Очерки истории Трапезундской империи

В сущности, мы находимся здесь перед трудноразрешимой дилеммой, которую осложняет приведенное выражение άνευ του έπισφαιρώματος. Но допустим условно, что это выражение должно быть истолковано в том смысле, что венцы севастократоров и кесарей редко обладают сплошными украшениями по сравнению с царской стеммой, за исключением покрывающего их закругления, то есть примем не то толкование, как дано латинским переводом текста: «neque globosum superne tegumentum habent». В таком случае рассуждения акад. Кондакова оказались бы не совсем основательными, подрывалась бы надежда отличить форму стеммы и кесарикия, как называется у Константина кесарский головной убор. Притом же в дальнейшем положении и сам Н. П. Кондаков, говоря на с. 75 о головных уборах великого дуки, великого доместика и др. высших чинов, признает возможным видеть матерчатый верх на их скиадиях, хотя и без клавов или галунов. И в дальнейшем проверяя тексты Кодина памятниками, автор дает именно такие головные уборы высших придворных чинов, которые представляют разных форм и размеров матерчатое закругление и таким образом подрывают основную мысль об отличии по форме императорской стеммы и кесарикия. Но вот что останавливает на себе наше внимание. Сам Кодин по отношению к венцам кесаря и севастократора [44] сделал признание, что древних форм он не знает, но что царь Константин, пожаловав сан севастократора своим шуревьям Мануилу и Иоанну Асану, наделил их венцами, украшенными камнями и жемчугом и с одною камарою напереди. Нельзя иначе представлять себе и этот убор «с камарой», как именно с металлическими приспособлениями или с «дужкой» для утверждения камары, а самая дужка необходимо нуждалась в матерчатом покрытии. Возвращаясь еще раз к тексту Анны Комниной, мы должны высказаться прямо против того понимания выражения άνευ τοΐ έπισφαιρώματος, какое дано латинским его переводом и которое, по-видимому, направило на ложный путь исследователей. Что здесь нужно видеть не больше того, как «кроме (или за исключением) покрышки», т. е. матерчатого верха, это сейчас будет объяснено параллельным местом. Но и вообще смысл места цесаревны Анны так категоричен, что только при желании оправдать им предвзятую мысль можно видеть в нем отрицание той особенности убора, которая дана выражением ётисярацхаца. Об этой особенности она бы и не должна была говорить, если бы ею не обладал кесарикий. Но вот место, которое говорит за нас: ό τοιούτος οΰν μοναχός τφοσκαρτερεΐ εν τη εκκλησία ημέρας επτά σχολάζων από παντός έργου, άνευ αναγνώσεως, т. е. этот монах остается в церкви в течение семи дней, удерживаясь от всякого занятия, кроме чтения [45]. Таким образом, в словах цесаревны Анны нужно видеть тот смысл, что царская стемма отличалась от кесарикия лишь теми украшениями и особенностями, которые ею определенно указаны, а что в кесарикий таких украшений было меньше.

Предыдущее изложение состояния вопроса дает малоутешительный вывод именно насчет формы того кесарикия, который составлял принадлежность сана кесаря и севастократора и который хорошо был знаком как Константину Порфирородному, так и цесаревне Анне. Не один раз первый упоминает об этом уборе. Отличие кесарского и севастократорского облачения состоит в широком плаще с фибулой и в головном уборе, т. е. в кесарском парадном облачении [46]; но ясно, что это говорит столько же, как наше выражение: «мундир IV класса» или «праздничная форма», тем более что и лорон, как далее выясняется у Константина (р. 221, 20), составлял принадлежность кесарской формы. Лишь раз употребленное выражение венец, т. е. кесарий (ibid., 224, 24) приближает к конкретному представлению о кесарикий как венце.

Нет сомнения, что в толковании текста Анны Комниной о кесарском головном уборе нужно отправляться от следующего места о кесарской короне [47]. Он имел, говорится о сыне Василия Македонянина, головной убор белого цвета, напоминающий деревянную резьбу на капители колонны (προπολωμα) златотканный, похожий на золотом вышитую корону. Никак нельзя этот текст понимать иначе, как в смысле высокого убора, имеющего покрышку из материи и украшения.

