Романовы. Семейные тайны русских императоров

Софья-Шарлотта, приехав в Петербург, не застала мужа дома, так как он еще в мае вместе с Петром ушел на корабле в Финляндию, а по возвращении тотчас же был отправлен на заготовки корабельного леса в Старую Руссу и Ладогу.

Царевич вернулся в Петербург в середине лета и очень обрадовался встрече с женой, которую не видел почти целый год. «Царь очень дружелюбен ко мне, – писала Софья-Шарлотта матери, – во время своего посещения он говорит со мной обо всех весьма важных вещах и заверяет меня тысячу раз в своем расположении. Царица не пропускает случая засвидетельствовать мне свое искреннее внимание. Царевич любит меня страстно, он выходит из себя, если у меня отсутствует что-либо, даже малозначащее, и я люблю его безмерно».

Вскоре после возвращения в Петербург между отцом и сыном произошел один инцидент, красноречиво свидетельствовавший об их отношениях. Петр попросил Алексея принести чертежи, которые тот делал, находясь в Германии на учебе. Алексей же чертил плохо, и за него эту работу выполняли другие. Испугавшись, что Петр заставит его чертить при себе, царевич решил покалечить правую руку и попытался прострелить ладонь из пистолета. Пуля пролетела мимо, но ладонь сильно обожгло порохом, и рука все же оказалась повреждена. Когда же Петр спросил, как это случилось, Алексей, из страха перед отцом, не посмел сказать правды.

Попав в старое российское окружение, Алексей почти сразу же отошел от молодой жены, пристрастившись к тому же к рюмке. Вскоре обнаружился у него туберкулез, и врачи посоветовали царевичу ехать в Карлсбад. Летом 1714 года Алексей уехал на воды, оставив Шарлотту в Петербурге на последнем месяце беременности.

Ко времени его отъезда в Карлсбад отношения между мужем и женой испортились, переменились к Шарлотте и многие члены царской семьи.

Царевна Наталья – тетка Алексея Петровича, – не привыкшая терпеть какого-либо прекословия, решила поставить на место «эту немку».

Алексей не заступился за жену, а, напротив, посоветовал ей уехать в Вольфенбюттель.

«Один Бог знает, как глубоко меня здесь огорчают, – писала Софья-Шарлотта отцу и матери, – и вы усмотрели, как мало внимания и любви у него ко мне. Я всегда старалась скрывать характер моего мужа, сейчас маска против моей воли спала. Я несчастна так, что это трудно себе представить и не передать словами, мне остается лишь одно – печалиться и сетовать. Я презренная жертва моего дома, которому я не принесла хоть сколько-нибудь выгоды, и я умру от горя мучительной смертью. Бог знает, как обстоят дела с моей беременностью, я опасаюсь, что это не только следствие болезненного состояния здоровья».

Отношения Софьи-Шарлотты с царицей Екатериной были натянутыми. «Моя свекровь ко мне такова, как я всегда ее себе представляла, и даже хуже», – писала царевна матери в апреле 1715 года, а чуть позже ей же сообщала, что «она хуже всех».

Только в семье вдовствующей царицы Прасковьи Федоровны к ней относились душевно и ласково.

А самые для нее важные отношения – с собственным мужем, – с каждым днем все более ухудшались. Еще до отъезда в Карлсбад он не раз уверял Софью-Шарлотту, что женился на ней по принуждению, и часто повторял, что ей лучше уехать в Германию.

А когда царевич бывал пьян, что случалось с ним очень часто, то свое сугубое недовольство женой высказывал он и своим собутыльникам, и слугам.

Уехав за границу, он не написал жене ни одного письма, а когда до родов осталось два месяца, Софья-Шарлотта получила письмо от царя, находившегося в это время в Ревеле. Петр писал, чтобы при родах присутствовали три придворных дамы – жены канцлера Головкина и генерала Брюса, а также Авдотья Ржевская, чтобы потом, после того как ребенок родится, опровергать домыслы и сплетни, что он «подменный».

Софья-Шарлотта же подумала, что ее в чем-то подозревают, но открыто не говорят, и написала царице Екатерине в Ревель: «Надеюсь, что мои страдания скоро прекратятся, теперь я ничего на свете так не желаю, как смерти, и, кажется, это – единственное мое спасение».

