Римская история в лицах

«И ни пище, ни сну они не уделяли времени. Такая была быстрота, напряжение и крики тех, кто их вел при свете факелов, что по мере того, как враги все более друг к другу приближались, увеличивались страх и смятение. Некоторые от усталости сбрасывали с себя то, что несли, или, прячась в ущельях, отставали, готовые ради немедленного отдыха примириться и со страхом перед врагом.

Такие бедствия терпели обе стороны. Однако Помпей достиг Диррахия прежде Цезаря и расположился при городе лагерем». (Там же. 55, 56)

Помпей занял позицию на северном берегу реки Апс, пересекавшей дорогу к Диррахию. Цезарю пришлось поставить лагерь на ее южном берегу. Не оставалось ничего иного, как зимовать с войском в палатках. Ответа на мирные предложения от Помпея не последовало. По свидетельству его приближенных, выслушав гонца Цезаря...

«Зачем мне жизнь, — сказал он, — зачем мне гражданские права, если дело будет иметь такой вид, что я ими обязан милости Цезаря? Подобного предположения никоим образом нельзя будет устранить, когда начнут думать, что меня по окончании войны возвратили в Италию, из которой я сам выехал». (Записки Юлия Цезаря. Гражданская война. II, 18)

Речка Апс, разделявшая два войска, была неширока. Солдаты обоих полководцев с ее берегов нередко вступали друг с другом в разговоры, и на это время, по взаимному согласию, воздерживались от перестрелки. Цезарь, вспомнив недавний опыт войны в Испании, решил прибегнуть к тому, что сейчас назвали бы «народной дипломатией». Он послал на берег своего легата Ватиния, который, обращаясь к солдатам Помпея, начал говорить, что не годится гражданам поднимать оружие против граждан. Он просил позвать кого-нибудь из командиров, с кем можно было бы условиться о встрече для обсуждения возможности уладить дело миром.

«...его в молчании, — пишет Цезарь, — выслушали солдаты обеих сторон. Ему ответили, что А. Варрон обещает выйти на следующий день для переговоров и сообща с ним обсудить, каким образом послы могли бы безопасно пройти к ним и изложить свои пожелания. Для этой цели сообща было назначено определенное время. Когда на следующий день послы там сошлись, то из обоих лагерей явилось большое множество народа: все напряженно ожидали, чем кончатся переговоры, и казались чрезвычайно миролюбиво настроенными...» (Записки Юлия Цезаря. Гражданская война, III, 19)

Позволю себе на мгновение прервать Цезаря ради небольшого историко-лингвистического замечания. Те, кто читал 1 том этой книги, возможно, были удивлены, узнав, что слово «провокация» в древнем Риме означало обращение осужденного на смерть к народу с просьбой о помиловании. Так что смысл слова был совсем другой, чем ныне. Но из этого отнюдь не следует, что действия, которые мы теперь характеризуем как провокационные, не встречались в политической и военной практике древних. Похоже, что такие действия имеют столь же почтенный возраст, как сама война. Продолжу из Цезаря:

«...Тогда из неприятельских рядов вышел Т. Лабиен и начал очень высокомерно говорить о мире и спорить с Атинием. Во время этого разговора вдруг со всех сторон полетели копья. Ватиний, которого прикрыли щитами солдаты, спасся, но многие были ранены... Тогда Лабиен воскликнул: «Так перестаньте же говорить о примирении. Никакого мира у нас быть не может, пока нам не доставят головы Цезаря!» (Там же)

Я полагаю, что Цезарю было известно, с какого берега полетело первое копье. Скорее всего с того, где были его солдаты, которых преднамеренно оскорблял Лабиен. Для того и оскорблял! Ведь полководцу, который изменил Цезарю, мир чести не сулил.

В ответ на первое копье обратно полетело три. За ними в первоначальном направлении — девять. И вот уже «со всех сторон полетели копья». Развитие спровоцированных столкновений или массовых беспорядков не всегда следует закону геометрической прогрессии, но непременно имеет лавинообразный характер. «Миролюбивое настроение»! Удивительно, с какой скоростью настроение вовлекаемой в такую лавину толпы изменяется — порой на прямо противоположное.

Итак, все попытки примириться с Помпеем (в который уже раз!) провалились. Плутарх очень красочно и подробно описывает, как Цезарь ночью, в одежде раба пытался на маленьком суденышке доплыть до Брундисия, чтобы самому ускорить переправу войск, как волны и сильный встречный ветер мешали лодке выйти из реки в море, как Цезарь открыл кормчему свое «инкогнито»... Но гребцам не удалось справиться с приливом — и он вынужден был вернуться. Описание, пожалуй, слишком красочное и подробное, чтобы доверять ему.

