Последний император

Направляясь к клубу, я на ходу стал учить наизусть свою роль. С этого момента я постоянно повторял текст. Лао Вань был прав, роль оказалась небольшой, может, даже самой короткой из тех, что были. По сюжету в конце пьесы на заседании парламента английский дипломат пытается оправдать военное поражение, оппозиция продолжает требовать от него ответа, негодующая публика встает. В это время я выхожу из толпы и бросаю ему несколько критических реплик, заканчивая их такими словами: "Господин министр, можете дальше не продолжать. Факты говорят, что это позор, позор и еще раз позор!" Далее зал требует, чтобы он покинул трибуну. Я кричу: "Слезай! Слезай!" Пьеса не отличалась сложной фабулой, в основном она состояла из дискуссии, развернувшейся во время заседания, и длилась минут пятнадцать. Я же потратил на роль времени в десятки раз больше, боялся, что забуду слова и не оправдаю возложенные на меня надежды. Раньше меня мучила бессонница и кошмары из-за страха и беспокойства, теперь же я впервые не мог заснуть из-за радостного возбуждения.

Наступил Новый год. Когда я вошел в зал, мое внимание привлекли царившая в нем праздничная атмосфера и красивая сцена. Внутреннее напряжение сразу исчезло. Присутствующие наперебой восхищались красочным убранством. Освещение было сделано по высшему, профессиональному разряду. Над сценой висел транспарант. Белыми иероглифами по красному фону было написано: "Приветствуем наш общий новогодний вечер". Каллиграфия была великолепной, то была кисть Лао Ваня. Всех привлекла программа выступлений. Первым номером шел хор. Второй номер исполнял солист. А дальше исполнялся монгольский танец, за которым следовала юмореска. После частушек и фокусов появлялась живая газета "Поражение агрессора" и наконец пьеса "От мрака к свету". Получилось все не хуже, чем у японцев. Глядя на живую одобрительную реакцию чанкайшистских преступников, мы радостно друг другу подмигивали.

Из громкоговорителя прозвучали слова приветствия, после чего выступил хор. Публика бурными аплодисментами приветствовала каждый номер программы. А когда Лао Лун стал показывать свои волшебства, восторг в зале достиг своего предела, в особенности тогда, когда в конце номера Сяо Гу вылезал из картонной коробки, которая только что была пуста. Когда же из обыкновенной бумажной тарелочки стали вытягивать яркие ленты, на которых красовались иероглифы: "Бороться за перевоспитание и стать новыми людьми", от возгласов одобрения и аплодисментов готов был обрушиться потолок. Я направился за кулисы и начал гримироваться.

Живая газета шла после антракта. На сцене начались дебаты по поводу поражения в войне в районе Суэцкого канала. Лао Жунь играл здорово, очень живо. У него был крупный нос, поэтому среди всех, кто изображал иностранцев, он выглядел наиболее натурально. Рядом со мной сидел Лао Юань, он тоже играл депутата. Нас, "лейбористов", было человек десять, и сидели мы лицом к залу. "Консерваторы" с удрученными лицами сидели на сцене сбоку. Их было поменьше. Спустя некоторое время после начала представления Лао Юань толкнул меня тихонько и сказал: "Не сиди, как истукан, пошевелись хотя бы немного!" Я сделал несколько движений, поднял голову и посмотрел в зал. И тут я обнаружил, что публика все больше сморит на меня и за сюжетом особо не следит. Не успел я прийти в себя, как Лао Юань, толкнув меня локтем, сказал: "Давай, теперь твои реплики!" Я в растерянности встал и, глядя на распинавшегося на трибуне Лао Жуня, понял, что забыл слова. Но вдруг наступило просветление, и я закричал по-английски: "No! No! No!.." Мой крик заставил его остановиться, и тут я вспомнил слова: "Господин министр, можете не продолжать!" Одну руку я положил на пояс, а другой, указывая на него пальцем, продолжал: "Факты говорят, что это позор! Позор! И еще раз позор!" Зал зашумел, послышались голоса: "Слезай с трибуны! Слезай!" Министр в растерянности покидал трибуну.

