Цивилизация Древнего Рима

Порой можно удивляться тому, что Антонины, которые, несомненно, сделали счастливым римский народ, фактически учредили абсолютную власть, были правителями, подобными Нерону и Домициану, заставлявшими поклоняться себе как богам и очень мало были расположены предоставлять сенаторам и муниципальным советам провинциальных городов даже самую малую инициативу. И странно, что Плиний Младший посвящает императора в вопросы, которые сегодня не выходили бы за рамки компетенции совета супрефектуры. Наконец, даже сам Траян, благоразумный Траян, в конце своего правления принимает участие в шествиях в образе Геркулеса, а ведь в свое время Рим был шокирован дерзостью Нерона, когда тот придал черты своего лица колоссу — статуе Солнца. «Просвещенная монархия» Антонинов на деле представляла собой жесткое правление, они настаивали на своем божественном праве, как это пытались делать Калигула, Нерон и Домициан. Но императоры из династии Юлиев — Клавдиев были осуждены общественным мнением, поскольку еще не настало время для осуществления их намерения. В их время обожествление живого императора считалось лишь проявлением надменности. В эпоху Траяна, Адриана и Марка Аврелия достоинства императора давали право приравнивать его к богам, то есть существам, которые, согласно философским умозаключениям (особенно стоиков), являются недосягаемыми духовными образами. Но то, что в глазах высокообразованной элиты становилось философским символом, для всех остальных людей оказывалось буквальной истиной: император обладает, как верили, numen [94], которая и ставит его выше остальных людей. Именно к божеству обращались в связи с трудностями повседневной жизни, им опасались клясться. Уважение, которое было связано не только с человеческим благоразумием, защищающим от возможных доносчиков: личность императора была священна, — но и опасались всуе использовать это почитаемое имя, что означало запустить в действие религиозный механизм, последствия которого непредсказуемы.

В империи, где к латинским и эллинским провинциям относились абсолютно одинаково (во времена Адриана имелось столько же сенаторов с Востока, сколько их прибыло из Галлии, Испании или из Африки), идеи циркулировали свободно, разница языков не была препятствием, поскольку, по крайней мере в городах, все образованные римляне владели двумя языками, на Западе почти все торговцы, солдаты, мелкие собственники понимали греческий язык. В результате притока рабов из эллинизированных стран жители Запада не только понимали профессиональный лексикон (врачи, музыканты, писцы, повара и многие другие «технические» специалисты, которые служили в знатных домах, уже давно использовали в Риме язык своего ремесла), но и мыслили и чувствовали, как греки. И очень показательно, что император Марк Аврелий, чья семья была испанского происхождения, создает свою книгу «Размышления» [95] на греческом, а веком раньше Сенека, тоже испанец, философ-стоик, государственный деятель и выдающийся писатель, сочинял на латинском языке. Кажется, что живая мысль в II веке н. э. в действительности могла высказываться только на великом культурном языке Востока. В то время как в латинской литературе любители создавали произведения без особого блеска, Греция дала толчок к развитию второй софистики [96], крупным представителем которой был Плутарх.

В это же время активно развивается жанр любовного романа, восходящий к народным преданиям, и становится очень популярным в крупных интеллектуальных центрах Афинах, Пергаме, Александрии, созерцательная философия ищет новые пути, которые вскоре выльются в неоплатонизм и объединится вокруг Плотина [97]. В философии, в литературе, как и в политике, отражается падение влияния Италии, одновременно появляются первые симптомы экономического упадка, которые не могут не беспокоить императоров.

Старательная администрация, все возрастающее количество чиновников с их похвальным намерением быстрее и справедливее вершить правосудие, очень строгий контроль за финансами, организация государственной почты для оперативной передачи депеш и указов — все это уже предвещает Византийскую империю. Однако эти нововведения во имя облегчения деятельности правительства в результате привели к множеству трудностей, которые постепенно задушили провинции.

