Советская авиация в боях над Красным Бором и Смердыней. Февраль-март 1943

А вот судьбу третьего экипажа этого авиаполка удалось выяснить, только в марте 1945 года, когда был освобожден из плена и вернулся в полк летчик самолета, лейтенант Василий Евстафьевич Пискунов. Со слов Пискунова, самолет был подбит над целью зенитной артиллерией немцев, он выбросился с парашютом над территорией противника. Что стало со стрелком-радистом экипажа он сказать не мог. Вместе со штурманом, младшим лейтенантом Петром Васильевичем Давыдовым, который тоже выпрыгнул с парашютом, они, не успев прийти в себя, были окружены немцами и взяты в плен. О дальнейшей судьбе своего штурмана Пискунов тоже не знал. В документах о безвозвратных потерях полка в период Смердынской операции напротив фамилий Пискунова и Давыдова были сделаны записи как о пропавших без вести. Данные на стрелка-радиста в потерях полка не указаны, что говорит о том, что он смог вернутся в полк до момента составления этих донесений.

У истребителей в этот день были две потери. Не вернулся на свой аэродром из района Будково самолет Ла-5 из состава 522-го истребительного авиаполка 215-й дивизии, который пилотировал капитан Михаил Николаевич Карабанов. Это была весомая потеря для полка. Михаил Карабанов на это время был уже состоявшимся пилотом, на его счету было 10 личных и 14 групповых побед (по другим источникам 15 личных и 13 групповых). Последний самолет противника, Хш-126, записанный на его счет, был сбит в группе с другими летчиками полка накануне 10 февраля 1943 года юго-западнее деревни Липовик.

«Что это был за летчик!» — с восхищением вспоминает Герой Советского Союза, бывший командир 2-го гвардейского истребительного авиаполка Емельян Филаретович Кондрат. В своей книге «Достался нам век неспокойный» он описывает события января-февраля 1943 года, когда его полк в составе 215-й истребительной дивизии находился под Ленинградом. Самый яркий момент его воспоминаний как раз связан с капитаном Карабановым. В это время полки дивизии проводили облеты территории, на которой должно было начаться наступление. Командир полка вместе с группой летчиков полка следили за посадкой своих самолетов: «Майоров говорил, а в это время на посадку шел Соколов. Вдруг из-за леса на бреющем выскочил истребитель, догнал Соколова и, обгоняя, закрутил вокруг него спираль, потом перевернулся на спину и понесся почти над землей вот так, кабиной вниз.

— Ё-моё! — воскликнул Майоров. Он подался всем телом, следя за таким удивительным полетом, в глазах полыхали восхищение и зависть.

— Карабанов! — уважительно произнес Соболев.

Карабанова знали все — кто лично, кто понаслышке. Волшебник пилотажа, виртуоз. В бою неописуемо дерзок. Мастерское владение машиной позволяло ему применять в бою такие маневры, что порой в голове не укладывалось.

На фюзеляже его самолета нарисована пасть разъяренного тигра — символ, хорошо соответствующий бойцовской беспощадности Карабанова. Знали его и фашисты. По отличительному знаку, по манере боя, по тому урону, какой он наносил, по фамилии, которая звучала в эфире. Они и сами ее произносили. Нередко наши радисты, настраиваясь на волну их радиопереговоров, слышали панические предупреждения:

— Ахтунг! Внимание! В небе Карабанов!

Сейчас наши аэродромы были рядом, и Карабанов таким образом, возвращаясь к себе, передавал нам приветы.

Соколов зарулил, поставил самолет, направился к остальным. Добродушному Соколову и возмутиться как следует не удается. У него даже это выходит без гнева.

— Что за народ! Сесть спокойно не дадут».

И вот не стало такого замечательного летчика. В документах полка он до сих пор считается пропавшим без вести. Как сложилась его судьба? Погиб? А может быть попал в плен и сгинул там?

В воспоминаниях летчика-бомбардировщика, генерал-полковника авиации Андрея Герасимовича Рытова описан рассказ одного штурмана из его полка, который в мае 1943 года был сбит и попал в плен: «Памятный майский день 1943 года, — писал Елагин, — был моим последним днем в родном полку. Прямым попаданием вражеского снаряда разбило хвостовое оперение самолета и левый мотор. Машина стала неуправляемой и начала беспорядочно падать. Саша Репин выбросился с парашютом на высоте примерно 1200 метров, а я почти у самой земли. Радист, старшина Говоров, вероятно, был убит в воздухе. Сколько я ни запрашивал его — ответа не получил. Территория была занята врагом, и нас, в конце концов, выследили и схватили. Меня посадили в легковую машину и повезли в Локоть, где показали результаты боевой работы нашего полка. Лежали убитые фашисты, догорали склады с горючим и автомашины, дымилось разрушенное здание бывшего горсовета, в котором располагался вражеский штаб.

