Севастопольская страда (Часть 3)

Теперь лицо Тотлебена порозовело сплошь; ему казалось, что он сказал именно то, что нужно было Горчакову, что он только и хотел от него услышать. Но Горчаков вдруг отозвался на это строго:

- Участь Севастополя была предрешена моим злосчастным предшественником, князем Меншиковым, в сражении двадцать четвертого октября, так называемом Инкерманском... А мне приходится только пожинать то, что он посеял.

- Я отлично помню это сражение, ваше сиятельство, - в некотором замешательстве уже ответил Тотлебен. - Я был участником этого сражения, несчастного для нас во всех отношениях. Оно было очень плохо задумано и...

- И еще хуже того проведено, - закончил за него Горчаков. - Операция наша со стороны Черной речки задумана гораздо лучше, не так ли? обратился он к Коцебу. - Но я не могу, конечно, сказать наперед, как она будет проведена... А перевес сил, примерно тысяч на пятнадцать, неминуемо будет на стороне противника.

- Но ведь если такой огромный перевес в силах противника предполагаете вы, ваше сиятельство, то что же означает "хорошо задуманная операция"? Ведь вести полки наши на прекрасно укрепленные позиции, которые защищает противник, превосходящий в силах, это значит вести их на полный расстрел, чем же они заслужили такую казнь? - в волнении спросил Тотлебен.

Вревский, услышав это, коротко и презрительно усмехнулся, Коцебу предпочел заняться снова отставленным было в сторону стаканом лимонада, а Горчаков спросил вместо ответа кратко и сухо:

- Что же вы намерены предложить?

- Кроме того, что я выразил уже, ваше сиятельство, мне кажется совершенно невозможной задачей утвердиться на Федюхиной и Гасфортовой горах, если даже, предположим это, первоначальный успех, при очень больших, разумеется, жертвах, был бы налицо, - стараясь уже выбирать менее резкие выражения, отвечал Тотлебен. - Поэтому, раз уже решены наступательные действия... наступательные действия против сильнейшего противника, - и в людях и в материальной части тоже, - то мне представляется единственно возможным вести их от наиболее угрожаемого при штурме участка оборонительной линии, то есть от Корабельной. Что избрать при этом путями наступления? Две балки: Лабораторную и Доковую. Идя по ним ночью большими силами, завладеть можно Воронцовской высотою, а оттуда зайти в тыл Камчатского редута и выбить неприятеля.

- Затем? - неприкрыто иронически спросил Вревский.

- А затем, - как бы не заметив иронии вопроса, продолжал, разгорячась, Тотлебен, - чтобы потом всеми совокупными силами двинуться на редут Викторию.

- Потом на Зеленую гору? - тем же тоном спросил Вревский.

- Нет! - энергично ответил Тотлебен. - Распространяться в сторону Зеленой горы нам не должно! На редуте Виктория, равно как и на двух предыдущих пунктах, нам следует укрепиться и ждать атак противника. Вот эта операция способна была бы отдалить падение Севастополя, а действие в сторону Федюхиных высот - это действие будет только на руку нашим противникам и падение города ускорит.

Горчаков выслушал Тотлебена очень внимательно, потом пробормотал:

- Что-то подобное говорил и Хрулев, а? - и посмотрел вопросительно на Коцебу.

- Генерал Хрулев пытался обосновать подобный проект и излагал его долго, но у него мало что вышло, ваше сиятельство, - как знаток всяких штабных тонкостей, ответил Коцебу и обратился к Тотлебену: - Как думаете вы, Эдуард Иванович, можно было бы для наступления со стороны Корабельной сосредоточить большие силы секретно от неприятеля?

- Очень трудно! Оч-чень большой трудности задача! - тут же отозвался на этот вопрос начальника штаба Тотлебен. - Город открыт для неприятеля со всех сторон, даже и с брандвахты эскадры в море... Очень трудно собрать на Корабельной необходимые силы... Но ведь еще труднее лезть напролом на Федюхины горы... Они и в конце мая были укреплены на редкость, а что там могли сделать за два месяца - это я в состоянии вполне представить.

- Наступление со стороны Корабельной требует подготовки, - раздумчиво проговорил Горчаков, побарабанив по столу пальцами и пожевав губами.

- Непременно, ваше сиятельство: по крайней мере недели две.

- А к тому времени как раз будет готов мост через Большую бухту, ночью же через мост можно провести до пятидесяти тысяч пехоты и артиллерии, - начал раздумывать вслух Горчаков, - так что если мы выдержим бомбардировку и отразим штурм, то... Я над этим подумаю, Эдуард Иванович.

Лицо Горчакова посветлело настолько, что Тотлебен решился заметить:

- А главное, ваше сиятельство, будут сбережены для этих действий десять, двенадцать тысяч, а может быть, даже и больше человек прекрасных наших солдат, которые совершенно бесцельно погибнут при штурме Федюхиных гор!

- Да, бесцельно, вы, разумеется, правы! - покачав головой, согласился Горчаков. - Но ведь вопрос о наступлении со стороны Черной речки не решен еще мной окончательно.

- Как же так не решен, ваше сиятельство? - очень изумился такому легкомыслию главнокомандующего барон Вревский. - Он не только решен на военном совете в положительном смысле, он еще и, что гораздо важнее, вполне соответствует указаниям его величества!.. А вас, ваше превосходительство, - круто повернулся Вревский к Тотлебену, - считаю долгом своим предупредить, что на вас лично падет ответственность перед государем, если вам удастся отклонить его сиятельство от принятого уж решения, которое приводится теперь в исполнение!

Он, всегда такой сдержанный, предупредительный к Горчакову, стал теперь совершенно неузнаваемым, этот барон Вревский! Тотлебену показалось даже, что еще немного, что еще хотя одно возражение с его стороны, и он начнет уже кричать и топать ногами не только на него, а даже и на самого главнокомандующего, этот начальник одного из департаментов военного министерства.

Раненая нога Тотлебена начала вдруг ныть; ее стало даже, как судорогой, сводить от волнения. Но Горчаков, посопев несколько мгновений плоским своим носом и пошевелив разнообразно губами, спросил его с виду спокойно:

- У вас нет ли в письменном изложении вашего плана наступления от Корабельной, Эдуард Иванович?