На всех была одна судьба

На другой день после разговора с плотниками в автороте что-то переменилось. Слесаря, механики куда-то уходили и долго не возвращались – появилось ощущение тревоги… Лев проходил через двор, когда его окликнул немец-ремонтник, лежавший под машиной:

– Помоги…

Подполз, лег рядом. Но вместо пояснения, что поддержать, прикрутить, услышал:

– Вас выдали: вы решили создать партизанский отряд. Сегодня допрашивают наших, завтра возьмутся за вас.

Узнав о провале, Гудков принял решение: побег откладывать нельзя, надо уходить ночью. Вечером их закрыли в комнате на ключ, чего раньше не делали. Лев лег в постель, не раздеваясь; от напряжения бил озноб… Ночью вдруг щелкнул дверной замок – вошел Курт. Глянул на «спящих», подошел к койке Льва.

– Ты заболел? – Положил руку на лоб. – Да-да, у тебя жар, я знаю средство… – Взял бязевые портянки, намочил в ведре, обмотал икры. – Утром будешь здоров. Спи.

Щелкнул замок, затихли шаги. Начинался дождь, который через полчаса перешел в тяжелый, глухой ливень, напомнивший лужские леса, мокрые шинели, гимнастерки, тоску и горечь окружения…

Прыгать решили через окно, выходившее на задворки. Высота метра четыре, но выхода не было. Один, другой соскользнули в ливень с подоконника, настал черед Льва. Глянул на дверь. Прощай, Курт, ничего не поделаешь, на войне «по-хорошему» не столковаться…

Несколько дней вся их группа из шести человек пробиралась лесом на восход солнца, на восток, в партизанский край. Подготовиться по-настоящему к побегу не удалось – на всех один пистолет да несколько кусков хлеба. Как-то под утро набрели на хутор, прихватили барашка и цинковое ведро. Лев, замыкавший группу, видел, как из дома вышел хозяин, посмотрел в их сторону, но шум не поднял, не закричал. В чаще, возле ручья, устроили привал, развели костер…

Где-то поблизости в лесах, граничивших с Псковщиной, действовали партизанские отряды. Как примкнуть к ним? На проселочной дороге выведали у крестьянки, в какую сторону держать путь. Самое опасное – перейти линию железной дороги, днем и ночью усиленно охраняемую.

Днем в той стороне неожиданно поднялась пальба, разгорелся настоящий бой – и разом затих. Выжидая, залегли в овсяном поле. На проселочной дороге появился старик – решили окликнуть, расспросить. Близость цели притупила осторожность, не хотелось думать, что все может повториться, как в автороте. Старик подтвердил: был налет партизан, и даже указал, в каком направлении скрылись.

Немного переждав, когда на закате над землей стелется марево, дымка, удачно проскочили через железную дорогу и залегли передохнуть в ржаном поле. Лежали недолго – в их сторону, от станции мчалась патрульная дрезина. За месяцы плена Лев присмотрелся к порядкам в немецкой армии: быстрота, четкость, беспрекословная исполнительность. Все отлажено, отработано, ни минутной заминки… Спрыгнув с дрезины, патруль на бегу разворачивается в цепь, впереди – натасканные собаки. Стрельба – один из группы ранен…

В лагере началась «обработка». Цель – выбить признание, что они партизаны, а если не партизаны, то кто? Всех пятерых бросили в круг, в ход пошли кулаки, сапоги, доски…

Очнулся Лев в землянке, на соломе, распухшими губами не пошевелить, вся голова в запекшейся кровавой корке. Полицай, приносивший воду и кусок хлеба, сочувственно вздыхал: отсюда дорога только на расстрел. Их и расстреляли бы как партизан, но тот, что был ранен на ржаном поле, в агонии признался, кто они и откуда бежали.

На другой день всех пятерых бросили в кузов машины и отвезли в лагерь военнопленных. Здесь пути-дороги молодого красноармейца и старшего лейтенанта разошлись. Но оказалось – ненадолго.

На территории лагеря у ворот лежала бочка, на которую бросали пойманных беглецов и били резиновыми шлангами, залитыми свинцом. 50 ударов не выносил никто – казнь хуже расстрела. Старший из немцев, стоявший у бочки, взглянув на новичков – избитых, истощенных, не способных держаться на ногах, – распорядился: «В партизанскую камеру!». Видно и так, что не жильцы.

