Генерал В. О. Каппель

Стук в дверь привел в себя. — «Да», хрипло бросил он. Вошел полковник Барышников. — «По вашему приказанию, Ваше Превосходительство, прибыл». Каппель обвел глазами комнату — утренний свет заливал ее. Взглянул на часы: было половина седьмого. — «Садитесь», указал он на стул. Барышников, на этот раз проведший ночь спокойно, сразу понял серьезность момента, взглянув на бледное лицо генерала. «Что случилось, Владимир Оскарович?», тихо спросил он. Каппель протянул ему листок с расшифрованной телеграммой. Прочитав ее, Барышников опустил голову и долго молчал. Потом так же тихо, смотря в пол произнес: «Владимир Оскарович, это гибель».

В половине восьмого вторая шифрованная телеграмма лежала перед Каппелем, она гласила о тех «подробностях», которые упоминались в первой телеграмме. «Комкору три генералу Каппелю. С получением сего, вверенному вам корпусу надлежит немедленно отправиться в распоряжение Командарма три. Начштаба Верховного генерал Лебедев».

Вызвав немедленно всех командиров частей, Каппель прочел им обе телеграммы. Ответом была мертвая тишина. Взяв себя в руки, Каппель, внешне спокойно, обратился по очереди ко всем пришедшим с вопросом о состоянии их частей.

Ответы были неутешительные. Тогда, опустив глаза, как бы стыдясь ответа, который должен был услышать, спросил: «Вы верите в своих солдат, вы знаете их?» Короткое страшное слово «нет» прошелестело в кабинете. Выслав из телефонной дежурного, Каппель сам соединился с Омском. Спокойно и ясно, не скрывая правды, говорил он о состоянии корпуса начальнику Ставки. Лебедев слушал, не отвечая ничего. Каппель привел все имеющиеся у него доводы, доказывал бесполезность отправки корпуса на фронт в настоящем его состоянии, рисовал катастрофу, которая может произойти. Под конец он увлекся и стал говорить горячо и страстно, вкладывая в каждую фразу горечь и боль от безусловного и бесполезного разгрома корпуса, ожидающего его на фронте, корпуса переполненного непроверенными пленными красноармейцами, рассказал о случаях обнаружения в частях партийцев, наконец просил дать хоть один месяц для приведения корпуса в надлежащий вид. Лебедев молча, не прерывая, слушал горячую речь Каппеля и, когда последний закончил, прямой провод принес короткие и ясные слова ответа: «Генерал Каппель, вы получили приказ? Завтра корпус должен выступить в полном составе в распоряжение Командарма три». В трубке резко щелкнуло — разговор был окончен.

Говорить здесь о причинах, вызвавших приказ ставки не входит в изложение нашей темы, а кроме того, это вопрос очень сложный, который мог бы быть освещен только при наличии необходимых документов и свидетельских показаний. Ни того, ни другого у нас не имеется и разобрать его удастся только тогда, когда эти необходимые данные будут иметься, что весьма проблематично. Генерал Лебедев давно умер, из чинов его ставки и высшего военного управления Омска тоже, кажется, никого не осталось в живых. Во всяком случае, если кто либо сможет дать освещение этим вопросам — освещение серьезное и беспристрастное, то в будущем оно будет издано, как приложение к этой биографии генерала Каппеля. Высказывать же свои соображения и выводы без серьезного основания автор не считает возможным.

Приказ есть приказ, и неподготовленный и непроверенный корпус двинулся на фронт. Еще по дороге Каппель получил приказ передать, по прибытии на фронт, кавалерийскую бригаду и отдельную Волжскую батарею в распоряжение ген. Волкова, командира казачьего корпуса. Таким образом, у Каппеля осталась пехота, состоящая почти сплошь из бывших красноармейцев, что, как увидим ниже, имело самые пагубные последствия.

