Россiя въ концлагере

Корзунъ пожалъ плечами: {385}

-- И чего это васъ заeло?

-- Вы понимаете, Климченко (фамилiя Пиголицы), въ сущности, единственный человeкъ, который изъ этого техникума хоть что-нибудь вынесетъ.

-- А вашъ сынъ ничего не вынесетъ? -- не безъ ехидства спросилъ Корзунъ.

-- Сыну осталось сидeть ерунда, дорожнымъ десятникомъ онъ, конечно, не будетъ, я его въ Москву въ кино-институтъ переправлю... Послушайте, тов. Корзунъ, если ваши полномочiя недостаточны для принятiя Пиголицы -- я обращусь къ Успенскому.

Корзунъ вздохнулъ: "экъ васъ заeло!" Пододвинулъ къ себe бумажку. Написалъ.

-- Ну, вотъ, передайте это непосредственно директору техникума.

Пиголица зашелъ ко мнe въ баракъ, какъ-то путано поблагодарилъ и исчезъ. Кабинка, конечно, понимала, что человeкъ, который началъ дeлать столь головокружительную карьеру, можетъ сбросить со своего стола кость благотворительности, но отъ этого сущность его карьеры не мeняется. Своей руки кабинка намъ все-таки не протянула.

...Возвращаясь вечеромъ къ себe въ баракъ, застаю у барака Акульшина. Онъ какъ-то исхудалъ, обросъ грязно-рыжей щетиной и видъ имeлъ еще болeе угрюмый, чeмъ обыкновенно.

-- А я васъ поджидаю... Начальникъ третьяго лагпункта требуетъ, чтобы вы сейчасъ зашли.

Начальникъ третьяго лагпункта ничего отъ меня требовать не могъ. Я собрался было въ этомъ тонe и отвeтить Акульшину, но, посмотрeвъ на него, увидалъ, что дeло тутъ не въ начальникe третьяго лагпункта.

-- Ну что-жъ, пойдемъ.

Молча пошли. Вышли съ территорiи лагпункта. На берегу Кумсы валялись сотни выкинутыхъ на берегъ бревенъ. Акульшинъ внимательно и исподлобья осмотрeлся вокругъ.

-- Давайте присядемъ.

Присeли.

-- Я это насчетъ начальника лагпункта только такъ, для людей сказалъ.

-- Понимаю...

-- Тутъ дeло такое... -- Акульшинъ вынулъ кисетъ, -- сворачивайте.

Начали сворачивать. Чугунные пальцы Акульшина слегка дрожали.

-- Я къ вамъ, товарищъ Солоневичъ, прямо -- панъ или пропалъ. Былъ у Мухина. Мухинъ говоритъ -- ссучился15 твой {386} Солоневичъ, съ Подмоклымъ пьянствуетъ, у Успенскаго сидитъ... Н-да... -- Акульшинъ посмотрeлъ на меня упорнымъ, тяжелымъ и въ то же время какимъ-то отчаяннымъ взглядомъ.

15 Ссучиться -- совeтскiй терминъ, примeняющiйся къ людямъ, которые примкнули къ правящей партiи. Въ совeтскомъ быту это звучитъ приблизительно такъ же, какъ въ буржуазномъ соотвeтствующiй глаголъ, обозначающiй переходъ порядочной дeвушки въ профессiональную проституцiю.

-- Ну, и что? -- спросилъ я.

-- Я говорю -- непохоже. Мухинъ говоритъ, что непохоже? Сами видали... А я говорю, вотъ насчетъ побeгу я Солоневичу разсказалъ. Ну, говоритъ, и дуракъ. Это, говорю, какъ сказать, Солоневичъ меня разнымъ прiемамъ обучилъ. Середа говоритъ, что тутъ чортъ его разберетъ -- такiе люди, они съ подходцемъ дeйствуютъ, сразу не раскусишь...

Я пожалъ плечами и помолчалъ. Помолчалъ и Акульшинъ. Потомъ, точно рeшившись -- какъ головой въ воду -- прерывающимся глухимъ голосомъ:

-- Ну, такъ я прямо -- панъ или пропалъ. Мнe смываться надо. Вродe, какъ сегодня, а то перебрасываютъ на Тулому. Завтра утромъ -- отправка.

-- Смываться на Алтай? -- спросилъ я

-- На Алтай, къ семьe... Ежели Господь поможетъ... Да вотъ... Мнe бы вкругъ озера обойти, съ сeвера... На Повeнецъ -- сейчасъ не пройти, ну, на Петрозаводскъ и говорить нечего... Ежели бы мнe... -- голосъ Акульшина прервался, словно передъ какой-то совсeмъ безнадежной попыткой. -- Ежели бы мнe бумажку какую на Повeнецъ. Безъ бумажки не пройти...

