Пестрые истории

Посетители отцовской книжной лавки проглотили эту наживку. Их не слишком занимал какой-то чужак, хотя бы и благородной души, им важно было, что теперь перед ними открывалась самая большая ценность этого собрания: протестантский трактат «Исповедание верой», в котором изложено религиозное кредо Шекспира.

Они не стали доискиваться, зачем это Шекспиру понадобилось высказывать свою убежденность в протестантизме. Они удовольствовались тем, что могут наслаждаться прекрасным шекспировским слогом. Особенно очаровала любителей из книжной лавки вот эта молитва: «О Господи, спаси и сохрани нас, подобно нежной курице, что укрывает мелкое потомство свое крылами, и тем надежно сохраняет его».

Когда старый Айрленд блеснул этой драгоценностью, явно выковырянной на скотном дворе, перед двумя протестантскими попами, один из них воскликнул: «Господи, наши молитвенники богаты прекрасными строками, но вот, Господи, это муж, который превзошел нас всех».

Теперь юный Уильям совсем осмелел и представил еще одну бесценную вещь — собственноручно написанное любовное письмо Шекспира к жене, Анне Хэтеуэй.

Не помешает ознакомиться с ним полностью:

К сему был приложен локон. Старый почитатель Шекспира (Айрленд-старший) запер его в золотую шкатулку и только наиболее достойным из почитателей Шекспира дарил по одному волоску: удостоенные такой чести, они отдавали вправить волосок в перстни с драгоценными камнями.

А чтобы, помимо сравнения с курицей и кедром, дать образчик совершенно нераскрытых в нем возможностей Шекспира как драматурга, он представил несколько неизвестных отрывков из «Гамлета», а также черновики отдельных сцен «Короля Лира».

В слепом порыве старый почитатель выставил эти реликвии в своей лавке. Более того, поскольку кое-где стали сгущаться тучи сомнения, так вот, чтобы рассеять их, он представил весь материал на рассмотрение некоей комиссии.

Двадцать четыре ученых мужа, писатели и прочие знатные особы поставили свои подписи под заявлением, в котором говорилось, что они, рассмотрев представленные Самюэлем Айрлендом в их распоряжение бумаги, убедились в том, что они подлинные. Среди подписавшихся были Генри Пай, официально увенчанный лаврами поэт, три лорда, д-р Парр, авторитетный теолог и критик, и, цитируя «Короля Лира», last not least — завершающий, но не последний — Джеймс Босвелл, которого Томас Маколей назвал «великим мастером биографий»{Босвелл (или Босуэлл) Джеймс (1740–1795) — шотландский литератор, известный главным образом как многолетний секретарь, собеседник и биограф ученого Самюэля Джонсона, с которым познакомился в Лондоне в 1763 г. и более 20 лет вел ежедневные записи своих бесед с ним. Из этих записей родилась его знаменитая книга «Жизнь Самюэля Джонсона» (Boswell. The Life of Samuel Johnson, 1791), считающаяся литературным шедевром и классическим образцом биографического жанра. — Прим. ред.}.

Тут последовала прямо театральная сцена, когда Босвелл, исследовав бумаги, упал на колени и воскликнул: «Поцелуем запечатлеваю реликвии нашего бессмертного поэта и благодарю Бога, что позволил мне дожить до того, что мне воочию довелось лицезреть их».

Понятно, что после такой реакции у парня воистину выросли крылья, он уже воображал себя чуть ли эвонским лебедем. Тогда он притащил домой еще один бесценный дар на удивление щедрого незнакомца: полную рукопись дотоле неизвестной трагедии Шекспира «Вортигерн и Ровена».

При этой вести загудела вся страна. Еще бы! Целая пьеса великого и бессмертного! Чьи отдельные строки до сих пор только вдыхали, подобно дымку опийного мака! Англия плавала в море радости и простодушной надежды. Два директора лучших лондонских театров осаждали старого Айрленда, сражаясь за честь и право поставить вновь обретенную пьесу на сцене. Победил Шеридан, директор театра «Друри-Лейн» («Drury Lane»), сам известный поэт. Он немедленно заплатил за право постановки триста фунтов стерлингов и оговорил половину доходов от первых шестидесяти представлений.

Единственным, кто не разделял восторгов, был Мэлоун. В свое время это он признал в Чаттертоне поэта, а теперь в юном Уильяме увидел всего лишь фальсификатора. Но его голостонул в общем гаме. Представление было назначено на 2 апреля 1796 года.

В спектакле на главных ролях были заняты самые блестящие актеры: великий Кембл, миссис Сиддонс (которую впоследствии удостоили быть похороненной в Вестминстерском аббатстве), миссис Джордан (которая сверх своего сценического таланта была еще и любовницей герцога Уэльского).

Театр был полон, торжественная тишина, напряженное ожидание. Поначалу дело как-то шло, только публика понемногу зашевелилась. Так это Шекспир? Эта простенькая сказочка, плоские мизансцены, бездарные стихи, скудоумие, пустой лепет? Гул в зале усиливался, наконец разразился скандал. Развязка наступила в 5-м акте, когда Вортигерну по ходу пьесы надо было произнести: «Положим конец этой трагикомедии!»

Кембл произнес эти слова столь выразительно, что по театру прокатился взрыв хохота. В зале со всех сторон раздались крики одобрения, публика неистовствовала и хохотала. Судьба пьесы была решена, первое представление оказалось и последним.

Мыльный пузырь с Шекспиром лопнул. Уильям Генри бежал из театра, бежал из дому, а из адвокатской конторы бежать не пришлось — его и так выгнали на другой же день.

Свое неслыханное святотатство позднее он попытался исправить тем, что издал сочинение под заглавием «Признания», в нем с великим раскаянием он сознался в заблуждениях юности.

Его былые поклонники отступились от него и, наверное, задним числом сами удивлялись, где был их разум, когда пачкотню 18-летнего юнца принимали за шедевр величайшего английского поэта.

Старик Айрленд продолжал оставаться в плену своих заблуждений, теперь уже в одиночестве. Ни доводы Мэлоуна, нн признания сына (с которым он окончательно порвал и до самой своей смерти не желал его видеть) не могли вызволить его оттуда. Он упрямо держался того, что реликвии настоящие. Что касается сыновних признаний, тут у него был один контрдовод: «Я лучше знаю своего сына: это такая бездарность, что он просто неспособен состряпать хотя бы одну стихотворную строчку».

Правда, позднее Уильям Генри попробовал себя в нескольких томиках стихов и одном романе, но они годились разве на то, чтобы еще раз показать: одно дело хороший подражатель, другое — слабый поэт.

В дальнейшей жизни его бросало в разные стороны: работал в библиотеке, давая книги в долг, был копиистом, актером, уличным писарем и мошенничал. Умер в нищете 17 апреля 1835 года.

И в его случае возникает все тот же вопрос: что навело его на мысль о фальсификации? Может быть, он хотел угодить отцу, может, получал за свои подделки деньги, а может, в его голове бродили честолюбивые мысли: начать с розыгрыша, выбиться в большие поэты и сбросить маску?..

Альтдорф — городок в Швейцарии, известный тем, что наместник герцогов Габсбургов на рыночной площади велел установить шест со шляпой герцога на верхушке, которой всем и каждому надо было низко кланяться.