К концу жизни Август не хотел больше расширять границы империи. Однако Рим предпринимал новые завоевания. Британия досталась нелегко, война была затяжной, поэтому Адриан решил ограничиться территориями, расположенными к югу от линии, простиравшейся вдоль Шотландии. Завоевание Армении, с риском уничтожить имеющееся равновесие, могло отодвинуть римскую границу на Востоке до Парфянского царства. Траян решил завершить в нижнем течении Дуная сооружение пограничных укреплений, а поэтому был вынужден упорно бороться с независимым царством даков с тем, чтобы присоединить его к Римской империи в качестве провинции. Без сомнения, не только стратегические заботы были единственной целью, которая втягивала Траяна в эту авантюру. Дакия была очень богата, в ее шахтах добывались золото и железо. Дакийское золото, отвоеванное у царя Децебала, значительно поправило императорские финансы. По крайней мере, оно на некоторое время компенсировало затраты на войну с парфянами и покупку пряностей и шелковых тканей, привозимых с Дальнего Востока.

Сам Траян отчетливо осознавал экономическую угрозу и пытался ее избежать, расширяя на восток границы империи, явно в надежде снизить чрезмерные пошлины, которые поднимали народы пустыни. Так он аннексировал арабское Набатейское царство, это позволило ему проложить дорогу между Сирией и Красным морем для того, чтобы обеспечить быстрые коммуникации и экономичный транспорт.

Возможно, что разрыв между Римом и парфянами, который произошел в 112 году н. э., был следствием этой политики караванов. Итак, забеспокоились ли парфяне в связи с посягательствами Траяна в Аравии или же сам Траян спровоцировал конфликт, чтобы получить возможность продлить дорогу пряностей дальше на Восток? Но как бы там ни было, он вторгается в Армению в 114 году, а двумя годами позже достигает Персидского залива. Провинции, которые он захватил (Месопотамия, Ассирия), знаменуют момент величайшего расширения Римской империи (115), но закрепить надолго эти завоевания не удалось, и уже сам Траян вынужден был смириться и оставить эти территории «под покровительством» парфянского принца. В итоге они уходят из-под влияния империи сразу после того, как были захвачены.

Начиная с II века н. э. Рим понимает опасность, которая, по правде говоря, ему угрожала всегда, а теперь становилась все больше и которая стала одним из тех бедствий, что привели Рим к гибели, — это варварские вторжения. Эта опасность была особенно грозной на границе Германии, и все попытки Рима захватить хотя бы часть этой огромной территории и усмирить племена, потерпели поражение. Самое большее, что удалось, это установить широкую романизованную полосу на правом берегу Рейна, обустраивая там колонии и прокладывая стратегические дороги. Адриан (117–138) полагал, что он нашел окончательное решение, установив лимес, то есть укрепленную непрерывную линию от Андернаха до Регенсбурга. Но как можно было надеяться, что палисад [98] даже фланкированный небольшими фортами, мог бы продержаться против многочисленных орд? Рим не сумел отразить давление германских народов, и оно начинает ощущаться; в 166 году н. э. квады, затем лангобарды, маркоманы начинают спускаться к югу, и в 167 году н. э. они появляются перед Аквилеей, большим торговым городом Иллирии. Император Марк Аврелий лично возглавил преторианские когорты для того, чтобы сражаться с варварами. Враги не пытались сопротивляться и отошли назад, и тем не менее потребовалось два года, чтобы окончательно освободить захваченные провинции. Этот результат император счел недостаточным и, оценив ситуацию, предпринял исключительные меры, чтобы привести войска в боевую готовность для экспедиции, предназначенной для предотвращения подобных катастроф. Был распродан императорский гардероб, вербовали рабов и гладиаторов, и война началась. О ее основных эпизодах рассказывали надписи на колонне Марка Аврелия, воздвигнутой в подражание колонне Траяна и его завоеванию Дакии. В одной кампании, проводившейся с большой энергией, Марк Аврелий добился капитуляции квадов и бросил вызов маркоманам. Но победа была временной.