Площадь павших борцов

- Почему это он верен делу Ленина, если у нас сейчас не Ленин и верным надо быть делу великого и мудрого Сталина?!

Еременко кряхтел - "от боли в ране и переживаний.

- Может, отпустить его ко всем псам, чтобы не вонял тут?

- Куда? - спросил Хрущев. - Такого отпусти, так он тебе завтра же будет в кабинете Хозяина и навоняет еще больше. Да так накапает на нас обоих, что вовек не отмоемся. Такое на нас напортачит, потом не отбрыкаешься... Ведь он сдал немцам Воронеж, а теперь отпусти его - сразу бочку на нас покатит.

После очередной бомбежки Голиков совсем обезумел от страха, убивался, плакал перед Хрущевым, говорил:

- Можно, я на другой берег Волги отъеду? Ведь дураком надо быть, чтобы не понять - завтра нас живьем немец сожрет. А я бы для вас новый командный пункт приготовил... на другом берегу. И фанеры бы достал, чтобы стенки обить.

- Филипп Иваныч, да очумел ты, что ли... За Волгой земли для нас нет и не будет. С нас же голову снимут, если Сталинград оставим. Ты соображаешь сам-то, о чем говоришь...

("Ни шагу назад!" - гласил сталинский приказ No 227, и, согласно этому приказу, расстреливали отступивших командиров, тысячами гнали рядовых на верную гибель - в штрафбаты, а вот Филипп Иванович после очередной бомбежки драпанул в Москву, и там, как и предвидел Хрущев, стал доносы писать на всех, что в Сталинграде остались, и Сталин Голикову поверил, а честным людям потом еще пришлось оправдываться, - вот такие генералы тоже были в нашей армии... Забудем о них!)

* * * * * *

Валентин Саввич написал эту фразу и поставил точки... Было раннее утро 16 июля 1990 года. Часы показывали 4.30.

Накануне вечером он был на подъеме. Воодушевленно, с восторгом делился ближайшими планами: "Все здорово. Осталось написать о Дьеппе, о Черчилле, в заключение - о 23 августа и... все! Вот только хочу посоветоваться - может, сделать паузу?.. Не терпится написать "Когда корабли были молоды". И Валентин Саввич почти на одном дыхании рассказал мне свой новый роман о любимом им времени. И передо мной ожили Елизавета Петровна, Фридрих Великий, молодой Ломоносов. "Хотя, и "Сталинград" в целом готов, продолжал он, - есть все материалы ко второму тому, я уже знаю, когда и что говорил любой из героев. Вот и "почасовик" (так Валентин Саввич называл составленный им план - рабочий хронологический календарь событий).

В этот вечер я еще раз убедилась: "Начну с конца" - это не дань моде, не просто оригинальный прием, это не поза - это позиция писателя, начинающего писать произведение, только отчетливо представляя его до самого конца.

Как редки и коротки были эти незабываемые вечера. Я работала днем, он - ночью. О каждом прожитом "дне" (для нас - ночи) он сообщал утренней запиской. Тысячи записок - в них судьба и жизнь, в них муки творчества и радости побед, в них биография автора и героев его произведений.

Последнюю привожу дословно:

"04 ч. 35 мин. Закончил главу. Вылез на 223 стр. Еще 19-ая глава (проходная) и две главы целиком о 23 августа. После чего - "от автора", и все!

Чувствую себя хорошо.

Настроение бодрое.

5.10 - лягу.

6.10 - встал".

Как говорится, комментарии излишни.

В этот день сердце Валентина Саввича остановилось.

На столе остались десятки книг о Сталинграде с многочисленными закладками и пометками и несколько рукописных листов - материалы к главе о 23 августа.

Как они должны быть скомпонованы и обработаны гением автора? Этого не может теперь сказать никто.

Предлагаю их в той последовательности, как они лежали возле печатной машинки.

Антонина Пикуль.

* * * * * *

Накануне, 23 августа: Переправа. Заслон зениток.

- Мне ваше лицо знакомо, - сказал Паулюс, - но я никак не могу вспомнить, где я вас, капитан, видел.

- Борис Нейдгардт, - назвался капитан. - Я имел честь лететь с вами в одном самолете на фронт, когда после Рейхенау вы приняли 6-ю армию.