Чем же занят был Цезарь в эти долгие и холодные зимние месяцы? По-видимому, главным образом заботами о прокорме и обогреве своих солдат, приплывших на этот дикий и пустынный берег без всяких припасов. Оставим же его на время за этим нелегким делом и посмотрим, что происходит в лагере Помпея и как там себя чувствует Цицерон.

Вслед за войском с восточного побережья в Диррахий перекочевала и вся римская знать, покинувшая Италию вместе с Помпеем. В его окружении было не меньше сенаторов, чем Цезарь мог собрать в Риме. Здесь находились и Лабиен, и все полководцы Помпея (отпущенные Цезарем), и его взрослый сын, Катон, молодые, но уже влиятельные сенаторы Брут и Кассий, наконец, Цицерон. Проблем с продовольствием и обеспечением как этой пышной свиты, так и самого войска у Помпея не было. Помимо запасов, хранившихся в Диррахии, все необходимое он получал от дружественных ему восточных владык и городов по морю. Состояние духа в его лагере было лихорадочное. Все уверяли друг друга в близкой победе. Многие утверждали, что сложившаяся ситуация очень выгодна, поскольку Цезарь разбил свое войско на две части и их можно будет разгромить поочередно — сначала здесь, потом в Италии. Ведь Бибул теперь уж ни за что не позволит Антонию пересечь море. Тем не менее, настроение было тревожное. Войско Цезаря до сих пор было почти легендой. Большую часть своих солдат он набрал в Галлии. Свирепые варвары были обучены и организованы по римскому образцу и прошли боевую закалку в непрерывных сражениях многолетней войны. Теперь их легионы стояли рядом, за рекой. Из Записок о Галльской войне, опубликованных Цезарем три года назад, римляне знали, что каждый его солдат готов сражаться с десятком врагов. Сумеет ли войско Помпея, пусть большое и хорошо обученное, но никогда (кроме двух легионов) не бывавшее в бою, противостоять натиску ветеранов Цезаря?

Плутарх в биографии Цицерона приводит фразу, которую тому якобы сказал Катон:

«Безрассудно и без всякой нужды сделался ты врагом Цезаря и безрассудно разделишь с нами великую опасность, явившись сюда». Цицерон и сам уже сожалел о порыве, приведшем его в Грецию.

«Помпей, — пишет далее Плутарх, — не пользовался его (Цицерона. — Л.О.) услугами ни в одном важном деле. Виновником такого недоверия был, впрочем, он сам, ибо не скрывал и не отрицал своего раскаяния, но, не ставя ни во что приготовления Помпея, порицая исподтишка все его планы, осыпая язвительными шутками союзников, расхаживал по лагерю и, сам всегда угрюмый, без тени улыбки на губах, вызывал неуместный и ненужный смех своими остротами». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Цицерон, XXXVIII)

Наверное, многие из аристократов платили Цицерону взаимной неприязнью, припоминая его долгие колебания, предшествовавшие прибытию в лагерь.

Так прошла зима. В ее разгаре умер Бибул. Это заметно ухудшило координацию действий флота, состоявшего из нескольких флотилий различных союзных Помпею городов. Кроме того, чтобы блокировать выход кораблей из бухты Брундисия, надо было постоянно крейсировать неподалеку от города. Антоний же расставил сторожевые посты вдоль всех окрестных берегов и не давал возможности пополнять запасы пресной воды. В результате морская блокада Брундисия была снята.

В конце первой декады апреля, дождавшись сильного попутного южного ветра, Антоний вышел в открытое море и благополучно достиг берегов Эпира значительно севернее Диррахия. Он был замечен с кораблей родосской эскадры, но поздно — догнать его не удалось. Антоний привез три легиона ветеранов, один — новобранцев и еще 800 человек конницы. Узнав о его прибытии, Цезарь двинулся навстречу Антонию. Помпей тоже вывел свои легионы из лагеря и попытался помешать объединению армий противника. Однако благодаря умелому маневру Антония сделать это не удалось. Цезарь теперь располагал примерно 34 тысячами человек пехоты и 1400 человек конницы. Часть своих солдат он вынужден был отрядить для заготовки провианта, а также для того, чтобы преградить путь легионам, идущим к Помпею из Сирии. С остальным войском он, обойдя Помпея, сумел подойти и Диррахию и осадить его.