Новый взгляд на историю Русского государства

— Дети мои без лат поехали; едва ли одолеют неприятелей.

Она велела снохам взять латы и ехать к ним, но они не могли догнать их. Сыновья ее в самом деле (как рыцари без лат!) были побеждены и все убиты. Ялайрцы, пользуясь победой, убили Моналунь и истребили весь ее дом. Спасся только один старший внук (по прозвищу „Кривобокий“) Хайду [378], с которым кормилица его спряталась в куче дров. „Также и Медведь [379] (Нацинь), седьмой сын Моналунь, задолго до того времени был принят в зятья одним жителем из Тощего урочища [380], и по этой причине уцелел.

Услышав о несчастии, постигшем его дом, он пошел наведываться, и нашел только несколько десятков больных старух, между которыми находился „Кривобокий“ еще в живых. Он не знал, что делать. К счастию его, при угоне табуна, рыжая лошадь его брата, вырвавшись и с крюком на шее, прибежала домой.

Медведь, сев на нее, притворился пастухом, выехал на Ялайрскую дорогу, где встретились с ним отец с сыном (Ялайрские князьки), которые, держа соколов на руке, не в дальнем друг от друга расстоянии ехали верхом на охоту. Медведь узнал соколов и сказал:

— Эти соколы взяты у моих братьев.

Он тотчас подъехал к младшему и обманно спросил у него:

— Один гнедой жеребец увел табун на восток; не видал ли ты его?

— Нет, — отвечал младший. А в тех местах, которыми ты ехал, нет ли диких уток и гусей?

— Много, — сказал Медведь.

— Не можешь ли проводить меня туда? — спросил охотник.

— Можно, — отвечал Нацинь и поехал вместе с ним.

При обходе речной излучины, заприметивши, что задний охотник далеко отстал, он заколол ехавшего с ним, и, привязав к нему лошадь с соколом, поехал к заднему конному с прежним обманом.

А тот, напротив, спросил его:

— Передний охотник мой сын; почему он так долго не встает с земли?

Медведь отвечал, что у него кровь пошла из носу.

Конный начал сердиться, а Медведь, пользуясь этими минутами, заколол его и поехал далее. Подъехав к одной горе, он увидал здесь несколько сот лошадей и при них несколько ребятишек, которые играли, мешая камешки. Медведь долго всматривался в них и, наконец, заприметил, что их лошади принадлежали его братьям. Он употребил тот же обман и пред ребятишками.

Потом, поднявшись на гору, он посмотрел во все стороны, и так как не видно было ни единого человека в окрестности, то убил всех мальчиков, и, посадив соколов на руку, погнал лошадей домой. Здесь взял Кривобокого и больных старух, он возвратился в Тощее Урочище. Как только Кривобокий подрос, Медведь с жителями урочищ: Точее и Кумыс — объявил его князем. Кривобокий, вступив в правление, пошел с войском на племя Ялайр и покорил его. Мало-по-малу он усилился; поставил ставки свои в Тощем Урочище при Черной Речке [381], а для свободной переправы во всякое время, навел через нее мост.

После этого начали приходить к нему жители из разных племен, а по смерти его, вступил во владение сын его Бай-шен-хур [382], после него наследовал сын его Думбагай [383]. По смерти Думбагая вступил во владение сын его Габул-Хан [384]. По смерти Габул-Хана, преемствовал сын его Хвастун [385]. По смерти его вступил во владение сын его Исукей [386], который особенно усилился через покорение других племен. Исукай [387], после кончины своей, в 3-е лето правления Чжи-Юань в 1266 году (вероятно опечатка и надо 1206 год) наименован по-китайски Ле-цзу Шень-Юань-хуан-ди.

Он, воюя с племенем ТАТАР, полонил самого Владетеля их, по имени Тэмуцзинь (т. е. Стальной, окованный в сталь, как рыцари того времени). В сие же время ханына его Улын родила Чингис-Хана, который держал в руке кусок крови, ссевшейся наподобие красного камешка. Исукай изумился и по этой причине назвал сына именем своего пленника — Стальным (Тэмуцзином) в память своих военных подвигов.

