Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Если мы будем смотреть на события лишь с точки зрения союзников, то неминуемо забудем о том, что Наполеон также столкнулся с серьезными проблемами. Стоя в обороне в Саксонии с большой армией, он обрекал свои войска, прежде всего лошадей, на голод. Марши и контрмарши, к которым Наполеона понуждала Трахенбергская стратегия коалиции, истощали силы молодых наполеоновских новобранцев. Враждебное отношение местного населения и более всего прочего — значительно худшее качество легкой кавалерии затрудняли французам сбор разведданных. Главная база Наполеона в Дрездене, от которой зависело снабжение французской армии продовольствием, боеприпасами и фуражом, была слабо укреплена и располагалась всего в одном дне пешего пути от австрийской границы. Оделебен, все еще находившийся в ставке Наполеона, позднее описавший эти и другие проблемы, вспоминал, что высокая надежда и цель Наполеона в ходе осенней кампании состояли в том, чтобы воспользоваться ошибками союзников. Эта надежда была реальна, учитывая театр военных действий, сложности, связанные с военными операциями союзников, и неудачные действия военачальников коалиционных войск [654].

Вести повествование о первых неделях осенней кампании 1813 г. в Германии тем более трудно, что сражения разворачивались на трех отдельных театрах военных действий. Главные силы армии под командованием Шварценберга на юге, Силезская армию Блюхера на востоке и Северная армия Бернадота рядом с Берлином действовали независимо друг от друга, и для ясности необходимо поочередно следить за тем, что происходило с каждой из них. Говорить же об истории осенней кампании как некоем едином и связном целом можно только после завершения первой половины кампании и совместного наступления армий коалиции в Саксонии в направлении Лейпцига.

Как и следовало ожидать, из трех командующих армиями Блюхер быстрее остальных принялся за дело после истечения срока перемирия. В действительности, громогласно заявляя, что «настало время покончить с дипломатической буффонадой», он предпринимал первые шаги еще до того, как предполагалось начать военные действия [655]. Подстрекаемый Барклаем, Блюхер, чтобы иметь предлог, нарушил некоторые второстепенные условия перемирия и 13 августа вторгся на нейтральную территорию между двумя армиями в Силезии. Это был разумный шаг. В провинции, истощенной постоем двух крупных армий в июне — июле 1813 г., нейтральная территория вокруг Бреслау выделялась тем, что собранный здесь урожай едва начали употреблять в пищу. Столь желанную добычу стоило прибрать к рукам, чтобы она не досталась врагу.

Еще важнее было то, что демарш Блюхера позволил союзникам перехватить инициативу и вынудил Наполеона скорее реагировать на передвижения противника, чем самому направлять ход событий. Наступление Силезской армии, например, отвлекло внимание Наполеона от находившихся под началом Барклая колонн русских и прусских войск, которые в то время маршировали в юго-западном направлении для соединения с армией Шварценберга в Богемии. Если бы французы атаковали эти колонны, пока те были растянуты на марше, это могло бы иметь серьезные последствия. Кроме того, взяв инициативу в свои руки, Блюхер застал стоявшие перед ним силы французов врасплох и вытеснил их с нейтральной территории вплоть за р. Бобр. Блюхер вел наступление вместе с армейским корпусом Сакена, состоявшим из 18 тыс. русских солдат и располагавшимся на правом фланге, 38 тыс. пруссаков Йорка в центре и 40 тыс. русских Ланжерона на левом фланге.