«Смотри на дело своих рук, — зло сказал мрачный майор в гестаповской форме. — За это не щадят...»

На той же машине меня отвезли на станцию Комаричи, откуда переправили в орловскую тюрьму. Потом — Смоленск, Лодзь, Мосбург, местечко Оттобрун километрах в шестидесяти от Мюнхена. В так называемом «рабочем лагере» были невыносимо тяжелые условия: голод, каторжный труд, издевательства надсмотрщиков. Но больше всего угнетала тоска по Родине.

Меня и моих товарищей ни на минуту не покидала мысль о побеге из фашистского плена. 29 августа 1943 года я, летчик Карабанов, с которым встретился в Лодзи, и еще два советских парня совершили побег. Добрались до Вены. Там на наш след напала полиция. Пришлось разъединиться. Я остался один и ушел километров на тридцать за Вену. Гестаповцы настигли меня и посадили в венскую тюрьму, в которой я пробыл полтора месяца».

Может быть, этим летчиком, с которым бежал из плена майор Елагин, и был Михаил Николаевич Карабанов? Очень похоже на его характер... Но пока судьба Михаила Карабанова остается загадкой.

Из состава другой, 209-й истребительной дивизии на самолете Як-7б не вернулся с боевого задания по сопровождению штурмовиков Ил-2 из района Смердыня — Рамцы командир АЭ 1-го гвардейского истребительного авиаполка, гвардии старший лейтенант Коняхин Владимир Андреевич. Только после войны удалось выяснить, что Владимир Коняхин попал в плен, где встретил еще одного попавшего в плен летчика, который и рассказал, что видел Коняхина в лагере для военнопленных летчиков под Кенигсбергом.

Но и гвардейцы из 1-го истребительного авиаполка в этот день заявили о воздушных победах над врагом. Один Ме-109 был сбит капитаном Дмитрием Ащауловым в районе Липки. В воздушном бою в районе озера Тянегожское наши летчики сбивают два немецких самолета: лейтенант Иван Забегайло — бомбардировщик Ю-88, а младший лейтенант Владимир Русаков — Ме-109. Надо сказать, что этим «мессершмиттом» молодой летчик Владимир Васильевич Русаков, открыл счет сбитым вражеским самолетам, которых к концу войны будет 13. В районе деревни Пельгора лейтенант Виталий Клименко добивается победы над немецким Хш-126.

На земле, в полосе прорыва, заметных успехов добиться не удалось. Наступающие подразделения 198-й и 311-й стрелковых дивизий вместе с танками 124-й танковой бригады с большим трудом проделали проходы в деревоземляном заборе противника и ворвались на передний край. Для расширения прорыва начали вводиться полковые и дивизионные резервы, но под сильным заградогнем противника они вынуждены были залечь. Части 281-й стрелковой дивизии попали под сильный артиллерийский и минометный огонь, который по своей мощности, был значительно сильней, чем в предыдущий день. Пехота понесла большие потери — убитыми 211 человек и раненными 243 человека. Напряженные бои продолжились и ночью, но существенного успеха для наших войск также не имели.

12 и 13 февраля 1943 года наступление продолжалось, но из-за нелетной погоды поддержки со стороны авиации пехотные части не получили. В Докладе штаба 54-й армии было записано: «Темпы наступления частей после прорыва обороны противника сильно затягивались, основная тяжесть боя по расширению прорыва в течение 12.02.43 г. по прежнему лежала на дивизиях первого эшелона, а последние, использовав все свои резервы, понеся чувствительные потери и устав физически, не могли в условиях нарастающего сопротивления противника выполнить поставленную задачу. Противник значительно усилил огневое воздействие по боевым порядкам наших частей, пополнив свою группировку артиллерии. Одновременно, стремясь не допустить дальнейшего развития прорыва, продолжал перебрасывать в район действия новые части.(...) Узкий и неглубокий участок прорыва, с наличием хорошо подготовленных узлов сопротивления на флангах, давал противнику возможность сосредотачивать чрезвычайно плотный губительный огонь из всех видов орудий по всему участку фронта». В эти дни в прорыв были введены дополнительные части. Подразделениям 198-й стрелковой дивизии удалось стремительным ударом выбить противника из опорного пункта на южной опушке леса у Макарьевской Пустыни и подойти к промежуточному оборонительному рубежу, идущему вдоль дороги Макарьевская Пустынь — Вериговщина. 124-я танковая бригада продолжала наступление и смогла форсировать речку Лезна.