История Советского Союза. 1917-1991

Первыми воспользовались сложившейся ситуацией социалисты-революционеры. С самой Октябрьской революции они пребывали в нерешительности и расходились во взглядах относительно того, как следует относиться к большевистской угрозе. Покинув Второй съезд советов, они объявили захват власти “преступлением против родины и революции, означающим начало гражданской войны”. Но подкреплять эту декларацию действиями им не хотелось. Одним из сдерживающих факторов была боязнь оказаться наряду с корниловцами на стороне контрреволюции: они все еще ощущали, что с большевиками их связывают давнишние узы социалистического братства. Тем не менее некоторые социалисты-революционеры без одобрения их Центрального комитета организовали покушение на германского посла и попытались в июле 1918 года захватить власть посредством переворота в новой столице — Москве. Этот переворот был подкреплен вооруженными восстаниями в Ярославле и в одном или двух других северных городах, приуроченными по времени к высадке союзников в Архангельске. Высадку, однако, отложили, и восстания были подавлены.

Воспользовавшись чешским мятежом, социалисты-революционеры образовали правительство в Самаре, на Волге, и назвали его Комитет членов Учредительного собрания, или Комуч. Как следовало из их названия, они хотели вновь созвать Учредительное собрание на небольшевистской территории. Они рассматривали себя как “третью силу”, стоящую между проявляющимися “красной” и “белой” ориентациями. Их программа гласила, к примеру, что земля является “неотъемлемой собственностью народа”, что было не по вкусу большинству генералов. В Омске Временное правительство, возглавляемое кадетом П. Вологодским, напротив, обещало, что вся национализированная собственность, включая землю, будет возвращена прежним владельцам. В конце концов два правительства достигли компромисса и сформировали объединенную Директорию, но ее, в свою очередь, скинули офицеры и казаки, возражавшие против ее (умеренно) левой программы; они объявили адмирала Колчака верховным правителем и “командующим всеми наземными и морскими силами России”. Таким образом, политическая нерешительность и отсутствие единства подрывали усилия белых, в то время как все попытки найти “третью силу” провалились, поскольку такой силе всегда необходима поддержка армейских офицеров, что в данном случае означало, белых.

Появляющиеся белые армии действительно пользовались некоторой иностранной поддержкой — им помогали прежние союзники России, в особенности, Британия и Франция. Однако не следует преувеличивать эффективность этой поддержки. Дело в том, что, хотя правительства союзников и были обеспокоены зарождающимся вакуумом власти и ростом коммунизма в России, они не знали точно, ни чего бы им хотелось, ни как этого лучше достичь. Летом и осенью 1918 года основной их целью было вновь ввергнуть русских в состояние войны с Германией. Когда в ноябре 1918 года эта цель потеряла смысл, некоторые западные политики тем не менее по-прежнему придерживались точки зрения, что необходимо избавить Россию от большевизма, который в противном случае мог распространиться по Европе как чума (видение Троцкого наоборот). Большинство же, с другой стороны, чувствовало, что приоритетной задачей после долгой войны должно наконец стать возвращение войск домой и что в любом случае антикоммунизм — это политика, которая приведет к расхождениям в общественном мнении дома. И в самом деле, некоторые британские солдаты взбунтовались. По этой причине большая часть союзных войск в течение 1919 года покинула Россию, хотя японцы и оставались дольше на Дальнем Востоке, где они имели давние геополитические интересы.

Возможно, наиболее весомым вкладом союзников было снабжение белых оружием, амуницией и боевой техникой, без чего последние вряд ли могли бы бросить сколько-нибудь осмысленный с военной точки зрения вызов коммунистам. С другой стороны, они никогда не вводили в дело количество людей, достаточное для того, чтобы сыграть решающую роль в исходе войны; но, помогая в той мере, в какой они помогали, союзники делали белых уязвимыми для обвинений в отсутствии патриотизма, в том, что они поощряют вмешательство иностранцев во внутренние дела России. Они также дали коммунистам безупречные основания для уверенности, что, как Ленин и предупреждал их, империалисты готовы сокрушить молодое Советское государство. Интервенция союзников заложила фундамент для многих мифов.

Белые в любом случае были способны представлять серьезную угрозу Советской республике. Особенно выделяются два кризисных момента. Первый относится к августу 1918 года, когда чехи и другие силы белых захватили Казань на Волге. Она находится на расстоянии около четырехсот миль от Москвы, но юная Красная Армия не была готова противопоставить им сколько-нибудь значительные силы, так что столица оказалась очень уязвима. Троцкий, бывший тогда военным комиссаром, бросился на своем, ставшем потом знаменитым, бронированном поезде собирать силы для защиты города Свияжска на подступах к Москве. Ему удалось это сделать и отбить Казань. Именно тогда он издал приказ: “Я предупреждаю: если подразделение отступит, будут расстреляны сначала комиссар, а потом и командир”. Этот кризис послужил решающим импульсом для создания полномасштабной Красной Армии, а также для объявления красного террора (см. ниже).

Второй момент, когда казалось, что красные могут быть побеждены, относится к осени 1919 года. Добровольческая армия, ставшая наконец под командованием генерала Деникина грозной силой, воспользовалась восстанием казаков против красных для того, чтобы завоевать большую часть южной территории и Украину, а к октябрю продвинулась до Чернигова и Орла (последний находится менее чем в двухстах милях от Москвы). В то же время генерал Юденич, используя в качестве базового балтийский регион, двинулся на Петроград и к октябрю дошел до его окраин. В обоих случаях Красная Армия приняла вызов и смогла отбросить атакующих назад.

Таким образом, белых постигла окончательная неудача. Отчасти, как уже говорилось, это произошло вследствие отсутствия политического единства: по крайней мере им не удалось выступить в качестве центра для всего многообразия антибольшевистских сил. Им не удалось даже привлечь на свою сторону достаточно большое число последователей из народа, хотя и рабочие, и крестьяне все больше разочаровывались в большевистском правлении по мере его претворения в жизнь. Политические программы белых были неопределенными и не отвечали имевшимся потребностям; так, они ничего не делали для того, чтобы убедить крестьян, что в случае победы белых у них не отберут землю, которую они получили в 1917 году. Им не удалось предложить рабочим надежного статуса для профсоюзов, фабричных комитетов и других новых представительных органов, возникших в 1917 году. Реально единственной их последовательной политической идеей была “Россия единая и неделимая”, что, конечно же, отталкивало представителей нерусских национальностей, которые в ином случае вполне могли бы поддержать белых, поскольку национальная политика большевиков начала проявляться в действии.

Все это не имело бы большого значения, если бы белые не демонстрировали народу всем своим поведением, что они более справедливые и ответственные правители, нежели большевики. Но это было не так. Отвечая за расквартировывание и снабжение продовольствием в районах, где они сражались, белые реквизировали и мародерствовали менее систематично, но навряд ли менее безжалостно, чем большевики. Они никогда не прославляли террор как систему правления, но тем не менее часто его применяли. Более того, белые генералы то и дело теряли контроль над своими подчиненными, так что, хотя Колчак и Деникин сами были морально безупречны, они оказались не в силах удержать свои армии от совершения эксцессов. Как писал своей жене сам Колчак, “многие белые не лучше большевиков. У них нет совести, нет чувства чести или долга, только циничный дух соревнования и наживы”. Этим способом нельзя было выиграть гражданскую войну, особенно если противники — такие мастера политической пропаганды.