Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997

Мотилал опасался таких катаклизмов и пытался сдерживать Джавахарлала. Но Амритсар совершил революцию во взглядах Мотилала, и он тоже «почувствовал непреодолимый призыв следовать за махатмой» [2180]. Более того, отец знал, что должен последовать за сыном или потерять его, отдав Ганди, к которому Джавахарлал часто обращался, называя «бапу» («вторым отцом»).

Поэтому в 1920 г. Мотилал соединил свою судьбу со свараджистами — сторонниками политики отказа от сотрудничества. Он был столпом закона и поддерживал кампанию гражданского неповиновения, которая привела к примерно тридцати тысячам арестов, сам пережил тюремное заключение. Его, утонченного седого высокопоставленного господина, даже видели на грязных улицам Аллахабада откашливающимся в кхаддар, домотканую материю.

Но Мотилал Неру не полностью отказался от роскоши. Его головной убор, подобный пилотке из грубой ткани, которую носил Ганди, шился из шелка в Лондоне. Он употреблял спиртное, когда хотел, и говорил махатме, что не станет «поддаваться пуританству, которое распространено в Конгрессе».

Мотилал потряс начальника тюрьмы «Йеравда» в Пуне, который привык кормить Ганди козьим молоком, несколькими финиками и время от времени апельсином, попросив «простое» меню, которое мог обеспечить только ресторан «Риц».

Тем временем Джавахарлал испытал новое откровение в сельской местности. Он учился обращаться к крестьянам и обнаружил глубину бедности, которая заставила его устыдиться своих излишеств. «Казалось, что передо мной раскрылась новая картина Индии, — писал он, — обнаженной, голодающей, раздавленной и совершенно несчастной» [2181]. Он объяснял деградацию людей британским правлением и возглавил подстрекательство к новым забастовкам и протестам. Этот крестовый поход, как он сам его называл, захватил его и возбуждал.

В Конгрессе теперь состояло два миллиона человек. Джавахарлал был уверен, что партия сбрасывает ткань британского правления, и окунулся в блаженство («мокшу») мученичества. Когда Джавахарлал Неру оказался в тюрьме, то написал: «Тюрьма на самом деле стала для нас раем, святым местом паломничества, поскольку наш святой и любимый лидер был осужден» [2182].

Служба под руководством махатмы Ганди удваивала честь борьбы за свободу Индии.

Поэтому Джавахарлал испытал горькое разочарование, когда Ганди отменил сатьяграху в начале 1922 г., поскольку это вело к кровопролитию. По крайней мере, такова была официальная причина, но на самом деле кампания сходила на нет. Хотя она была успешной в некоторых регионах, особенно там, где стимулировалась местными проблемами и недовольством, но не смогла мобилизовать всю Индию.

Индостан был невероятно большим и разнообразным, его разрывали глубокие социальные и религиозные проблемы, наблюдался политический разлад, мертвым грузом лежало непробиваемое крестьянство. Поэтому субконтинент противился объединению. В частности, начал разрушаться союз, который Ганди заключил с мусульманами. Их беспокоила судьба исламских святых мест и их защитника-халифа.

Джинну освистали на одном Конгрессе за то, что назвал Ганди мистером, а не махатма.

Джинна выступал против альянса. Теперь его сторонники были встревожены украшениями изображений под мусульманским флагом Ганди, словно Кришны. Начались стычки между общинами или группами населения по национальному или религиозному вопросу. А когда Мустафа Кемаль упразднил халифат в 1924 г., мусульманам больше не требовалась помощь индусов.

Мусульманская лига в тот год собиралась отдельно от Конгресса и начала планировать федеральную Индию с провинциями, которыми могла бы управлять и где господствовала бы. В это же время Конгресс терял силы. Двоевластие сыграло свою роль, но не очень-то хорошую. В 1923 г. пять миллионов индусов выбрали представителей в расширенные провинциальные советы и национальное Законодательное собрание. Власть этих органов была ограничена, они практически не могли работать в таких масштабах, чтобы, как сказал Субхас Бос, «заняться работой по строительству нации» [2183]. Но они подтачивали британский контроль по краям, давая индийским политикам ценные уроки — особенно, в искусстве ведения переговоров и обструкции.

