Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года

Склонностью к «фантасмагории» в немалой степени был наделен и А. X. Бенкендорф, лифляндский дворянин, начавший службу в 1798 году в лейб-гвардии Семеновском полку и уже в 1812 году дослужившийся до чина генерал-майора. О таких, как он, в те годы говорили «красивый и ловкий», кроме того, он был еще предприимчивый и смелый. В 1813 году А. X. Бенкендорф командовал «летучим отрядом», действовавшим между Берлином и Франкфуртом-на-Одере, и чувствовал себя довольно самостоятельным как на войне, так и в минуты отдыха и затишья. В его записках сражения, «залетные» кавалерийские рейды, осады крепостей переплетаются с «кружением сердца» — минутными увлечениями, оставившими, тем не менее, след в душе «старого солдата», не привыкшего терять времени даром при любых обстоятельствах. После подписания Плейсвицкого перемирия Бенкендорф с «товарищами-офицерами» отправился «для поправки своего здоровья на берега Балтийского моря в Доберан в Мекленбурге». «Нас насчитывалось более 12-ти, — рассказывал Бенкендорф, — и все мы были решительно настроены поразвлечься. Врачи выписали нам рецепты, и мы начали свой "скрипичный концерт". Добропорядочные немцы посчитали наши похождения несколько шумными, но не осмелились ничего возразить». Судя по всему, здоровье к нашим офицерам возвращалось быстро: «Две красивые молодые девицы по фамилии Блюхер прибыли на ярмарку в Росток, вскоре состоялось наше знакомство, я сдал им несколько комнат в занимаемом мною доме в Доберане, где их постоянно сопровождал их дядя. <…> Мы отправились с ними в Росток, где могли наедине видеться с нашими прекрасными дамами и с большой легкостью обманывать дядю и общественное мнение. Но эта нежная связь не могла продолжаться долго. Девицы Блюхер вернулись в свой замок. Впоследствии мой офицер женился на одной из них, я же был покинут моей дамой и впоследствии получал от нее чувствительные письма». 30-летний генерал не долго тосковал в разлуке с «девицей Блюхер». У него, как и у его «товарищей-офицеров», вскоре появилось много забот: «Мы свели знакомство с пансионом молодых девиц, которым надо было давать балы, ужины и завтраки, хозяйка пансиона так любила развлекаться, что потом ни в чем не могла отказать "этим храбрым русским", которые прибыли столь издалека, чтобы освободить Германию. Каждый из нас выбрал себе девушку; они были чувствительны и добры, как все немецкие девушки. Хозяйка пансиона говорила, что не надо их слишком стеснять, так как из этого может получиться хорошая свадьба».

Однако «девицы Блюхер» и «молодые девицы» из пансиона оказались лишь прелюдией перед дальнейшими любовными похождениями «этих храбрых русских». А. X. Бенкендорф вспоминал: «Случались и более серьезные вещи, прибыли госпожа графиня Бассевиц и госпожа Меллер, обе милые и красивые, в сопровождении и под наблюдением неприятных (!) мужей. Я направил свои взоры к госпоже Меллер. Предпринятое мною ухаживание, которое в конце концов было благосклонно принято, настолько заняло мое внимание, что я полностью забыл свои ревматические боли». Это была пора, когда каждый день игрались новые партии, совершались прогулки, назначались свидания в садах, в лесу, давались балы и у мужей появлялись поводы для ревнивых придирок». Ох, уж эти «неприятные», ревнивые мужья! Очевидно, отдых в Доберане был столь привлекателен, что под конец перемирия в городе появился и старый знакомый — генерал-лейтенант граф М. С. Воронцов, предложивший Бенкендорфу место в своем корпусе. Так незаметно подкралось время, когда «надо было задуматься об отъезде из Доберана и о том, как заплатить свои долги…» ^{27} .

Жанр «любовных авантюр» (размах и качество определялись материальным положением) был типичен для абсолютного большинства русских офицеров той эпохи: данные формуляров показывают, что более 90 процентов из них были холостыми. «Среди офицеров в возрасте до 30 лет женатых было очень мало. Скромное офицерское жалованье, неустроенный быт, вызванный тем, что армейские воинские части, не имея постоянных гарнизонов, находились в беспрерывном движении, сменяя за год иногда по нескольку раз место своей дислокации, частые войны — все это, вместе взятое, неблагоприятно сказывалось на семейной жизни, и большинство офицеров обзаводилось семьями уже после своей отставки», — констатирует современный исследователь.

