Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Совокупность этих географических, религиозных и культурных обстоятельств и привела к массовой адаптации тюркских племен в мусульманское общество. Начиная с XI в. тюрки составляли большинство исламских правителей и воинов, находясь на переднем крае исламской экспансии как в земли христиан, так и в Индию [792].

В Китае этот тип постепенной экспансии варваров и захват ими власти изнутри, который наблюдался в исламском мире после X в., был абсолютно невозможен. Ни конфуцианские, ни буддийские традиции не отводили воинам почетных мест. Тибетский вариант буддизма, к которому монголы склонялись еще со времен Чингисхана (ум. 1227) и который окончательно приняли в XVI в., [793] никого в китайском обществе не мог увлечь под знамя восстановления исконной веры и ушедшей славы. Еще большее значение имело то, что между Внешней Монголией и культурными землями Китая лежала пустыня Гоби. Это ограничивало рамки спорадических контактов между монголами и китайцами Внутренней Монголией, в то время как во Внешней Монголии, где в основном жили степные народы, суровость климата диктовала исключительно кочевой образ жизни, иногда дополнявшийся охотой. Даже зная о привлекательных сторонах китайской цивилизации, степное население не могло ими воспользоваться [794]. Политика всех китайских правителей сводилась к тому, чтобы по мере возможности держаться от варваров подальше. Кочевые племена могли войти в бюрократическую структуру китайского общества только в роли далеких «бедных родственников», и любая группа, которая отказывалась принять этот второразрядный статус, могла завоевать себе место в китайском обществе только военной силой [795].

Сравнительная защищенность китайской границы определила отличия в схеме проникновения кочевников в Китай от модели проникновения тюркских племен в Иран. Чтобы конфедерация племен смогла преодолеть систему защиты китайских границ, она должна была обладать довольно высоким уровнем внутренней организации и дисциплины. Когда такой конфедерации удавалось захватить китайскую территорию, вожди племен старались сохранить те качества организации, которые принесли им победу. Их сила зависела от военного искусства и организации, поэтому слишком интенсивное заимствование китайских обычаев могло разрушить основу их власти. Несколько поколений иноземных завоевателей старались изолироваться от влияния китайского образа жизни. И таким образом, стремление китайских правителей указать подобающее место варварам поддержали вожди победивших степняков [796].

Такие попытки противостоять влиянию китайского окружения противоречат человеческой природе, однако они были жизненно необходимы завоевателям для того, чтобы в рамках собственной «патриотической» политики сохранить китайскую администрацию и с ее помощью управлять покоренным населением. А это, в свою очередь, означало, что властные рычаги для восстановления почти «исконного» китайского правительства и общества оставались в руках у китайцев. Досуг и богатство свидетельствовали о почти неизбежном разложении военной и политической системы завоевателей, и когда это разложение заходило достаточно далеко, было нетрудно организовать местное сопротивление иноземным завоевателям под китайским предводительством, играя на ненависти местного населения к завоевателям. С этого ведет свое начало династия Мин (1368-1644 гг.), которая покончила с монгольским владычеством. Изгнав ненавистных захватчиков, правители этой династии систематически уничтожили почти все следы столетнего внедрения монголов в жизнь китайского общества.

Тюркское владычество на Среднем Востоке имело более стойкие и значительные последствия. Перед тем как получить политическую власть, тюрки уже долгое время жили на окраинах исламского мира и приняли мусульманство. Они не были столь же чуждыми своим завоеванным подданным, как монголы были чужды китайцам. И не так просто было от них избавиться. В исламских странах, в отличие от Китая, не было готовой нетюркской системы государственного управления [797], и любое ослабление военной мощи одной группы правителей тут же открывало дорогу к власти для другой группы тюрков, пришедшей из степей позднее. 

Можно точнее охарактеризовать ритм этих событий, если выделить три фазы набегов кочевых племен: 1) захват тюрками политической власти в исламском мире с одновременным прорывом в Индостан и христианский мир (1000-1200 гг.); 2) монгольские завоевания, начатые Чингисханом (1206-1227 гг.); 3) возобновление владычества тюрков на Среднем Востоке, а также повторная мусульманская экспансия в Индию и Европу (1300-1500 гг.).

1. Различные тюркские государства, возникшие в мусульманском мире в XI-XII вв., были по большей части довольно недолговечными. Одно из самых стабильных государств — султанат турок-сельджуков — продержалось лишь полстолетия (1037-1092 гг.) и затем распалось на десятки враждующих территорий. Более успешным оказалось объединение Египта, Сирии и Ирака под властью Саладина (1169-1193 гг.), чему способствовала реакция мусульман на победы франков в Первом крестовом походе (1097-1099 гг.). Неудачи Третьего крестового похода (1189-1192 гг.) доказали эффективность государства Саладина. После смерти последнего представителя этой династии в 1250 г. тюркские воины-рабы, известные как мамелюки [798], установили в Египте удивительный олигархический режим, который с успехом владел всей империей Саладина до 1517 г.

Основным событием тюркского наступления на христианский мир была битва при Манцикерте в 1071 г., когда сельджуки одержали решительную победу над Византией и укрепили свою власть над Центральным Анатолийским нагорьем [799]. На другом краю мусульманского мира сын тюркского воина-раба Махмуд из Газни совершал набеги на Пенджаб и долину верхнего Ганга (998-1030 гг.) со своей базы в Северном Афганистане. Его набеги проложили дорогу мусульманским завоеваниям во всей Северной Индии. Однако власть мусульманских воинов и авантюристов к югу от Гималаев не отличалась устойчивостью до 1206 г., когда первые правители из тюркских воинов-рабов сели на трон в Дели и установили режим, напоминавший установленный позднее мамелюками в Леванте [800].

2. Военная лихорадка охватила в XIII в. большую часть Евразии. Ее эпицентр приходился на степные районы Внешней Монголии, и именно оттуда поднялась вторая волна нашествия кочевников. Это нашествие резко отличалось от более раннего проникновения тюрков на Средний Восток — монголы пришли как орда диких и жестоких варваров, относящихся к своим жертвам, как к добыче в сезон ежегодной большой охоты — их либо приручали, либо убивали, в зависимости от обстоятельств.

История жизни Чингисхана (1155?-1227) — одна из самых ярких страниц истории военного потенциала кочевых племен. В юности он был изгнанником и даже беспомощным пленником в руках своих врагов, однако воинская доблесть, воля и сопутствующая ему удача привели к тому, что он смог создать великую племенную конфедерацию и установить суровую дисциплину среди все новых и новых воинов [801]. Победы позволили ему привлечь на свою сторону былых недругов, и пока успех ему сопутствовал, жаждущим добычи воинам степей было незачем протестовать против строгостей дисциплины. Его армии совершили ряд набегов на те районы Китая, Среднего Востока и Европы, которые находились ближе всего к степям. Мастерство военачальников, мобильность и то, что сегодня назвали бы штабной работой, давало монголам превосходство над любыми врагами. К моменту смерти Чингисхана в 1227 г. его не знающая поражений армия захватила огромную территорию от Волги до Амура, сплотив племена в мощный военный союз [802].