Жаклин Кеннеди. Американская королева

Одна из родственниц Окинклосса вспоминала: «В отличие от Ли Джеки действительно нравились некоторые женщины. Неприязнь она вымещала на мужчинах, любила их подразнить. Когда мы познакомились, мне было лет восемнадцать. Помню ее эффектное появление. Множество мужчин устремилось к ней, каждый хотел завести разговор, но Джеки подошла прямо ко мне и сказала: “Вы такая-то, у вас прекрасное перо”, – а затем продолжила разговор со мной, игнорируя мужчин. Она часто так делала, чтобы их подразнить. Вообще Джеки была разноплановой. Часто вела себя своенравно. Могла, к примеру, очаровать сидящего рядом парня, а потом взять и потушить о его ладонь сигарету». Клод дю Гранрю (урожд. де Ранти), в семье которой Джеки прожила год в Париже, отмечала: «Жаклин отличалась очень сильным характером, но и у нее были свои слабости. Порой ей приходилось нелегко. Она принадлежала к числу людей, которые никогда не показывают слабину, и страдала из-за этого. Не могла примириться с собственными слабостями и не терпела слабостей окружающих. На дух не принимала слабых мужчин… Если она не ценила мужчину и не восхищалась им, то немедля его бросала».

7 января 1948 года Джеки проснулась знаменитой. Известный светский колумнист Игорь Кассини, писавший в херстовских газетах под псевдонимом Чолли Никербокер, назвал ее «королевой дебютанток 1947 года». В эпоху, когда «свет» еще имел значение, этот отзыв возвысил ее почти до уровня голливудской звезды. В своей статье, которая вышла в New York Journal American и которую позднее перепечатали другие херстовские издания по всей стране, Кассини описывал Джеки как «царственную брюнетку с классическими чертами лица и хрупкой, словно дрезденский фарфор, фигуркой. В ней есть достоинство, мягкость голоса и ум – всё, как и положено лидирующей дебютантке». Даже Кассини ввела в заблуждение эманация Окинклосса и Вассара, и он писал, что в Джеки безусловно чувствуется влияние «старой гвардии». В приватных беседах он подчеркивал, что обычно выбирал королевой одну из самых ярких и красивых дебютанток, но «в Джеки чувствовалось что-то особенное, какое-то скрытое изящество. Она казалась застенчивой и очень замкнутой и тем не менее сразу выделялась из толпы. Не могу подобрать точного слова для описания этой ее особенности: красота, шарм, харизма, стильность или все вместе. Как ни назови, это что-то в ней было».

Получив титул дебютантки года, Жаклин Бувье поднялась на совершенно новую высоту. После пьянящей атмосферы нью-йоркского сезона чисто женский Вассар казался душным и пуританским. Джеки все больше раздражало, что в колледже она лишь одна из многих. Она редко оставалась в Вассаре на выходные и вообще не ощущала себя частью его мира. После смерти Джеки, когда однокурсницы попытались собрать и записать воспоминания о студенческих годах, многие отмечали, что Джеки училась вместе с ними, но держала дистанцию. (Впрочем, одна женщина, едва знакомая с Джеки, с благодарностью вспомнила, как та одолжила ей конспекты по истории, чтобы она могла наверстать пропущенное по болезни.) Сверстники отмечали, что застенчивость и сдержанность Джеки не позволяли им сблизиться с нею. Рядом с кроватью у нее стояла фотография отца, но она никогда не рассказывала ни о нем, ни о своей семье и не принимала участия в обычных девчачьих разговорах про мальчиков, которые с удовольствием вели однокурсницы.

Но из любого правила есть исключения, и Джеки сделала исключение для Эдны Харрисон, Эллен Гейтс и Шерли Оукс, а остальным дала понять, что учиться на одном курсе не значит иметь общую жизнь. Юджиния Эйгьер, знакомая с Джеки через их общую подругу Шерли Оукс, писала: «Меня поразила придирчивость Джеки в выборе друзей. (Летом 1951 года Шерли и Юджиния вместе отправились в Европу и в Памплоне встретили на корриде Джеки и Ли.) Мне было предельно ясно, что Джеки хочет проводить время с Шерли, а не со мной». Шестью годами позже Джеки по невыясненным причинам вычеркнула Шерли из списка друзей. Попасть в ближний круг Джеки было нелегко: оказавшись там, ты мог претендовать на пожизненное членство, но, увы, тебя могли и исключить за какую-нибудь провинность, причем без обжалования.

