Генералиссимус князь Суворов

Мы уже видели, что для развития в нижних чинах нравственного чувства, Суворов учил их молитвам. Он сам говорил в письме к Веймарну, что это делалось, дабы «они познавали грех, и наказание, коим 99 против сотого правятся ныне, что тяжело и излишнее». Излагая таким образом свой нравственный метод для уменьшения проступков и следующих за ними взысканий и называя обязанность наказывать тяжелою и излишнею, когда проступки могут быть устраняемы иначе, Суворов прибавляет, что солдат он много и не наказывал. Это заявление имеет большую цену, особенно рядом с другим, сделанным им несколько позже, в Турции, в 1773 году, его начальнику, Салтыкову: «ладно, что копорская рекрутская команда будет в полку; только бы ее поберегли там от палок и чудес». Из приведенных немногих данных можно кажется заключить, что Суворов. не задумываясь подвергать солдат взысканиям не только за важные проступки, но и за «прегрешения». как он сам выражается, все-таки не был жесток, не любил наказаний и осуждал палочную щедрость ¹⁷.

О формах строя, предпочитаемых Суворовым, ничего сказать нельзя; как видно, у него в этом отношении ничего своего, оригинального не было, а держался он общих уставных правил, по которым развернутый фронт был нормальным боевым порядком, как и во всей Европе. Не было у него однако и слепой рутинности; он брал ту форму, которая по его мнению, более подходила к обстоятельствам. Например, в открывшейся вслед затем польской конфедератской войне, он часто употреблял для атаки походные колонны с интервалами, так чтобы хвост колонны служил резервом её голове.

Так велись учебные занятия в Суздальском полку. Они представляли целую систему, которая была настолько известна подчиненным Суворова, что он мог отдать ротмистру Вагнеру в 1771 году такое короткое приказание: «прикажите весьма отчуждившуюся пехоту экзерцировать на ноге моего известного суздальского учреждения». Много имела Суворовская система обучения необычного, резко отличавшегося от общепринятых тогда взглядов и порядков, и большая часть этого различия коренилась в том, что он готовил свой полк исключительно для службы военного времени. Существует положительное свидетельство, что в Ладоге он учил своих солдат перепрыгивать широкие рвы, что люди обучались у него и плаванию, потому что нередко, окончив строевое ученье, он подводил полк к берегу Волхова, приказывал всем раздеться, раздевался сам и затем производил переправу в брод и вплавь. Затем, он делал ночные маневры; вызывал полк по тревоге во всякое время года, днем и ночью; производил форсированные учебные марши также во всякое время; переправлялся чрез реки без мостов; однажды пока-зал своему полку примерный штурм на монастыре, мимо которого привелось идти, — вот что бросалось всем в глаза, удивляло и забавляло. Не была понята основная его мысль, и потому озадачивали приемы исполнения, которые и пошли за оригинальничанье чудака-полковника, Такой неверный взгляд перешел в литературу и дожил даже до нашего времени. Суворов был действительно чудак; но если в нем замечались выходки чудака, то из этого никак не следовало, что только одни такие выходки он и делал. Он безгранично верил в жизненные свойства своего «суздальского учреждения» и потому, прививая свою систему к полку, не желал поступиться ничем. И это-то глубокое по своему смыслу дело окрестили чудачеством, огласили искусственным оригинальничаньем ¹⁸.

Чтобы кончить с обучением Суздальского полка, заметим, что никаких Суворовских афоризмов, получивших впоследствии такую известность, мы в эту пору еще не встречаем. Не попадаются в его наставлениях, приказах и переписке ни «глазомер, быстрота, натиск», ни «пуля дура, штык молодец», ни «немогузнайство» и проч. и проч. Из вышеизложенного явствует, что почти все это существовало уже тогда в понятиях Суворова и переводилось им в дело; но законченную, лаконическую форму едва ли имело.