Полковник Вырыпаев про это время пишет так: «Командование Западной Третьей армии, видимо по халатности, назначило местом выгрузки 3-го корпуса город Белебей, который был уже занят противником, и Волжскому корпусу пришлось выгружаться поэшелонно, в непосредственной близости к противнику и очень часто под сильным ружейным и пулеметным огнем, входя сразу в бой. Необученные и непрофильтрованные части, состоящие почти сплошь из бывших красноармейцев, целиком переходили к красным, уводя с собой офицеров. Свои же надежные каппелевские части, если не уничтожались, то несли громадные потери, и отходили вместе с уральцами и сибиряками. Таким образом, третий корпус, на создание которого было потрачено столько сил и энергии, в короткое время, хотя и не был совсем уничтожен, но был сильно потрепан и не представлял собой той грозной силы, которой он мог бы быть, если бы все было проведено планомерно. После больших усилий, Каппель собрал измотанные и полууничтоженные части корпуса на реке Белой, куда красные подтянули свежие резервы и почти ежедневно производили яростные атаки. Высшее командование приказало держаться корпусу на рубеже реки Белой еще несколько дней. Волжане, измотанные беспрерывными ежедневными атаками со стороны красных, еле держались на ногах и совершенно не спали по нескольку суток. На успех трудно было рассчитывать. Каппель приказал Уржумскому полку подтянуться из резерва к месту прорыва и атаковать красных с севера, а мне приказал прибыть тоже к месту прорыва и, объединив всю артиллерию (три батареи кроме моей), содействовать наступающим частям в центре. Прибыв на указанное место и связавшись с батареями, я приказал им в назначенный час открыть интенсивный огонь по деревне, где скопились только что переправившиеся через реку красные. До этого эта деревня переходила из рук в руки четыре раза, наша пехота в этих атаках была измотана до последней степени, и мне было ясно, что таким частям атаковать врага нельзя и что из нашей затеи ничего не выйдет. Трещали пулеметы, настойчиво била артиллерия, но красные продолжали расширять занятый ими участок на нашей стороне реки. За десять минут до атаки, на взмыленном коне, прискакал с одним ординарцем Каппель и остановился у небольшой рощицы, почти в линии нашей пехоты. Весть о его появлении прошла по рядам нашей пехоты, как электрический ток. Все сразу оживились. Оставив коня за рощей. Каппель пошел вдоль цепей, шутил с солдатами, задавал им разные вопросы. За небольшим пригорком собралась кучка бойцов; он объяснил, как будем наступать.

— «А с севера и с нашего правого фланга ударят уржумцы», как бы вскользь, бросил он. Правда, это было все, что было у него в резерве, да и от Уржумского полка осталось только восемьдесят человек. И когда наступил срок атаки, Каппель крикнул — «С Богом!» Наша пехота, как один человек, выскочила из своих укрытий и бросилась на врага. Каппель ушел вдоль нашей линии. Скоро оттуда прибежал батарейный наблюдатель Беляев и доложил мне — «Господин полковник, возьмите генерала куда-нибудь в укрытие — убьют его там». Я побежал к Каппелю и предложит ему присесть в небольшом окопе моих боковых наблюдателей. Огонь противника стал стихать. Наша пехота входила в деревню. Переправившихся красных наши бойцы опрокинули в реку, так как большинство из них не попало на переправу. Более двухсот красных было взято в плен. Было захвачено 27 брошенных красными пулеметов, много винтовок, патронных двуколок и другого военного имущества. Каппель тут же собрал начальников отдельных частей, поблагодарил их, просил благодарить бойцов за доблестную атаку. Рассказал задачу на будущее, сел на коня и уехал в штаб.

Невольно возникал вопрос — какой силой, каким гипнозом действовал Каппель на солдат? Ведь на таком большом участке прибывшие резервы — остатки Уржумского полка нормально не могли бы ничего сделать. Части же, стоявшие на этом участке, имели в продолжение четырех дней беспрерывный бой и в течение этого времени были почти без сна. Потом, после боя, я много разговаривал с офицерами и солдатами на эту тему. Из их ответов можно было заключить, что огромное большинство их слепо верило, что в тяжелую минуту Каппель явится сам, а если так, то должна быть и победа!»

Выбиваясь из последних сил, цепляясь за каждый пригорок, западная 3-я армия, в состав которой входили и остатки третьего корпуса, отходила на восток. Тыл и ставка явно обнаружили свою несостоятельность. Каппель видел, что Ставка потеряла инициативу, не имея твердых планов на будущее и часто предоставляя большим соединениям действовать самостоятельно, вразброд, не связывая эти действия с положением соседних частей. Получалось безначалие. Ставка, работавшая по военным законам нормальной жизни, равняясь на кадровую армию, выронила вожжи из рук, так как все происходившее и все меры, которые было нужно принять, не подходили под эти законы. Требовалось экстренно что-то новое, чего Ставка просто не знала.