Заветы Ильича. «Сим победиши»
Заветы Ильича. «Сим победиши» читать книгу онлайн
Автор этой книги Владлен Терентьевич Логинов — советский и российский историк, специалист по истории Октябрьской революции и Гражданской войны, кино драматург.
Книга посвящена последнему периоду жизни и деятельности В.И. Ленина - от окончания Гражданской войны в России до ленинского «завещания». Нередко авторы, пишет В.Т. Логинов, повествующие о тех или иных исторических личностях, спешат поведать миру не то, о чем думали эти личности, что они писали, говорили и делали, не о том, при каких обстоятельствах это происходило и каков был общий контекст истории, а о том, что они, авторы, думают по этому поводу.
В.Т. Логинов поставил перед собой иную задачу: «Донести до читателя то, что делал, говорил, писал, о чем размышлял Ленин в эти трудные годы. Отсюда и обилие цитат, что, конечно, утяжеляет повествование, но гораздо лучше, если читатель, размышляя над ленинскими текстами, сам придет к каким-то выводам, нежели впихивать ему нечто переваренное в чужой голове».
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
В своем заключительном слове Сталин был более краток. Он не стал влезать в «мелочи», чтобы не создавалось впечатления участия в склоке, а затронул лишь сугубо деловые вопросы. И это, судя по всему, гораздо больше импонировало собравшимся.
«Троцкий сказал: “У нас кризис, нет плана, мы не овладели стихией”, — говорил Сталин. — Кризисы — необходимый элемент нэпа. Вы не понимаете нэпа. Вы завыли при первой заминке. Не то еще будет… Основа “ножниц” состоит в том, что индустрия развивается не в том темпе, как сельское хозяйство. Мало фабрикатов много хлеба. Вывозить пока не можем…
Тресты и синдикаты — монополисты: “Ставлю цены — не возьмешь, некуда тебе идти”. Это надо исправить… Троцкий часто вынужден воздерживаться [при голосовании в ПБ — ВЛ.] потому, что вопрос недостаточно проработан. А если и мы бы воздерживались? Что было бы? Нельзя возводить воздержание в теорию… Вместо того, чтобы эти серьезные вопросы помочь обсудить — вы лезете с платформами. Во всех выступлениях оппозиционеров я не нашел ни одного конкретного предложения…
Нет дискуссий, — говорит Яковлева. Как чеховская дама: “дайте мне атмосферу”. Бывают моменты, когда не до дискуссий… Дискуссия в центре сейчас необычайно опасна. И крестьяне, и рабочие растеряли бы к нам доверие, враги учли бы это как слабость… Надо обеспечить такой порядок, — заключил Сталин, — чтобы все разногласия в будущем решались внутри коллегии и не выносились во вне ее» 1301 1302.
От имени большинства, кандидат в члены ЦКК А.Ф. Радченко внес проект резолюции, которая, гарантируя право каждого члена партии на критику ЦК, признавала выступление т. Троцкого «глубокой политической ошибкой», послужившей «сигналом к фракционной группировке (заявление 46-ти)».
Одновременно Троцкому предлагалось «принять в дальнейшем более близкое и непосредственное участие в практической работе всех центральных партийных и советских учреждений, членом которых он состоит… Собрание считает, что в предстоящий период ответственнейших решений Политбюро должно работать особенно дружно и сплоченно».
Второй раздел проекта резолюции одобрял намеченный Политбюро «курс на внутрипартийную демократию», на «усиление борьбы с излишествами и разлагающим влиянием НЭПа на отдельные элементы партии», а также предлагал ускорить работу «комиссий, назначенных Политбюро и сентябрьским пленумом: 1) комиссии о “ножницах”, 2) о заработной плате и 3) о внутрипартийном положении» 1303.
Были выдвинуты еще два проекта резолюций: члена ЦКК Н.К. Гончарова и Е А Преображенского, более лояльные по отношению к оппозиционерам. Но при поименном голосовании, на котором настоял Троцкий, из 117 голосовавших проект Гончарова поддержали лишь 7 человек, а проект Преображенского вообще один. 12 участников пленума воздержались.
На части заседаний пленума присутствовала Крупская. Она поддержала большинство, и мы приведем обширные выдержки из ее письма Зиновьеву от 31 октября, ибо именно Надежда Константиновна была для Ленина единственным источником информации об этом пленуме.
Письмо это, кстати сказать, прекрасная иллюстрация того, насколько любые протокольные записи и конспекты не способны передать ту самую «атмосферу», над которой подшутил Сталин, и насколько эта атмосфера важна для любого собрания.