Полковые командиры — столпы армии; армия не может быть хороша без хороших полковников. Но доброкачественность полкового командира определяется обыкновенно по масштабам различным. Нельзя обойти соображение, что на боевом поле может зачастую выпасть на долю полкового командира начальствование отрядом из войск двух и трех родов оружия. Следовательно полковому командиру необходимо обладать по крайней мере практической подготовкой в подобном начальствовании, иначе ему будет недоставать того самого, что Суворов считал необходимым качеством последнего солдата — уверенности в себе, в своих силах, в своей годности к известному кругу действий. Сверх того у полковника, близко знакомого со всеми родами оружия, взгляд на строевые занятия полка должен быть шире, яснее, правильнее. Таким именно полковником был Суворов, представлявший собою самое выдающееся исключение из общего уровня. Подобный редкий полковой командир не виден весь на учебном поле своего полка, и будет поучительно познакомиться с его взглядами на другие роды оружия, как бы ни были скудны сохранившиеся по этому предмету сведения.

В приказе 25 июня 1770 года на все посты подчиненного ему района. Суворов говорит: «Кавалерии стрелять вовсе не годится, а несравненно лучше палаш и копье; разве паче чаяния случилось бы достреливать в погоне; но и при сем лучше холодное оружие, ибо иным нечаянно можно расстреляться, и для нового заряжания таковым по себе время кратко и драгоценно». В другом приказе он подтверждает: «кавалерии атаковать только на палашах»; «в погоне кавалерии надлежит только смело врубаться неиспорченным фронтом, кроме фланкеров, кои могут стрелять из пистолетов, по цельно»; «состоящих на постах казаков обучать разным атакам». Таким образом, он почти отрицает в кавалерии употребление огнестрельного оружия, что было в то время большой новизной; несмотря на это, приказывает беречь пулю и, если стрелять, то метко. Он предписывает обучать кавалеристов рубке палашами — «низко пехоту, выше конницу. по прежде подлинной рубки приучать к отвесу палаша». Он говорит, что тут нужна не столько сила, сколько искусство, и приводит в доказательство одно свое дело: «из всех тех, коих карабинеры рубили, большая часть ускакали раненые, а малосильные драгуны рубили наповал». Он требует, чтобы лошади не боялись блеска палаша; учит при карьере приподниматься на стременах и нагибаться вперед на конскую шею; начинает и кончает свои наставления необходимостью выучки, экзерциции ¹¹.

Артиллерии Суворов предъявляет требование меткости, скорого заряжания и особенно соответственного выбора позиции, на что и предоставляет ей полную свободу. По этому поводу он говорит в приказе 25 июня: «Пушки в деле действуют сами но себе, и хотя артиллеристов скорому заряжанию и пальбе примерами весьма приучать, но паче того знанию батарейного места, которое состоит в привычном свидении равнины, разве малого полевого возвышения расстоянию. Натверживать в память артиллеристам непрестанно, чтоб в истинном действии стреляли редко, но весьма цельно; знали бы качества их орудия и заряда; напрасно не стреляли б».

Во всех родах оружия, Суворов требует строевых упражнений с применением к разного рода местности и совокупного маневрирования. Во главе всего поставлено «жестокое

и поспешное нападение»; «удары простые, но поспешные и храбрые». Это его альфа и омега.

Прошло слишком пять лет со времени назначения Суворова командиром Суздальского полка; пять военных лет мирного времени. Осенью 1768 года сказан полку военный поход; после учебного курса наступал боевой экзамен.

Глава IV. Польская конфедератская война: Ланцкорона; 1768—1771.

Польша; постепенное её падение и современное состояние. — Барская конфедерация. — Форсированный марш Суворова к Смоленску; поход оттуда к Варшаве; поиски; бой под Ореховым. — Назначение Суворова начальником люблинского района; характер войны. — Производство в генералы; столкновения; неприятности с начальником; борьба с самовольством и грабительством. — Дюмурье; удачное начало его действий; спешное движение Суворова; неудачный штурм ланцкоронского замка; погоня за конфедератами; вторичное движение к Кракову; неуспех под Тынцем; победа при Ланцкороне, — Осуждение образа действий Суворова; объяснение. — Преследование Пулавского