- А, вспомнил! Вы, кажется, племянник... чей?

- Премьера Столыпина, сын одесского градоначальника.

* * *

Что же происходило в Сталинграде в этот день?

Тихое солнечное утро, воскресенье. Около 15 тысяч сталинградцев работали на строительстве оборонительных рубежей в городе.

В этот день было совершено более 2000 самолето-вылетов противника.

Город превратился в огромный костер. За всю войну воздушные налеты такой силы не повторялись ни, разу...

* * *

На улице Пушкина произошло прямое попадание бомбы в родильный дом.

Дом обрушился, раздавив и рожениц и младенцев...

Отряды добровольцев искали под обломками камней, вытаскивая тех, кто остался жив...

Спасали матерей без новорожденных, которые никогда не будут знать вкус материнского молока...

* * *

Горел госпиталь. Раненые в обмотках и гипсе добирались с трудом до раскрытых окон и бросались вниз, чтобы не умирать в пламени...

* * *

22 - 23 августа 1942 года враг проявлял особый нажим на Сталинград, поскольку фюреру было обещано, что к 25 августа Сталинград будет взят...

Гот! Ему не удалось продвинуться вдоль полотна железной дороги (от Абганерово), и он переместил свою армию ближе к Волге, нанося удар с юга от Сталинграда через городок Красноармейск.

В полдень 2 августа Гот нанес мощный удар западнее станции Тингута, сжигая на своем пути все подряд, для устрашения русских.

23 августа с утра Гот снова перешел в наступление. Наша артиллерия была не в силах остановить эту армаду, идущую колонна за колонной, и тогда вместо танков были выставлены "катюши". К большому сожалению, их снаряды были бессильны пробить броню, но зато они крошили гусеницы танков...

Гитлер требовал от Гота все новых и новых побед, и Герман Гот тоже желал быть первым, кто войдет в Сталинград, чтобы опередить и отнять лавры Паулюса...

* * *

Многоэтажные дома рушились, и жильцы их, спасавшиеся в подвалах, так и оставались там навсегда, погребенные заживо под руинами своего же дома.

* * *

По улицам, охваченным пламенем, двигались толпы людей - к Волге, к переправам, катили тележки со скарбом, несли на руках больных и детей...

* * *

Бомбежка! В основном удар пришелся по центру города и его северным окраинам. Город пылал, как костер. Ко времени налета у Волжской пристани скопилась громадная толпа беженцев. Немецкие летчики пикировали и с бреющего полета расстреливали женщин и детей. Толпы людей метались по берегу, многие из них бросались в воду...

Но тут произошло страшное... Из разбитых резервуаров хлынула горящая нефть и сгорала вместе с людьми. Вой, треск, грохот, крик. Кромешный ад...

* * *

Еременко рассчитывал, что первым ударит Гот с юга, и был удивлен, что так быстро продвинулся Виттерсгейм с севера.

22 августа на левом берегу Дона враг создал плацдарм протяженностью до 45 км, где и накапливал силы.

23 августа, около 5 часов утра, с этого плацдарма, сметая все подряд на своем пути, ударная группировка врага прорвала нашу оборону, нанеся сильный удар с севера встык 4-й танковой армии (танков не имевшей) и 62-й армии и вышла к Волге в район Рынок и Латошинка. Виттерсгейм рассек фронт надвое, железным клином вонзившись в нашу оборону, а острие этого клина торчало у самого берега Волги...

В результате этого прорыва образовался коридор в 60 км длиной и около 8 км шириной...

* * *

Начиная наступление, Паулюс рассчитывал на дерзость Виттерсгейма, а тот, в свою очередь, уповал на опыт пожилого лейтенанта Штрахвица:

- Не вы ли, Штрахвиц, были тем человеком, который еще в 1914 году со своей кавалерией вышел к Парижу?

- Так точно!

- Теперь, - сказал Виттерсгейм, - вам предстоит нечто большее! Если мой корпус - всего лишь рука, протянутая к Волге, то ваша рота станет пальцем этой руки, которая зачерпнет бутылку волжской воды - в подарок для нашего фюрера, изнывающего от жажды...