А трех приставленных к ней дам посчитала она соглядатайками и надзирательницами. Дамы поселились рядом с нею и ни на минуту ее не оставляли.

12 июля 1714 года она благополучно родила дочь, названную Натальей, и в тот же день написала царю и царице письмо, обещая на другой раз родить сына.

Алексей вернулся из Карлсбада через полгода и только первые дни относился к жене сносно, но потом все пошло по-прежнему, и он даже поселил в их доме свою любовницу Ефросинью. Дом был большой, Шарлотта жила на левой его половине, царевич – на правой, и супруги виделись друг с другом не чаще одного раза в неделю. Причем визиты наносил только Алексей, а Софья-Шарлотта никогда не бывала на его половине.

Царевич, если и оставался на ночь у своей жены, то только тогда, когда был пьян, а это стало происходить с ним все чаще и чаще.

Под влиянием винных паров он бывал то злее обычного, то, наоборот, мягче и даже становился нежным и ласковым. Как бы то ни было, но в феврале 1715 года Софья-Шарлотта вновь забеременела и в ночь на 12 октября родила мальчика, которого назвали Петром.

Роды были необычайно тяжелыми. Присутствующие при них четыре лейб-медика Петра сразу же поняли, что принцесса едва ли выживет.

Врачи старались, как могли, но их усилия успехом не увенчались: через десять дней молодая мать умерла, судя по описанию врачей, от общего заражения крови. Алексей в момент ее смерти был рядом и несколько раз падал в обморок.

Есть свидетельства, что Софья-Шарлотта после родов отказывалась от пищи и питья, называла лечивших ее докторов палачами, говорила, что они только мучат ее, а она хочет лишь одного – спокойно умереть. 22 октября 1715 года она скончалась.

Австрийский посол Плейер сообщал в Вену, что Софья-Шарлотта умерла от непереносимых огорчений, которые она постоянно испытывала в России.

Ее похоронили 27 октября в еще не достроенном Петропавловском соборе.

Если же мы задумаемся над тем, из-за чего царевич терял сознание, то главной причиной такой его душевной слабости окажется не только кончина жены. Дело было и в том, что незадолго до смерти Софьи-Шарлотты царевич завел роман с крепостной служанкой своего первого учителя Никифора Вяземского – Ефросиньей Федоровной.

Это был единственный любовный сюжет в жизни Алексея Петровича, влюбившегося в Ефросинью до такой степени, что впоследствии он просил даже позволения жениться на ней, предварительно выкупив Ефросинью и ее брата Ивана на волю у их хозяина.

Софья-Шарлотта, знавшая о связи мужа с Ефросиньей, на смертном одре с горечью проговорила, что «найдутся злые люди, вероятно, и по смерти моей, которые распустят слух, что болезнь моя произошла более от мыслей и внутренней печали», явно имея в виду и виновников этой «внутренней печали».

Петру, конечно же, сообщили о словах его умирающей невестки, и царевич страшно боялся отцовского гнева. Но еще более стал Алексей опасаться ярости Петра после того, как на поминках Софьи-Шарлотты отец сам вручил ему грозное письмо, подобного которому доселе еще не бывало.

Переписка отца и сына и ее последствия

Петр писал Алексею, что радость побед над шведами «едва не равная снедает горесть, видя тебя, наследника, весьма на правление дел государственных непотребного». Петр упрекал сына в том, что он не любит военного дела, которое, по его словам, является одним из двух необходимых для государства дел, наряду с соблюдением порядка внутри страны.

Далее Петр писал: «Сие представя, обращуся паки на первое, о тебе рассуждая: ибо я есмь человек и смерти подлежу, то кому насажденное и взращенное оставлю? Тому ленивому рабу евангельскому, закопавшему талант свой в землю? Еще и то воспомяну, какого злого нрава и упрямства ты исполнен! Ибо сколь много за сие тебя бранил, и даже бивал, к тому же сколько лет, почитай, не говорю с тобою, но ничто на тебя не действует, все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только бы дома жить и им веселиться. Однако ж всего лучше безумный радуется своей беде, не ведая, что может от того следовать не только ему самому, то есть тебе, но и всему государству? Истинно пишет святой Павел: „Как может править Церковью тот, кто не радеет и о собственном доме?“