Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии

Исследования 1960-х гг. «Начало 1960-х гг. ознаменовалось появлением целой серии работ, посвященных изучению археологических материалов, дающих информацию о связях Скандинавии и Руси, что свидетельствовало о явном оживлении интереса к “варяжскому” вопросу. Не стремясь к представлению новой библиографической сводки, назову лишь некоторые исследования, характеризующие, на мой взгляд, существующую тенденцию. Несомненно, следует подчеркнуть роль Г. Ф. Корзухиной в области критического осмысления археологических материалов, отражающих скандинавское влияние на Руси. Особенно это хотелось бы отметить, учитывая ее теплое и критическое участие в становлении как исследователей многих молодых археологов-медиевистов Ленинграда. В 1963 г. Г. Ф. Корзухиной была опубликована статья об истории игр на Руси, в которой она доказала, что игра в шашки была занесена на Русь с севера [63, с. 89, 100], в 1964 г. – работа о находках скандинавских вещей близ Торопца [68, с. 297–312]. В следующем году увидела свет публикация об обнаруженной на Рюриковом городище под Новгородом отливке фибулы, принадлежащей скандинавскому кругу древностей [66, с. 45–46], а в 1966 г. – блестящая заметка о ладожском топорике, найденном Н. И. Репниковым в 1910 г. Г. Ф. Корзухина пришла к заключению, что мастер, сделавший топорик, был выходцем из Швеции [65, с. 94]. Эти статьи, иногда просто этюды, отличались отточенностью конкретного анализа и указываемых аналогий, не оставляя сомнений в убедительности выводов, которые как бы не претендовали на всеобщность, а констатировали неоспоримые факты. В 1961 и 1966 гг. появились работы Г. Ф. Корзухиной, имеющие принципиальное значение для понимания ключевых моментов хронологии и стратиграфии древнейшего поселения и его ранней истории [64, с. 61–63; 69, с. 76–84], а в 1968 г. под ее руководством проведены новые раскопки скандинавского могильника в урочище Плакун в Старой Ладоге [70, с. 16–17]» [97, с. 155–156]. Как видим, в указанное десятилетие действительно появилась некоторая тенденция публиковать информацию о новых находках на двух-трех, максимум шести страничках археологических информационных бюллетеней. Сказать, что снятие идеологического прессинга привело к появлению монографии о связях Скандинавии и Руси, не приходится. Тем самым дезавуируются сетования Е. Н. Носова на то, что археологам в советское время постоянно мешали идеологические окрики.

«В самом начале 1960-х гг. увидели свет исследования о ладожских глиняных дисках [170, с. 109–115), о резной кости и гребнях из Ладоги [37, с. 95–108; 38, с. 16–18]. В них отчетливо проглядывали северные черты представленной в Ладоге материальной культуры. В 1963 г. появилась коллективная публикация Тимеревского, Михайловского и Петровского могильников (невольно обращаю внимание читателя на странное построение Е. Н. Носовым данной фразы; оказывается, могильники могут публиковать свои статьи, написанные, видимо, скелетами лежащих там покойников. Это – явное пренебрежение к великому и могучему русскому языку. – В. Ч.), содержащая обширные данные для изучения русско-скандинавских отношений по материалам археологии (ссылка на работу о Ярославском Поволжье 1963 г. в библиографии к статье Е. Н. Носова отсутствует. Еще одна небрежность автора. – В. Ч.).

E. А. Шмидт в 1963 г. издал интереснейшие результаты раскопок могильника Новоселки поблизости от Гнёздова [168, с. 114 – 127], которые, хотя сам автор был крайне осторожен в оценках, позволяли поставить вопрос о скандинавских древностях конца IX в. в этом районе. В начале 1960-х гг. сотрудниками Государственного исторического музея В. С. Дедюхиной, М. В. Фехнер, В. П. Левашовой готовились, а в 1967 г. были опубликованы сводки различных украшений X–XIII вв., найденных на территории Древней Руси, в числе которых были учтены и скандинавские вещи – фибулы, гривны, браслеты (ссылка на работу «Древности» или на фамилию Дедюхиной, указанные в тексте статьи Е. Н. Носова, в его библиографии отсутствуют. К тому же отмечу, что впервые Е. Н. Носов к числу достижений археологов отнес сбор материалов для сводки – это ему показалось настолько важным, что саму сводку в библиографию он счел возможным не вносить. Если следовать такой логике, то самыми главными достижениями археологов по варяжской проблеме следует считать составление сводок по чужим работам, а вовсе не выявление этнического состава варягов и скандинавов в определенный исторический период. – В. Ч.).