Отселе далее везде, где только у нас встречается слово Чингис-Хан, на китайском языке употреблено в „Истории“ слово Ди, что значит Император, а в „Ган-му“ в текстах — слова: Мын-гу, т.е. Монгол; в объяснениях же моих — Монгольский Государь“.

Таково вступление к Китайской псевдо-летописи „История Чингисова дома, царствовавшего в Китае под названием Фань“, в том виде, как оно переведено главою русской миссии в Китае Иакинфом Бичуриным в его книге — „История первых четырех ханов из дома Чингисова“. Где находится теперь Китайский подлинник этой „Истории Чингисова Дома“, поправляющий во многом французскую книгу, уже цитированного нами его предшественника, богодарованного хана Абул-Гази, — я не мог узнать (его нет в Академии Наук). Но отнесемся пока к Бичурину с большим доверием, чем к Богадуру Абул-Гази.

Прежде всего, я отмечу последние строки. Оказывается, что отец Чингис-Хана не только не был татарином, но покорил татар. Он назвал своего сына Тамудзином в честь разбитого и плененного им татарина по прозванию Стальной [388]. Но ведь это же нелепо! Какой победитель назовет своего первенца именем своего разбитого врага!

Отметим затем и примечание Иакинфа, что „везде, где у него написано слово Чингис-Хан, оно принадлежит ему самому“, а не документам, которые он, якобы переводил буквально». Он сам говорит, что в «Истории дома Юань» изображен везде только чертежик, произносимый китайцами Ди, созвучно с итальянским Дио и с французским Dieu — божество, хотя и в смысле верховного земного императора. А во втором его первоисточнике «Китайской Всеобщей Истории»,— по его же собственным словам, — везде, где он говорит Чингис-Хан, стоят два чертежика, произносимые китайскими грамотеями как Мингу.

Конечно, Иакинф Бичурин ответил бы на эти замечания, что он так перевел, потому что ему и в голову не приходило, чтоб китайская династия, называемая Юань, не была тождественна с «Чингис-хановым домом»... Так, мол, делали все до него, все верили своему первоисточнику, как богу, не осмеливаясь проверять его ни по логическому смыслу, ни по его соответствию с географическими, этнографическими и экономическими обстоятельствами. Так почему же и ему, Бичурину, не идти по следам своих учителей?

Но современный свободомыслящий историк уже не имеет права так отвечать и поступать. Он кроме изучения по архивам или отдельным книгам «Истории» какого-либо народа и кроме ее разбора с реалистической точки зрения, старается узнать и историю этой истории, т. е. когда и как выработалось данное сказание. И вот из приведенного мною отрывка мы видим, что вся приведенная тут родословная Железного рыцаря Темудзина, называемого также Чингис-Ханом, чистейшая фантазия, начиная от девственного зачатия его предка в десятом колене Бодонь-царя Чистою Красавицей от чудесного златообразного ангела (уж не Гавриила ли?), сошедшего к ней ночью с неба в белом сиянии, и кончая его собственным рождением от жены богодарованного Абул-Газиева Иесуги-багадура. Но и дальнейшая история этого «Мудрого Прародителя Воинственного императора» [389] по имени Стальной, по прозванию Киот [390] является чисто фантастической, хотя в переводе Иакинфа Бичурина, которым я пользуюсь, она и имеет внешний вид вроде «Летописи Нестора», помеченной год за годом и ведет свой рассказ как раз от 1201 года, когда (в 1202 году) начался четвертый крестовый поход рыцарских и духовных орденов папы Иннокентия III на азиатский Восток и до 1260 года, т. е. до конца Латинской крестоносной империи на Востоке, когда в 1261 году греки отняли у крестоносцев Царь-град.