Однако вопрос участия в конституционных органах разделил Конгресс. Ганди пошел своим путем, концентрируясь на защите неприкасаемых и кампании хади, «убежденный, что с помощью каждой нити, которую я вытягиваю, я плету судьбу Индии» [2184]. Мотилал считал, что партия должна использовать Советы, и говорил Ганди, что вместо повторения программы бойкота скорее уйдет жить в хижину с соломенной крышей на берегу Ганга.

Джавахарлал выступил против отца. Он хотел принять тактику «Шин Фейн» относительно институтов господства. Желание его не исполнилось, возникли преграды, и он отправился в Европу с больной туберкулезом женой (которая умерла в 1936 г.) и их маленькой дочерью Индирой. В Европе он нашел новые причины для несогласия с консервативными старшими товарищами.

Как и многие другие лидеры националистов, Джавахарлал продолжал обучение в тюрьме. В мрачном квадратном бараке в тюрьме Лакхнау он жадно читал книги — например, закончил шесть из семи томов Гиббона. (Его литературный марафон раздражал британского полковника, отвечавшего за тюрьму, который сказал, что сам покончил с чтением в возрасте двенадцати лет, что, несомненно, ему помогло. Джавахарлал сардонически продолжил: «В уходе от проблемных мыслей») [2185].

Теперь, в частности, во время посещения Брюссельского конгресса против колониального угнетения, Джавахарлал поглощал евангелие социализма. Он связался с ленинистами-интеллектуалами, которые считали: «Индийский пролетариат достаточно вырос, чтобы обладать классовым сознанием и вести массовую политическую борьбу против лакеев Британской империи» [2186].

Он сделал вывод, что западный капитализм, участвующий во все более яростном грабеже колоний, сам себе копает могилу. Мировая революция против имперской тирании уже готовится и ускоряется Советским Союзом. Джавахарлал даже предсказывал, что для спасения от уничтожения Великобритания станет государством-спутником США, помогая сформировать «мощный англо-саксонский блок для власти над миром» [2187].

Неру опасался большевистской России, не доверял британской Лейбористской партии, и никогда не был таким красным, как его обычно представляли. Он определенно проявил доверчивость к сталинской чистке и судебным процессам. Джавахарлал был наивен, предполагая, что Советский Союз — это новая цивилизация.

Он принял коммунистические мантры и часто говорил, что религия — это опиум для народа. Но его меньше привлекал Карл Маркс, чем Кингси Мартин, ветреный и беспечный редактор лондонской газеты левого крыла «Нью стейтсмен». Кроме всего прочего, он был предан Ганди, чьи утопические планы по подъему масс пытался совместить с фабианскими планами государственного контроля над землей и промышленностью. Попытка включала долгую «умственную борьбу» [2188] и случающийся время от времени кризис лояльности, что чуть не привело его в отчаяние.

Хотя новый радикализм Джавахарлала не нравился махатме, а Мотилал его иногда проклинал, все трое объединились против Комиссии Саймона. Она была учреждена в конце 1927 г. для реформирования системы двоевластия. Пьянствующий консервативный госсекретарь лорд Биркенхед, который не мог слишком серьезно воспринимать индийских политиков и считал «немыслимым, что Индия когда-нибудь станет пригодна для самоуправления доминиона» [2189], хотел придумать конституционные рамки, которые сохранят британское главенство. Это было и целью вице-короля Индии лорда Ирвина. Считая, что индийская психология «в равных частях состоит из тщеславия, комплекса неполноценности и страха перед ответственностью», он искал «какой-то фасад, который оставит суть механизма власти в наших руках» [2190].