Однако препятствием к семейным союзам подчас являлось не только отсутствие материального достатка, но и его переизбыток у одной из сторон. Так, князь С. Г. Волконский доставлял своим близким немало огорчений не только фривольным поведением в обществе, но и исключительной влюбчивостью, притом что намерения блестящего кавалергарда всегда были предельно честны и определенны: «Слишком шумная, скажу даже, буйная моя жизнь, в кругу товарищей моих, и, я полагаю, также наклонность к влюбчивости, всегда с желанием, несмотря на мою еще молодость, жениться и всегда не по расчету матери моей, внушили ей мысль предложить мне съездить в Оренбург, где отец мой управлял этим краем» ^{28} . Но поездка в Оренбург не остудила чувства «князя Сержа», как называл Александр Павлович своего флигель-адъютанта. Вернувшись в столицу, он вновь вернулся к мысли о женитьбе: «Неудачное мое ухаживание за К. Л. Р. не вразумило мое пылающее молодое сердце к новой восторженности любовной, а частые встречи у одной моей родственницы и в общих съездах отборной публики петербургской воспламенили мое сердце, тем более что я нашел отголосок в сердце той, которая была предметом моего соискания. Не назову ее, она вышла замуж; но еще недавно, по прошествии 35 лет, она мне созналась, что питала ко мне любовь и всегда сохранила чувство дружбы. — Эта особа, приятная собой, не имела денежного состояния, а мать моя столь явно и гласно высказывала ее родным, что она не желала этого союза, что мать той, которую я не называю, просила меня не ехать к ней, хотя я и не ездил в дом. Приглашение это возродило во мне много мечтаний; в назначенный час я явился, но, увы, от нее услышал, что явное и гласное противодействие моей матери против исполнения моего соискания, которое она, впрочем, очень ценит, поставляет ей в обязанность просить меня прекратить мое ухаживанье за ее дочерью и что она никогда не согласится передать свою дочь в другую семью, где бы ее не приняли радушно. — Пораженный этим, как громовым ударом, я, по чистоте моих чувств, исполнил ее волю, но в сердце моем хранил то же чувство. Выход замуж предмета моей любви отдал мне свободу моего сердца, и, по влюбчивости моей, недолго оно было свободно; воспламенилось снова, и опять с успехом, к прелестной Е. Ф. Л., но, увы, я встретил тот же отголосок к моим чувствам и те же предрассудки моей матери, и снова все мои мечтания — увы, как я говорил, не исполнились» ^{29} .

Там, где материальное положение жениха и невесты не составляло препятствия семейному счастью, казалось, вмешивался злой рок. Одно из самых ярких тому подтверждений содержится в записках В. И. Левенштерна: «<…> Я познакомился с графиней Наталией Тизенгаузен, фрейлиной их Императорских Величеств и дочерью обер-гофмейстера, графа Тизенгаузена. Она мне очень понравилась, и я просил ее руки. Мой отец, весьма довольный этим браком, обеспечил меня, отдав в мое полное владение имение и замок Разике. <…> Я был несказанно счастлив; моя жена обладала всеми качествами ума и сердца» ^{30} . Казалось бы, что еще мог пожелать красивый, богатый, образованный, преуспевающий по службе молодой офицер: «Можно было предполагать, что я достиг всего того, что было предназначено мне судьбой на земле; я полагал, что я достиг по 27-му году жизни тихой пристани и, к довершению счастья, у меня родился (1805 г.) сын, которого я назвал Львом ( Léon) в честь г-жи Сталь, моей родственницы, которая только что издала свой роман "Дельфина"». Но случилось несчастье: «Четыре месяца спустя я имел несчастье лишиться этого ребенка. Моя бедная Наташа была неутешна. Люди с чувствительным сердцем сильнее испытывают горе; они так предаются ему обыкновенно, что этим подрывают свое здоровье. Так было и с моей женою».