В июле – августе 1948-го Джеки впервые поехала в Европу, хотя обычно проводила это время с отцом. Как и все яркие события в ту пору жизни Джеки, это путешествие состоялось благодаря связям Окинклосса. Эдуард М. Фоли-младший, тогдашний заместитель министра финансов, дружил с Хьюди и Джанет, и две его падчерицы, которых Джеки уже знала, планировали поехать в Европу еще с одной подружкой. Фоли предложил Джеки присоединиться к ним, а практичная Джанет убедила холтонскую учительницу-латинистку сопровождать девушек в качестве компаньонки. Джеки написала Юше восторженное письмо, что собирается в Европу с «восхитительной» компаньонкой, которая позволит им делать все, что угодно. Юша встретился с ней в Париже и повел в ночной клуб, где Джеки сидела с совершенно «ошарашенным» видом; Париж показался ей полным блеска, шика и роскоши, и на сверхплановые затеи попросту не оставалось времени. Семь недель сплошной беготни по экскурсиям – Лондон, Париж, Прованс, Ривьера, Швейцария и Италия. Самое яркое впечатление Джеки – встреча с кумиром военных лет, Уинстоном Черчиллем, на приеме в саду Букингемского дворца. Джеки дважды стала в очередь, чтобы, трепеща от восторга, пожать руку великого человека. Следующие три года она бредила Европой, особенно Парижем. И жила мечтой сбежать из Вассара.

«Джеки, – вспоминала Эллен Гейтс, – ужасно хотелось на втором курсе [1949–1950] уехать учиться за рубеж, как уезжали многие девочки». Они с Джеки вместе посещали занятия по истории искусств, жили в одном крыле общежития и планировали продолжить учебу в Сорбонне, на курсе колледжа Смита, но вместо этого Эллен выскочила замуж. По этому случаю Джеки написала шуточный стишок, предупреждая подругу, что та будет скучать по свободной студенческой жизни.

Характерно, что Джеки заручилась поддержкой влиятельного дяди Льюиса, который написал одному из профессоров колледжа Смита и порекомендовал включить Джеки в их парижскую группу: «Без сомнения, по сводке оценок Вы уже поняли, что у Джеки блестящие способности, к тому же она весьма и весьма привлекательна и на нее можно целиком и полностью положиться. Если Вы принимаете девушек из других колледжей, то лучшей кандидатуры не найдете». К весне 1949-го все формальности были улажены. В мае Джеки написала Юше, что начало лета собирается провести, порхая по свадьбам, а неделю-другую в июле – с отцом. На фотографиях в Social Spectator мы видим Джеки в костюме цыганки на ежегодной выставке-ярмарке в Ист-Хэмптоне, в сопровождении Черного Джека, одетого в безукоризненный светлый костюм. Без малого через месяц, 23 августа, Джеки уехала в Париж и вернуться планировала только через год.

Сентябрь она провела в Гренобле, где студенты жили в семье обедневших аристократов и посещали языковые курсы при университете. В октябре перебралась в Париж, чтобы приступить к занятиям в Сорбонне. Вместе с двумя другими девушками ее поселили в аристократической французской семье, жившей в весьма стесненных обстоятельствах в доме 78 по Моцарт-авеню. Хозяева дома участвовали во французском Сопротивлении; граф де Ранти погиб в нацистском концлагере, а его вдова, графиня, хоть и держала служанку, любила сама готовить на всю ораву из семи человек: трех своих дочерей, включая разведенную двадцатитрехлетнюю Гислен с четырехлетним сыном, проказником Кристианом, самую младшую Клод, ровесницу Джеки, с которой она подружилась на всю жизнь, саму Джеки и еще двух американок.

В доме Ранти говорили только по-французски, и соотечественников Джеки видела редко. У нее, как обычно, имелись связи в высших кругах французского общества, и вскоре она уже блистала в свете. Из письма Юше: «Я веду двойную жизнь. Буквально на крыльях летаю отсюда [с Моцарт-авеню] в Сорбонну и в Рид-Холл [центр, где занимались американские студенты], не покидая прекрасный тихий серо-дождливый мирок, или, как горничная в выходной, наряжаюсь в меховое манто и модничаю в баре “Риц”». Начало занятий откладывалось, поэтому Джеки с головой погрузилась в парижскую жизнь. «Самое чудесное здесь, – писала она Юше, – театры, опера, балет, и всюду так легко попасть. Зимой можно каждый вечер куда-нибудь ходить, и все равно не пересмотришь все, что идет на сценических площадках». И это было только начало. «Думаю, дальше будет еще веселее. Поскольку я уже познакомилась с множеством парижан, зима обещает быть божественной».