Записки уцелевшего (Часть 1)

- А бабы тоже будут общими?

Его оборвали, назвали классовым врагом, подкулачником, а через два дня посадили. И бедные глинковцы, дрожа от еще большего ужаса, ждали, что будет дальше. А сергиевская газетенка нагнетала страхи и одновременно захлебывалась от восторга, расписывая, как отправятся глинковцы в земной рай.

Я всю эту, кажущуюся теперь невероятной историю знаю, потому что ходоки из Глинкова пытались, но безрезультатно, попасть на прием к самому Калинину и приходили за советами к брату Владимиру и к зятю Виктору.

Неожиданно явился за них заступник в лице самого наркома просвещения Луначарского. Когда до него дошла весть, что училище в Вифании грозят закрыть, он возмутился. Всю зиму кипела борьба: "Закрыть училище, да здравствует коммуна! И, наверное, пришлось бы покидать глинковцам родные пепелища, если бы не знаменитая статья Сталина "Головокружение от успехов". Но об этой статье расскажу позднее.

Можно себе представить, как переживал тодашние глинковские события батюшка отец Алексей! Как и раньше, как сорок лет подряд, он неизменно по воскресеньям служил обедню, по субботам всенощную, отпевал покойников, крестил детей. Но пробил час - и на глинковский храм и на его священнослужителя нагрянула беда.

У отца Алексея были три дочери, все три незамужние и уже в годах, все три учительницы в разных школах района. Однажды их вызвало сергиевское начальство и предъявило им подлинный ультиматум примерно в таких выражениях:

- Немедленно отправляйтесь к своему отцу и предложите ему снять сан. Жители села добровольно организовали коммуну, а он воду мутит. Если же согласия не даст, еще неизвестно, как с ним вынуждены будут поступить. А вам придется со своими должностями распроститься. Поповским дочкам нельзя доверять воспитание советских детей в коммунистическом духе.

Поповны заартачились, начали козырять, чем, верно, и раньше козыряли:

- Наша фамилия Загорские, мы двоюродные сестры известного пламенного большевика, погибшего за революцию. В честь него наш Сергиев посад переименован.

- Мало ли что! - им отвечали.- От мертвого заступы не ждите. Ступайте к отцу немедленно!

Что им оставалось делать? Столько лет учили они уму-разуму сельских ребят и наверняка были у начальства на самом хорошем счету, а тут и тень двоюродного братца не помогла. Поплакали они в кабинете начальства и поплелись в Глинково уговаривать отца на недобрый шаг.

Был он благочинным, то есть старшим над двенадцатью приходами, все почитали его. А тут... Когда перед Рождеством пришли богомольцы ко всенощной, церковь оказалась запертой. И с тех пор никогда ее для службы не открывали.

Сколько-то лет спустя власти выломали замок, крючьями содрали тончайшей резьбы иконостас, иконы сожгли. Сейчас бывший храм, выстроенный в сороковых годах прошлого столетия, выглядит обглоданным остовом.

А каким он был раньше, как красиво стоял на высоком берегу речки Торгоши, можно увидеть в книге "Владимир Голицын - страницы жизни художника, изобретателя и моряка". Там на странице 74-й помещен тонкий и тщательно отделанный карандашный рисунок глинковской церкви, исполненный моим братом в 1927 году.

Историю глинковского батюшки я знаю по рассказу дяди Владимира Трубецкого. Той зимой шел он как-то по улице Сергиева посада, и встретился ему старик в коротком кафтане, в подшитых латаных валенках, небритый, с космами седых волос, нависавших на лоб из-под лохматой шапки.

- Владимир Сергеевич, вы меня не узнаете?- окликнул старик дядю.

- Отец Алексей, вы ли это?! - воскликнул пораженный дядя.

Тот опустил глаза и с грустью проговорил:

- Преобразился еси.- И стал рассказывать ту историю, которую я сейчас привел.

Закончил он, как его с матушкой выселили из Глинкова; все имущество и всю скотину у них отобрали; живут они у младшей дочери, а две старшие принять их побоялись. Ну, да Бог их простит... О дальнейшей его судьбе ничего не знаю.

4.

Придется мне вернуться на семь лет назад и повести рассказ о деятельности моей матери. Возможно, читатель не забыл, как, живя в Богородицке, она успешно занималась сапожным ремеслом.

Переехав в Москву, она вознамерилась открыть маленькую мастерскую для починки обуви. Но знакомые отговорили: и за патент надо платить дорого, и понаехавшие в Москву предприимчивые евреи-сапожники наверняка не дадут ей ходу.

А у матери тогда было много энергии. Очень она обрадовалась, когда в Москве нас разыскали бучальские крестьяне. Они хорошо помнили, какой благодаря моей матери раньше у их жен был подсобный заработок - вышивать по холсту и продавать вышитые полотенца, скатерти, платья Кустарному музею в Москве на Леонтьевском переулке.

В годы нэпа крестьяне стали по всей стране производить много сельскохозяйственной продукции, стоившей дешево, а товары промышленные стоили дорого, денег у крестьян не хватало. Образовался разрыв между ценами, так называемые "ножницы товарища Троцкого".

Казалось, как будет хорошо и для государства, и для вышивальщиц! Организуется артель, и в масштабе хотя бы одного села эти ножницы чуть сдвинутся, а вышивки пойдут на экспорт да еще за валюту. А моей матери бучальские крестьяне сулили за представительство в Москве определенный заработок.

Встретили мою мать в Кустарном музее не просто любезно, но даже восторженно. Ее хорошо помнили как квалифицированную специалистку по крестьянским вышивкам.

А тогда в разных местах страны возрождались крестьянские кустарные промыслы. И власти поощряли их.

Но епифанские чинуши в инициативе бучальцев усмотрели происки классового врага и прикрикнули на крестьянок, собиравшихся организовать артель:

- Да вы что, мало вам, что господа триста лет из вас кровь высасывали! С бывшей своей барыней собрались связываться.

Так бучальские крестьянки остались без дополнительного заработка.

Неудача не остановила мою мать. Работники Кустарного музея посоветовали ей организовать артель, но не в бывшем голицынском имении, а где-либо в другом месте.

Мать написала письмо в Богородицк хорошей нашей знакомой, Анне Васильевне Бибиковой, столь же энергичной даме, какой была она сама.