Προπόλωμα X в. вполне отвечает έπισφαίρωμα Анны Комниной, и последнее должно быть истолковано как принадлежность кесарикия, в противоположность латинскому переводу текста. И вообще столько же тексты писателей, как и памятники, одинаково дают понятие о головных уборах высших чинов византийского двора, как о таких, которые обращали на себя внимание своей причудливой формой, т. е. способами приготовления матерчатого покрытия для металлического обруча [48].

Как видно из приведенного выше места цесаревны Анны Комниной, сан севастократора есть высший, первоклассный, в придворном обряднике; его носил самый близкий к царю член царской династии. Титул севастократора до Исаака, сына Алексея I Комнина и брата царя Иоанна, носил только один член дома Комнинов, именно брат царя Алексея, именем также Исаак, иногда называемый первый севастократор. Племянник его Исаак, на которого перешел титул, играет исключительную роль в истории. Вся почти долголетняя жизнь этого весьма даровитого и высокообразованного принца прошла в скитаниях по чужим землям. Нельзя также не принимать во внимание и того обстоятельства, что потомство этого князя разделяло судьбу своего предка: было всегда в протестующем лагере, не уживалось с комниновским режимом и искало приключений на чужбине. Сыновья севастократора Исаака, Иоанн и Андроник, будущий император, были также исключены из наследования при Мануиле. Старший сын Исаака, Иоанн, известен тем, что принял мусульманство, а Андроник представлял собой тип изящного, обаятельного и прекрасно образованного принца. Он также большую часть жизни провел за границей при дворах латинских князей Сирии и Палестины, у гостеприимных государей и эмиров Грузии, Икония и, наконец, у русского Галицкого князя. Правнуки Исаака, Алексей и Давид, сыновья севастократора Мануила, положили основание Трапезундской империи [49].

Теперь легко понять, что если бы мы нашли на изучаемом памятнике, в башне кремля, некоторые указания на сан или чин изображенного лица, то особенности головного убора его могли бы быть истолкованы применительно к этому именно сану, независимо от существующего в литературе представления о кесарском венце или головном уборе. Выше было сказано, что по обе стороны изображения была надпись. Уже то обстоятельство, что она занимала восемь строк, свидетельствует о ее особенном назначении и характере. Каждая строка ее начиналась по одну сторону лица и продолжалась по другую — делаем это объяснение, чтобы показать, что надпись имела коммеморативную, или посвятительную цель, т. е. надписью желали обозначить больше, чем могло дать изображение: намек на исторические обстоятельства, на цель построй ки самого памятника и т. п. Вот об этом следует очень пожалеть, что из надписи сохранилось так мало и что она подвергалась очень суровой промывке. Не один раз мы принимались за разгадку следов букв при разном освещении, причем выносили неодинаковые заключения. В конце концов нужно было удовлетвориться наименьшим, но таким, что бесспорно. В восьми строках надписи мы могли прочитать:

Прежде чем предлагать свои догадки к осмыслению даваемых надписью намеков, продолжим описание самой композиции. Как сказано выше, здесь есть центральная фигура и есть боковые. Рядом с первой, по правую сторону от зрителя, по направлению к дверям, фигура в виде ангела с ясно читаемым на боку

т. е. αγιος (святой), в панцире и со стеммой на голове, т. е. с узким металлическим и украшенным каменьями и жемчугом обручем. Это второе изображение составляет принадлежность композиции, что и выражено в определенном его отношении к центральной фигуре: в поднятии руки или в жесте приглашения, обращенном к ней. Можно бы даже думать, что святой касается руки стоящего перед ним лица. Менее отчетливо сохранилась та фигура, которая находится по левую сторону от центральной и изображена держащею крест в левой руке. Относительно этой; фигуры нужно сказать, что в ней явно заметны два наслоения, две краски, два фона и, наконец, следы разного одеяния: хитона снизу и дорогого верхнего плаща. Не подлежит лишь сомнению то, что и эта фигура обращена к центральной и составляет принадлежность композиции. Она снабжена, как и первая фигура, нимбом вокруг головы. Поверх ее благословляющее поясное изображение Эммануила.