Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризи

В ходе Балканских войн и особенно в период назревания общеевропейского кризиса Россия настойчиво стремилась превратить свой формирующийся блок с Францией и Англией в полноценный и, как не раз подчеркивал Сазонов, открытый (то есть в своей невоенной части публичный, не содержащий секретных договоренностей) оборонительный политический союз, видя в нем мощный фактор сдерживания германо-австрийской угрозы и, следовательно, верный способ не допустить мировую бойню, к участию в которой не ощущала себя готовой. «Все потребности нашего внутреннего развития ставят задачу поддержания мира на первое место», — писал министр Николаю II в секретной записке незадолго до Первой мировой войны, говоря о предотвращении общеевропейского военного столкновения как о «главной и первостепенной задаче» русского правительства на мировой арене ^{174}. Но тщетно. Если с Парижем к началу мировой войны отношения, по словам того же Сазонова, уже «стояли на твердой почве договорных актов, которыми, после подписания морской конвенции 1912-го года, определялась вся совокупность оборонительных мер, предусмотренных нашим союзным договором» ^{175}, то Лондон до последнего уклонялся от принятия на себя внятных и твердых военно-политических обязательств перед Россией. В этом, по мнению главы русского дипломатического ведомства, сказывалось «вековое предубеждение английского общественного мнения против европейских союзов» ^{176}, [8], в угоду которому на Даунинг-стрит стремились сохранять видимость свободы рук, тем самым обрекая Антанту на незавершенность своей военно-дипломатической подготовки к конфликту с центрально-европейскими державами. Петербург вынужденно мирился с такой линией британского кабинета, хотя в недооформленном из-за этого состоянии Антанта сдерживающим Тройственный союз фактором полноценно выступать, разумеется, не могла. Последняя стадия секретных русскоанглийских переговоров с целью заключения с Альбионом политического консультативного соглашения проходила уже в условиях общеевропейского июльского кризиса 1914 г., который привел к мировой войне.

Отношение стран Антанты к наделавшей много шума миссии немецкого генерала О. Лимана фон Сандерса, направленного, по инициативе младотурок, в 1913 г. в столицу Турции командовать расквартированным в Стамбуле туземным корпусом [9], явилось следующим после Балканских войн испытанием прочности нового европейского блока и способности его участников к согласованным действиям. Однако в полной мере проверить результативность своего консолидированного давления на Берлин и Стамбул с тем, чтобы добиться отозвания с берегов Босфора немецких военных «советников», им не удалось.

В Петербурге, отмечал исследователь Е. А. Адамов, назначение Лимана было воспринято, «как фактическое отрицание каких-либо преимущественных прав и интересов России в Проливах, как непосредственная угроза этим интересам в настоящем и всем планам и расчетам в отношении будущего» ^{177}. [10] На оставление в Стамбуле этого «как бы германского гарнизона» Сазонов соглашался лишь в случае санкции Турции на проход из Средиземного моря в Черное дредноутов, приобретенных Россией за границей.

Но западные союзники России, по признанию того же сэра Бьюкенена, «панически» боялись европейской войны и, к большому разочарованию Петербурга, поддержали его недостаточно твердо. И вновь наиболее компромиссную позицию заняла Англия — из опасения испортить отношения с мусульманским миром и еще более — из стремления, в угоду собственным сиюминутным интересам, поддержать существование Оттоманской империи. Лондон, отмечает историк Форин офис З. Стейнер, опасался, как бы русские не нарушили европейский «баланс сил» и не столкнули немцев на «еще более агрессивную позицию» ^{178}. [11] Вскоре, однако, мнение сент-джеймского кабинета по турецкому вопросу сменилось на противоположное. Вместе с тем появление на Босфоре многочисленной немецкой военной миссии с небывало широкими полномочиями все же стимулировало сближение России с Великобританией как «владычицей морей». Свой континентальный союз с Францией Петербург теперь жаждал дополнить британской «планомерной морской помощью», необходимой на случай вооруженного столкновения с Тройственным союзом ^{179}. В апреле 1914 г. Николай II в беседе с британским послом говорил о возможном военно-морском сотрудничестве двух стран на Балтике, в мае руководство русского ВМФ определило цели, задачи и формы такого взаимодействия ^{180}. Однако внимание британского правительства в тот момент всецело занимала проблема Ольстера, отодвинувшая для него европейские дела на задний план. Только к середине июля 1914 г. в результате переговоров русского морского атташе в Лондоне с британским Адмиралтейством был подготовлен текст российско-британской военно-морской конвенции, но до войны подписать ее так и не успели.

Конфликт вокруг миссии фон Сандерса еще более обострил и окончательно испортил русско-германские отношения, фактически явившись политической увертюрой войны. «Русско-прусские отношения умерли раз и навсегда! заявил в этой связи экспансивный кайзер. Мы стали врагами!» ^{181} Вместе с тем миссия Сандерса убедила Сазонова и самого царя, что впредь уступать германскому давлению для России не только унизительно, но прямо опасно. Дальнейшее попустительство попыткам Берлина утвердиться в проливах и тем самым запереть Россию в Черном море, «всеподданнейше» докладывал министр, «будет равносильно крупному политическому поражению и может иметь самые гибельные последствия». Оно не предохранит Россию «от возрастающих притязаний Германии и ее союзников» и не укрепит сплоченности стран Антанты, каждая из которых «будет стараться искать иных обеспечений своих интересов в соглашениях с державами противоположного лагеря» ^{182}. Морское командование, полностью солидаризуясь с МИД в оценке политики Германии на Балканах и опасных для России последствий миссии Лимана, со своей стороны предложило, чтобы страны Антанты сговорились о немедленной и одновременной оккупации ряда пунктов Малой Азии и занимали их до тех пор, пока их требования не будут удовлетворены ^{183}. Сазонов счел образ действий, предложенный военными моряками, «едва ли не самым целесообразным», но лишь в качестве крайнего средства. Сам он в виде промежуточных мер давления выдвигал финансовый бойкот Турции, а затем и отзыв державами Антанты своих послов из Стамбула. Царь согласился с предложением Сазонова рассмотреть этот вопрос на Особом совещании.

Однако Совещание, созванное 13 января 1914 г., было встревожено перспективой «несвоевременной» для России войны с Германией (так сформулировал перспективу премьер Коковцов) и рекомендовало воздержаться от энергичного нажима на Турцию по рецепту дипломатов или военных моряков. Оно высказалось за продолжение переговоров с Берлином до ожидаемой «полной их неуспешности», но не сочло возможным «прибегнуть к способам давления, могущим повлечь войну с Германией», в случае «необеспеченности активного участия как Франции, так и Англии в совместных с Россией действиях» ^{184}. В результате последний предвоенный международный кризис был урегулирован издевательски половинчато для Антанты [12]. По существу, проблема осталась неразрешенной и лишь из острой была переведена в затяж ную фазу. Служебное перемещение немецкого военного «советника» отнюдь не уменьшило его прав и даже расширило поле его командной деятельности. Благодаря этому германское влияние в Оттоманской империи осталось по меньшей мере прежним.