«Дорогой Григорий, — пишет Крупская, — после пленума я написала Вам письмо, но Вы уезжали, и письмо лежало. Теперь, перечитывая его, я решила не посылать его Вам, так заострены в нем все вопросы. В атмосфере той “свободы языка”, которая царила на пленуме, оно было уместно и понятно, через неделю оно звучит иначе».
Крупская пишет о том, что она поддержала большинство и «Вы понимаете, что перед Осинским, Рафаилом и Ке я не могла выступить иначе, чем я выступила». Она осознавала, что участники пленума были убеждены, что ее позиция так или иначе согласована с Лениным. Именно поэтому, ощущая ответственность, легшую на ее плечи, Надежда Константиновна подвергла уничтожающей критике всю организацию и ход дискуссии.
«…Во всем этом безобразии — Вы согласитесь, что весь инцидент сплошное безобразие, — пишет она Зиновьеву, — приходится винить далеко не одного Троцкого. За все происшедшее приходится винить и нашу группу: Вас, Сталина и Каменева. Вы могли, конечно, но не захотели предотвратить это безобразие. Если бы Вы не могли этого сделать, это бы доказывало полное бессилие нашей группы, полную ее беспомощность. Нет, дело не в невозможности, а в нежелании».
Характеризуя обстановку, сложившуюся на пленуме, Крупская пишет: «Наши сами взяли неверный, недопустимый тон. Нельзя создавать атмосферу такой склоки и личных счетов… Совершенно недопустимо также то злоупотребление именем Ильича, которое имело место на пленуме. Воображаю, как он был бы возмущен, если бы знал, как злоупотребляют его именем. Хорошо, что меня не было, когда Петровский сказал, что Троцкий виноват в болезни Ильича, я бы крикнула: это ложь, больше всего В.И. заботил не Троцкий, а национальный вопрос и нравы, водворившиеся в наших верхах».
И злоупотребляли именем Ленина, считала Крупская, прежде всего сами члены Политбюро. «Вы знаете, — пишет она, — что В.И. видел опасность раскола не только в личных свойствах Троцкого, но и в личных свойствах Сталина и других. И потому, что Вы это знаете, ссылки на Ильича были недопустимы, неискренни. Их нельзя было допускать. Они были лицемерны. Лично мне эти ссылки приносили невыносимую муку. Я думала: да стоит ли ему выздоравливать, когда самые близкие товарищи по работе так относятся к нему, так мало считаются с его мнением, так искажают его?»
В конце письма — о самом существенном: «А теперь главное. Момент слишком серьезен, чтобы устраивать раскол и делать для Троцкого психологически невозможной работу. Надо попробовать с ним по-товарищески столковаться». Сейчас всю вину за раскол свалили на него. Но «разве Троцкого не довели до этого?»
Читатель помнит, что когда летом 1922 года Каменев предложил выбросить «за борт Троцкого», Ленин оценил это как «верх нелепости. Если Вы, — писал Владимир Ильич, — не считаете меня оглупевшим уже до безнадежности, то как Вы можете это думать????» 1304
И теперь, в письме Зиновьеву, Крупская пишет: «Надо учитывать Троцкого, как партийную силу, и суметь создать такую ситуацию, где бы эта сила была для партии максимально использована». В этом, полагает она, и заключается «существо дела».
И еще один вопрос волновал Надежду Константиновну: «Рабочие — я говорю… о рабочих с завода и фабрики — резко осудили бы не только Троцкого, но и нас. Здоровый классовый инстинкт рабочих заставил бы их резко высказаться против обеих сторон, но еще резче против нашей группы, ответственной за общий тон.
Вот почему все так боялись того, что вся эта склока будет вынесена в массы. От рабочих приходится скрывать весь инцидент. Ну, а вожди, которые должны что-то скрывать от рабочих (я не говорю про чисто конспиративные дела — то особая статья), не смеют всего им сказать, — что же это такое?! Так нельзя»1.
Последним пунктом повестки дня октябрьского Пленума ЦК и ЦКК была информация о состоянии здоровья В.И. Ленина. Надо сказать, что с момента публикации в 1922 году медицинских бюллетеней в них всегда давалась несколько завыше-но-оптимистическая оценка хода болезни. И Владимир Ильич по этому поводу подшучивал: «Послушай, ври да знай же меру!» 1305 1306
Однако, со временем, в этом стал все более проявляться и политический расчет: партия и народ должны быть уверены, что, несмотря на болезнь, вся текущая политики направляется вождем. В октябре этот завышенный оптимизм стал особенно заметен в различных публичных выступлениях.