Граф А.Ф. Ланжерон, старший офицер армии Блюхера, был одним из многочисленных французских эмигрантов на русской службе. Свой первый боевой опыт он приобрел в войне за независимость американских колоний. В 1790 г. он присоединился к русской армии, осаждавшей турецкую крепость Измаил, отчасти обуреваемый жаждой приключений, но, по слухам, также и для того, чтобы уйти от последствий дуэли со священником. Ланжерон завоевал уважение русских своей храбростью и инициативой, проявленными в ходе осады, и до конца своих дней оставался на службе у российского императора. Впервые за много лет Ланжерон увидел Париж в марте 1814 г., когда его войска штурмовали высоты Монмартра, лежавшие за воротами города. Он продвинулся по службе, в основном сражаясь с турками, однако при Аустерлице его отнюдь не блестящие действия навлекли на него гнев Александра и почти стоили ему карьеры. Впоследствии Ланжерон вернул себе расположение императора, отличившись в боевых действиях против турок, но мало кто сомневался в том, что граф был скорее компетентным, чем выдающимся генералом [656].

Ланжерон являлся странной фигурой в рядах русско-прусской армии Блюхера. У него была характерная для южного француза внешность: смуглая кожа, черные глаза и волосы. Он умел очаровывать, вести остроумную и непринужденную беседу в духе старорежимных парижских салонов. Он писал трагедии и сочинял песни. Крайне рассеянный, он любил игры в слова, головоломки и шарады. Временами его можно было видеть ходящим взад-вперед, с опущенной головой, руками, сцепленными за спиной, погруженным в свои мысли. На поле боя он был спокоен, производил сильное впечатление на окружающих и умело пользовался особенностями рельефа. Он выучился бегло и гладко говорить по-русски, но из-за его причудливого акцента солдаты часто его не понимали. Тем не менее подчиненным он нравился, и их приязнь была взаимной. Одной из наиболее располагающих черт характера Ланжерона было его невероятное преклонение перед храбростью, порядочностью и самопожертвованием обыкновенного русского солдата, которым, как он любил говаривать, ему выпала большая честь командовать. Возможно, в этом чувстве сквозило отношение колониального офицера, который отдавал гораздо большее предпочтение доблестным туземным крестьянам, чем грубым и развязным буржуа у себя дома. Но Ланжерон также был щедр, даже рыцарственен по отношению к своим офицерам, скор по части награждения других и часто критичен к себе самому.

Будучи старшим офицером в армии Блюхера, Ланжерон, однако, нес некоторую ответственность за поддержание добрых отношений между русскими и прусскими войсками, а также их военачальниками. Это представляло определенные трудности. Ланжерон не говорил по-немецки, а Блюхер не знал ни слова по-французски или по-русски. Общение на французском языке шло через начальника штаба Блюхера Гнейзенау. Подобно многим французам того времени, Ланжерон смотрел на немцев скорее как на объект шуток, как-то заметив, что «тяжеловесность, строгий формализм, слабое воображение этой нации, а также отсутствие у нее утонченности вызывают неприязнь по отношению к ней у других народов». Гнейзенау ненавидел французов еще больше, чем Ланжерону не нравились немцы. Кроме того, начальник штаба Блюхера был своего рода радикалом, грезившим о том, что ему удастся довести германский народ до столь же сильного националистического безумия, которое в свое время охватило революционную Францию. К французу, имевшему схожие наклонности, он питал бы ненависть, но понимал бы его; совсем иначе обстояли дела с графом, находившимся в эмиграции и сражавшимся против собственной страны [657].

Командная структура Силезской армии действительно сулила катастрофу. Сакен и Блюхер по крайней мере могли общаться по-немецки. Со временем они стали восхищаться отдельными качествами друг друга. Их хорошие отношения, однако, были нежданной благодатью, поскольку Сакен был остер на язык, отличался взрывным темпераментом и имел плохую репутацию в качестве подчиненного. При всем при этом по сравнению с Йорком он был просто ангелом. Командир прусского корпуса считал Блюхера идиотом, а гораздо более молодого Гнейзенау — не более чем военным теоретиком и опасным радикалом. То, что он начал подчиняться приказам этой парочки, было очевидным унижением с точки зрения заслуг Йорка и здравого смысла. Именно с этими верховными военачальниками во главе Силезская армия 21 августа осознала, что противостоит самому Наполеону, его гвардии и основным резервным силам французской армии, которые поспешили на подмогу корпусам, отступавшими перед войсками Блюхера.