— А ты неплохо сыграл! — первым поздравил меня Лао Юань после спектакля. — Немного волновался, но все равно хорошо!

Потом подходили другие и тоже поздравляли и смеялись по поводу моего экспромта. Кто-то вспомнил, как я отказался встретиться с шведским принцем, который фотографировался вместе с знаменитым актером Мэй Ланьфаном. И я тоже рассмеялся вместе со всеми.

Пьеса "От мрака к свету" произвела на всех очень сильное впечатление. Многие факты, приведенные в пьесе, были присутствующим хорошо знакомы. Зрители в зале, к своему стыду, нередко узнавали в действующих лицах самих себя. Для меня самыми постыдными были не персонажи пьесы, а деревянная ниша за занавеской, которая стояла в комнате для совещаний у марионеточного правительства. В те времена такая штука обязательно присутствовала в каждом правительственном учреждении. В нише помещался "яшмовый лик императора" — фотография императора-изменника. Когда действующие лица пьесы, входя в зал заседаний, ему кланялись, мне казалось, что нет в мире ничего более уродливого, чем это.

Настроение в зале в полной мере свидетельствовало о том, что в этом мире у нас существует "сияние", которое становится день ото дня ярче. Вскоре после Нового года группа людей получила амнистию. Их было тринадцать человек, в том числе мой племянник и Да Ли. После торжественных проводов мы еще раз отметили праздник весны. Вечер был организован еще лучше. После праздника были амнистированы еще четверо. Среди них два моих зятя. Именно тогда я получил письмо от француза, в котором тот писал про "лучезарное сияние во всем мире"!

Еще одна экскурсия

Во второй половине 1957 года мы совершили еще одну экскурсию. На этот раз мы побывали в Шэньяне, Аньшане, Чанчуне и Харбине, посмотрели строительство водохранилища, посетили восемнадцать фабрик, шесть научных учреждений и школ, три больницы, две выставки и один спортзал. В Харбине мы побывали в зоне, где функционировал японский бактериологический отряд № 731. Отдали дань уважения павшим героям. Впечатлений от этой поездки было еще больше, чем от предыдущей. Хочу здесь рассказать о некоторых из них.

Предприятия, которые мы осматривали, в большинстве своем были новыми. Лишь небольшая часть осталась в наследство от японцев. В основном это были руины, вроде Аныпаньского и Шэньянского станкостроительного заводов, которые были разрушены японцами и гоминьдановцами. Теперь это были заново отстроенные предприятия огромных масштабов. Многие высокие чиновники марионеточного правительства, которые хорошо помнили старые японские предприятия, не верили своим глазам. Больше всего меня поразило то, что на многих изделиях я смог прочитать надпись "Сделано в Китайской Народной Республике". Раньше повсюду виднелись надписи: "сделано в Америке", "сделано в Германии". А теперь я увидел комплексное оборудование, готовое к экспорту, и на нем было написано: "Сделано в Китае".

Когда японцы покидали Аныиань, они говорили: "Оставим им Аньшань, чтобы сеяли там гаолян. А захотят восстановить, скажем откровенно, на это у них уйдет лет двадцать". Китайцы не стали сеять там гаолян, а восстановили производство за три года, достигнув небывалых прежде показателей.

Многие примеры говорили нам: китайцы поднялись. Китайцы победили не только на поле боя, но и в экономическом строительстве…

На Первом Чанчуньском автомобильном заводе нам рассказали маленькую историю. Когда на заводе еще только начиналось производство, на экскурсию туда должны были приехать школьники. Решили за ними послать автобус. Ребята позвонили по телефону и поинтересовались, на новой ли машине их повезут. Им ответили, что завод выпускает только грузовики, на которых пассажирам ездить неудобно. А заедет за ними иномарка. Ребятам это не понравилось. Они сказали: "Импортная машина хуже, чем отечественный грузовик. Хотим поехать на грузовике, который сделан у нас на Родине!"