с его волей и нервной системой, способными проломить сопротивление любого Конева или Булганина и даже Мехлиса и Буденного, а сам Жуков не станет скрывать от Сталина ошибки и бездарность других генералов, в которых он, Жуков, оказывался в данный момент совершенно неповинен — такова была суть личных отношений в тогдашней военной верхушке!

Но почему Сталин почти ласково уговаривал Жукова явиться в Москву, хотя, казалось бы, промедление было смерти подобно?!

Интересно и то, что у Жукова создалось впечатление (в отличие от того, что передано Телегиным), что только «в ночь на 7 октября началась переброска войск из резерва Ставки и с соседних фронтов на можайскую оборонительную линию. Сюда прибывали 11 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков и ряд других частей». [993]

В ночь на 8 октября Жуков прибыл в штаб Западного фронта: «За столом сидели И.С. Конев, В.Д. Соколовский [994], Н.А. Булганин [995] и Г.К. Маландин [996]. Вид у всех был переутомленный. Я сказал, что приехал по поручению Верховного Главнокомандующего разобраться в обстановке и доложить ему отсюда по телефону» [997] — в результате Сталин и получил, наконец, сведения о том, что же происходило в последние девять дней.

«Наступление немецких войск началось 30 сентября ударом танковой группы Гудериана и 2-й немецкой армии по войскам Брянского фронта /…/. 2 октября противник нанес мощные удары по войскам Западного и Резервного фронтов. /…/ Ударные группировки врага стремительно продвигались вперед, охватывая с юга и с севера всю вяземскую группировку войск Западного и Резервного фронтов.

Крайне тяжелая обстановка сложилась и к югу от Брянска, где 3-я и 13-я армии Брянского фронта оказались под угрозой окружения. Не встречая серьезного сопротивления, войска Гудериана устремились к Орлу, в районе которого у нас не было сил для отражения наступления. 3 октября немцы захватили Орел. Брянский фронт оказался рассеченным. Его войска, неся потери, с боями отходили на восток.

Создалось угрожающее положение и на тульском направлении.

По приказу /…/ Конева был нанесен контрудар по обходящей северной группировке противника. К сожалению, успеха этот контрудар не имел. К исходу 6 октября значительная часть войск Западного и Резервного фронтов была окружена западнее Вязьмы. /…/

В 2 часа 30 минут ночи 8 октября я позвонил И.В. Сталину. /…/ доложив обстановку на Западном фронте, я сказал:

— Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на можайской линии. Бронетанковые войска противника могут поэтому внезапно появиться под Москвой. Надо быстрее стягивать войска откуда только можно на можайскую линию обороны.

И.В. Сталин спросил:

— Где сейчас 19, 20-я армии и группа Болдина Западного фронта, где 24-я и 32-я армии Резервного фронта?

— В окружении западнее и северо-западнее Вязьмы, — ответил я.

— Что вы намерены делать?

— Выезжаю сейчас же к Буденному.

— А вы знаете, где штаб Буденного?

— Буду искать где-то в районе Малоярославца.

— Хорошо, поезжайте к Буденному и оттуда сразу же позвоните мне». [998]

Тут, конечно, напрашивается вполне определенный хулиганский вопрос.

Хорошо известно, что официальная советская пропаганда много десятилетий трубила о том, что нападение немцев 22 июня 1941 года произошло вероломно и без объявления войны.

На самом деле такое официальное объявление войны состоялось в достаточно корректные моменты времени. Практически одновременно, сразу после рассвета 22 июня на советско-германской границе, в Москве (приблизительно в 5.30 утра по местному времени) и в Берлине (приблизительно в 3.30 утра по местному времени) официальные германские представители вручили соответствующим советским идентичные экземпляры ноты, объявляющей войну, — в Берлине министр иностранных дел И. фон Риббентроп советскому послу В.Г. Деканозову, [999] а в Москве германский посол В. фон Шуленбург советскому министру иностранных дел В.М. Молотову. [1000] Правда, в те минуты на границах уже около часа звучала стрельба — и если бы только звучала!..

Не удивительно поэтому, что тут же оказалась прервана и телефонная связь посольства в Берлине с Москвой [1001] — едва ли это было специальной акцией со стороны немцев; это, во всяком случае, вполне оправдывалось тем, что происходило в зоне боев, через которую теперь и проходила прежняя телефонная линия.

С 7 часов утра (по берлинскому времени) 22 июня на Германию обрушились соответствующие новости и разъяснения, растиражированные по радио и прессой: ведь война началась с теми, кого почти все в Германии еще минувшей ночью почитали как собственных союзников! [1002]

Лишь через три часа, в 12 часов дня (по московскому времени), наконец-то и Молотов объявил по радио, что началась война — якобы «без объявления войны»! А с этого объявления на самом деле прошло уже шесть с половиной часов!

Немцы все-таки пытались зажать собственные новости о действительном положении на фронтах. Геббельс записал в своем дневнике 25 июня 1941 года: «Мы еще не публикуем подробности в сводке Главного командования вермахта. Противник должен оставаться в полном неведении. Он, очевидно, не имеет информации. В Москве разглагольствуют и хвастаются в прежнем коммунистическом стиле. Но они приглушены пушечной канонадой». [1003] На международных же каналах радиовещания эти благие намерения Геббельса с самого начала были приглушены истошным воем его собственной пропаганды об успехах Вермахта, хотя и без подробностей!

А вот если бы немцы действительно с самого начала совсем ничего не объявляли, а просто по-деловому начали и продолжали бы воевать (это, конечно, абсолютно нереальное допущение!), то в каком бы месяце Сталин узнал бы о начале войны?

Это, попутно, вопрос и о всеведении советской разведки, фантастически разрекламированном в последние десятилетия!

Утром 8 октября в лесу под Обнинском (105 км от Москвы) Жуков случайно нашел штаб Резервного фронта, потерявший своего командующего — Буденного. Жуков побеседовал с представителем Ставки Мехлисом (одним сначала из секретарей, а потом ближайших военно-политических помощников Сталина) и начальником штаба фронта Анисовым.