Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

Другой целью Екатерины было обеспечить России процветание — как считалось, оно было достоянием исключительно республик. С целью стимулировать развитие сельского хозяйства Екатерина учредила Вольное экономическое общество к поощрению в России земледелия и домостроительства, оно проводило конкурсы работ и публиковало материалы по сельскохозяйственным вопросам. Стремясь ограничить роскошь, Екатерина ввела строгие правила в одежде, запретила азартные игры. Но главной задачей, которую поставила перед собой императрица, было создание «среднего рода людей», который занимался бы торговлей, промышленностью и искусствами. Согласно статье 317 «Наказа», «торговля… водворяется там, где ее спокойствия не нарушают». Добиваясь улучшения условий для распространения торговли, Екатерина отменила большую часть государственных и частных монополий на торговлю и производство, введенные Елизаветой в последние годы правления, и открыла эти области для всех желающих ^{149}. Такие действия дали тогдашнему ученому-статистику Генриху (Андрею Карловичу) Шторху основание сказать, что, вероятно, не было в мире другой страны, «где внутренняя торговля была бы менее обременена ограничениями и пошлинами, чем в России» ^{150}. Но одни благоприятные условия не могли произвести современную буржуазию. Никита Иванович Панин предложил сломать преграду, волевым решением приняв в подданство всех проживающих в России иностранных купцов. Такой довольно механистический подход был отвергнут императрицей, проявлявшей в вопросе увеличения полезного населения в ее скудно населенной стране знание просвещенных принципов XVIII столетия, которые она изложила в главе XII «Наказа» словами, прямо заимствованными у Монтескье. Свою заботу она подкрепила указами о создании Канцелярии опекунства иностранных колонистов и структур для привлечения иностранцев ^{151}. Французский посол отметил: «Никогда, возможно, никакое государство в Европе не предоставляло столь великие преимущества колонистам, какие Россия предложила в 1764 году иностранцам, которые прибудут, чтобы населить ее колонии…» ^{152} То, что программа оказалась не вполне успешной, говорит скорее о свойственных абсолютизму недостатках, чем о его целях.

Привлечь столь нужных иностранцев, не предоставив им гарантий свободы вероисповедания, было невозможно. Однако религиозная терпимость также являлась и самоцелью. В соответствии с суждениями, высказанными в статьях 494–496 «Наказа» и в книге XXV «О духе законов», Екатерина целенаправленно проводила политику терпимости по отношению к старообрядцам, несмотря на сопротивление православного духовенства. Двойной налог и другие несправедливые обременения, часть которых была наложена на старообрядцев Петром, были отменены. Общая терпимость стала законом в 1773 году благодаря указу, провозглашавшему принципы широкой веротерпимости ^{153}. В этом российская самодержица повторила политику второго своего кумира из числа монархов — Генриха IV, веротерпимостью которого она восхищалась. Из всех стран континентальной Европы меньше всего преследовалось религиозное инакомыслие в России. Как и подобает просвещенному монарху, Екатерина сама подала пример своим подданным: каждый год во время одного из религиозных праздников «ее исповедник собирал по ее приказу священников всех конфессий и отдавал им почести, устраивая большой праздник, который Екатерина называла обедом терпимости; так и в этот (1785) год за одним столом сошлись патриарх Грюлини, русский епископ Полоцка, греческие архимандриты, католические епископ и приор, францисканцы, иезуиты, лютеранские проповедники, кальвинисты и англиканские кюре» ^{154}. Какими бы искусственными ни казались нам эти церемонии, они снискали заслуженное одобрение просвещенных современников.

Среди просвещенных умов XVIII столетия кроме религиозной терпимости в моде была тесно с ней связанная свобода самовыражения — доктрина, изложенная в статье 483 «Наказа» (заимствованная из книги XII «О духе законов»), в которой Екатерина заявила, что слова и тексты, которые не ведут к оскорблению величества, не должны рассматриваться как преступления против государства. Подавление письменного слова способствует распространению невежества. Как и в приведенных выше примерах, мы видим, что и здесь императрица действует согласно своим принципам. Случаи политической цензуры в екатерининской России практически неизвестны. (Данных о том, что журналы Новикова закрылись из-за политического, а не финансового давления, нет.) Та незначительная цензура, что была до Французской революции, оправдывалась почти исключительно религиозными мотивами (пример: запрет в 1763 году «Эмиля» Жан-Жака Руссо). В 70-е годы отдельным лицам давалось позволение открывать на оговоренных условиях собственные типографии. Затем в январе 1783 года вышел указ, дающий право печатать произведения всем частным типографиям, при цензурном контроле только со стороны местной полиции ^{155}. Были введены лишь самые мягкие цензурные меры, на которые намекает «Наказ», но они оказались недейственны, и когда в конце 1796 года правительство пожелало взять под контроль письменное слово, их пришлось изменить. К тому времени тиражи газет, журналов и книг достигли небывалых размеров, и это явление, по словам Карамзина, «приятно всякому, кто желает успехов разума и знает, что любовь ко чтению всего более им способствует» ^{156}.

Ведущие деятели Просвещения осуждали религиозное преследование и правительственную цензуру как неразумный и негуманный пережиток средневековья; и так же порицалась жестокость уголовных законов, в которой, как считалось, нуждался только деспотизм. Фразами, «украденными» у Монтескье (книга VI), Екатерина выразила в «Наказе» свое отношение к пыткам: «Употребление пытки противно здравому естественному рассуждению: само человечество вопиет против оной и требует, чтоб она была вовсе уничтожена» (статья 123). Это положение прямо противоречило некоторым наказам, данным депутатам Уложенной комиссии, где предлагалось расширить применение пыток. Тем не менее в указе 1767 года, который ссылается на «Наказ», мы видим, что императрица ограничивает применение пыток только случаями извлечения показаний у обвиняемого. Явно большее влияние, чем этот указ или похожий указ 1774 года, имела соответствующая глава самого «Наказа»; в 1782 году, например, князь Потемкин был вынужден сожалеть, что печально известному сыщику С.И. Шешковскому статья 123 не позволяла прибегнуть к пытке, чтобы заставить заключенного, подозреваемого в заговоре против государства и клевете на самого князя, признаться и сообщить больше сведений [38]. ^{{157}, [39]} В соответствии с учением Беккариа, законы, касающиеся преступлений и наказаний за них, были сделаны более гуманными, предписываемые наказания смягчены, и снималась ответственность с друзей и родственников обвиняемого. Смертная казнь сохранялась только как наказание за некоторые преступления против государства и за убийство. Пытка как форма наказания, применяемая не с целью получения сведений, была объявлена полностью противозаконной. В отношении последнего показательна знаменитая казнь Емельяна Пугачева. Вначале он был приговорен к четвертованию и отсечению головы, но по прямому указанию императрицы действия были произведены в обратном порядке, к большому огорчению дворян, например Андрея Тимофеевича Болотова и князя Михаила Михайловича Щербатова, которые жаждали мести и надеялись посмотреть на повторение мучительной казни, какой подвергли столетием раньше Стеньку Разина ^{158}. Такова была разница в тональности царствований Екатерины и ее предшественников.