«Партизанская камера» оказалась узким застенком с окном, заколоченным досками, – не определишь: день ли, ночь. Одни стояли, прижавшись спиной к бетонной стене, другие у их ног на корточках дремали. Потом менялись местами. Уходившие по вызову не знали, что их ждет: край рва или переброска в другой лагерь.

Беглецов из автороты выпустили на территорию лагеря через две недели. Застенок превращал военнопленных в доходяг; Лев едва передвигал ноги. Его место в бараке оказалось рядом с нарами бывшего военного инженера-ленинградца.

– Ты недолго протянешь, – определил его состояние инженер. – Я насмотрелся… Сделаем так. Завтра перед разводкой я вынесу тебя наружу, положу около дверей. После разводки бараки обходит переводчик Игорь.

Он ленинградец, поговори с ним. Что ты теряешь?

Так и сделали. При упоминании Технологического института переводчик спросил, на какой кафедре он работал.

– На кафедре физики.

– Там был сотрудник – высокий, в очках…

Лев назвал фамилию, имя, отчество физика.

– Это мой друг. – И, помолчав, решил: – Полежи пока в бараке, я подумаю…

Через два дня переводчик забрал Льва к себе – в отдельную комнату, находившуюся в хозяйственной постройке. Никто из немцев и полицаев туда не заглядывал. Кормил Игорь больного со знанием дела, начав с двух ложек рисовой каши. Молодые силы набираются быстро, если рядом в досягаемости цель…

Гудков исчез из лагеря, и Каждан был уверен, что старший лейтенант уже у партизан. Поправившись, он стал выходить на работу – чаще всего его направляли с группой пленных, обслуживавшей лазарет на окраине городка.

Решение не переменил – бежать, – но как попасть к партизанам? На кухне, где пленные выполняли разные хозяйственные работы, он обратил внимание на одну из вольнонаемных девушек – Лизу. Чувствовал: ей можно доверять. Девушка тайком подкармливала: кусок хлеба, кулечек сахара…

Лев рассказал ей, как оказался в окружении, как попал в лагерь, бежал из него, как оказался в Латвии; не скрыл и свои намерения. Лиза, видимо, доложила старшим и ожидала решения. Наконец сообщила названия деревень – целую цепочку, которую он должен миновать на пути в партизанский край.

Конкретного плана побега у него не было. Это Гудков с его военной подготовкой все делал с дальним прицелом. Лев полагался больше на случай…

В тот день их группа из четырех человек рыла яму для мусора на территории лазарета, вдали от корпусов. Госпиталь был обнесен колючей проволокой, но в один ряд, «в один кол». Кусачек нет, но есть четыре лопаты, которыми можно приподнять нижние «нитки», сделать лаз. Сто метров вырубки, дальше густой лес… Охранник, считая их доходягами, не очень усердно нес службу, время от времени отлучался – территория лазарета ограждена, – а в тот день совсем вышел за ворота… Лев решил: такой случай нельзя упускать!

Лопатами приподняли проволоку – двое выбрались на волю, помогли товарищам. Полоса вырубки не кончалась, только с их силами бежать среди пеньков, по траве!.. Оттуда, из-за проволоки, им казалось, что лес рядом…

От деревни к деревне, по цепочке, указанной Лизой, добрались до расположения отряда, входившего в полк бригады А.В. Германа.

В отряде о молодом ленинградском ополченце уже знали. И все же каждый вступающий проходил обязательную проверку. Слишком дорогой ценой приходилось платить за ошибку здесь, в логове врага, когда со всех сторон теснят каратели и тайные службы не оставляют надежды внедрить своих агентов.

Особист Струнников, беседовавший с ним, больше расспрашивал о лагерях, через которые прошел Каждан: кто начальник, фамилии полицаев… Видимо, о нем самом все уже было известно. Лев не вытерпел: «Гудков Николай Иванович не у вас в бригаде?». Особист усмехнулся: «Поживем – увидим».

На борьбу с партизанами, державшими тыловые коммуникации противника под постоянной угрозой, не прекращавшими ни на день «рельсовую войну», немецкое командование бросало немалые силы. Моторизованные команды карателей внезапно появлялись в районе действия партизан, стремились окружить их и уничтожить. Партизанские группы, выходя на задание, всегда были начеку, никогда не останавливались на ночевку в деревне, разбивали лагерь в лесу, выставляли охранение. Женщины, дети, подростки из ближних деревень приносили бойцам молоко, хлеб. Партизанская конная разведка неутомимо прочесывала окрестности, чтобы вовремя предупредить об опасности.