В статье 1966 г. М. В. Фехнер рассматривала вопросы происхождения и датировки железных гривен, а в публикации следующего года – археологические данные по торговле Руси со странами Северной Европы [142, с. 33–41; 143, с. 101–104]. В 1967–1968 гг. под руководством И. И. Ляпушкина проводились раскопки гнёздовского поселения [78, с. 33–37), реально положившие начало изучению поселенческих частей этого уникального комплекса, имеющих принципиальное значение для понимания его общего характера. В 1967 г. в историографическом обзоре М. И. Артамонов, рассматривая вопросы расселения славян в освещении советских археологов, отмечал, что “новая хронология заселения славянами северо-западной области заставляет пересмотреть старый вопрос о славяно-варяжских (норманнских) отношениях”. В частности, он полагал, что варяги появились в Приладожье раньше славян (Как это? Варяги, как мы видели, также были и славянами, и русскими. – В. Ч.), и нельзя исключать проникновение варягов на Днепр ранее конца IX в. [7, с. 68]. В статье 1968 г. Н. В. Тухтина заключила, что “волховские сопки” оставлены скандинавами, жившими в Старой Ладоге» [140, с. 192].

Как мы видим, в 1960-е гг., как результат идеологических послаблений в исторической науке, наблюдался стихийный ответ на долгий запрет свободного обсуждения варяжской темы на археологическом материале. Подчеркну, что приведенные многочисленные даты публикаций работ – это именно даты их выхода в свет, предполагающие предшествующие годы исследований и размышлений. К середине десятилетия стало совершенно очевидно, что роль археологии в разработке проблемы русско-скандинавских отношений постоянно растет» [97, с. 156].

Насчет «стихийного ответа», как мне кажется, Е. Н. Носов погорячился. Если действительно кто-то из руководства НИИ или выше, в АН СССР, перестраховываясь, просил не упоминать о присутствии варягов и скандинавов на территории России, то тем самым он закладывал совершенно однозначно пронорманнскую позицию последующих исследователей. Если раньше тема присутствия скандинавов и варягов на Руси считалась деликатной и требовавшей взвешенного, осторожного обсуждения, то теперь, когда предметы, находимые археологами на Руси, весьма походили на предметы, найденные в Скандинавии, у археологов не оставалось и тени сомнения: все варяги и скандинавы – германцы, поскольку таковыми являются жители, проживающие ныне в этих местах. Иными словами, вместо установления подлинной этнической принадлежности изделий выяснялось их географическое происхождение, но под маркой изучения этнической принадлежности. Видимость заменила сущность. И именно успехи в распространении этой видимости на все новые регионы Руси составляет предмет особенной гордости археолога Е. Н. Носова. Так что из его очерка о достижениях советской археологии следует, что дезинформация научной общественности о природе варягов и скандинавов как германцев приняла откровенный характер именно в 1960-х гг. Сложилась новая парадигма, не менее нетерпимая к оппонентам, чем советская.

Проблема монополизации знания археологией и просчеты археологов. В статье об археологических данных по варяжскому вопросу А. В. Арциховский в 1966 г. справедливо заметил, что эта проблема «чем дальше, тем больше становится проблемой ведения археологии», и «археологические материалы по этой теме уже многочисленны и, что самое главное, число их из года в год возрастает» [9, с. 40]. Весьма любопытное признание. Конечно, в отличие от бывшей до этого историографии, строившей свои конструкции на нарративных источниках древних авторов, археология представляет собой огромный шаг вперед, поскольку достает из земли доказательства существовавших на данном месте образцов материальной культуры. Это ее непосредственное и, так сказать, наиболее впечатляющее достижение – конкретизировать исторический процесс. Однако далее следует процесс обработки полученных данных, позволяющий переходить к устойчивым комплексам материальных предметов, которые получили в археологии название «археологическая культура». Чаще всего культуры называются по месту находки, например, черняховская, трипольская, дьяковская и т. д., и затем, в течение многих лет или десятилетий, происходит отождествление данной культуры с тем или иным этносом. Полагаю, что это тоже замечательная методологическая находка археологии – оставлять себе время на обдумывание полученных археологических конструкций, доказывая их объективность и, как правило, выявляя сложный и переменный по времени этнический компонент, стоящий за этими комплексами изделий определенной эпохи.