Акульшинъ замолчалъ и посмотрeлъ на меня суровымъ взглядомъ, за которымъ была скрытая мольба. Я посмотрeлъ на Акульшина. Странная получалась игра. Если я дамъ бумажку (бумажку я могъ достать, и Акульшинъ объ этомъ или зналъ, или догадывался) и если кто-то изъ насъ сексотъ, то другой -- кто не сексотъ -- пропадетъ. Такъ мы сидeли и смотрeли другъ другу въ глаза. Конечно, проще было бы сказать: всей душой радъ бы, да какъ ее, бумажку-то, достанешь?.. Потомъ я сообразилъ, что третьей части сейчасъ нeтъ никакого смысла подводить меня никакими сексотами: подвести меня, значитъ, сорвать спартакiаду. Если даже у третьей части и есть противъ меня какiе-нибудь порочащiе мою совeтскую невинность матерiалы, она ихъ предъявитъ только послe спартакiады, а если спартакiада будетъ проведена хорошо, то не предъявитъ никогда -- не будетъ смысла.

Я пошелъ въ административную часть и выписалъ тамъ командировку на имя Юры -- срокомъ на одинъ день для доставки въ Повeнецъ спортивнаго инвентаря. Завтра Юра заявитъ, что у него эта бумажка пропала и что инвентарь былъ отправленъ съ оказiей -- онъ на всякiй случай и былъ отправленъ. Акульшинъ остался сидeть на бревнахъ, согнувъ свои квадратныя плечи и, вeроятно, представляя себe и предстоящiя ему тысячи верстъ по доуральской и зауральской тайгe, и возможность того, что я вернусь не съ "бумажкой", а просто съ оперативниками. Но безъ бумажки въ эти недeли пройти дeйствительно было нельзя. Сeвернeе Повeнца выгружали новые тысячи "вольно ссыльныхъ" крестьянъ и, {387} вeроятно, въ виду этого районъ былъ оцeпленъ "маневрами" ГПУ-скихъ частей...

Командировку мнe выписали безъ всякихъ разговоровъ -- лагпунктовское начальство было уже вышколено. Я вернулся на берегъ рeки, къ бревнамъ. Акульшинъ сидeлъ, все такъ же понуривъ голову и уставившись глазами въ землю. Онъ молча взялъ у меня изъ рукъ бумажку. Я объяснилъ ему, какъ съ ней нужно дeйствовать и что нужно говорить.

-- А на автобусъ до Повeнца деньги у васъ есть?

-- Это есть. Спасибо. Жизни нeту -- вотъ какое дeло. Нeту жизни, да и все тутъ... Ну, скажемъ, дойду. А тамъ? Сиди, какъ въ норe барсукъ, пока не загрызутъ... Такое, можно сказать, обстоятельство кругомъ... А земли кругомъ... Можно сказать -- близокъ локоть, да нечего лопать...

Я сeлъ на бревно противъ Акульшина. Закурили.

-- А насчетъ вашей бумажки -- не бойтесь. Ежели что -- зубами вырву, не жевавши, проглочу... А вамъ бы -- тоже смываться.

-- Мнe некуда. Вамъ еще туда-сюда -- нырнули въ тайгу. А я что тамъ буду дeлать? Да и не доберусь...

-- Да, выходитъ такъ... Иногда образованному лучше, а иногда образованному-то и совсeмъ плохо.

Тяжело было на душe. Я поднялся. Поднялся и Акульшинъ.

-- Ну, ежели что -- давай вамъ Богъ, товарищъ Солоневичъ, давай вамъ Богъ.

Пожали другъ другу руки. Акульшинъ повернулся и, не оглядываясь, ушелъ. Его понурая голова мелькала надъ завалами бревенъ и потомъ исчезла. У меня какъ-то сжалось сердце _ вотъ ушелъ Акульшинъ не то на свободу, не то на тотъ свeтъ. Черезъ мeсяцъ такъ и мы съ Юрой пойдемъ...

ПРИМИРЕНIЕ

Въ послeднiй мeсяцъ передъ побeгомъ жизнь сложилась по всeмъ правиламъ детективнаго романа, написаннаго на уровнe самой современной техники этого искусства. Убiйство "троцкиста" на Вичкe, побeгъ Акульшина и разслeдованiе по поводу этого побeга, раскрытiе "панамы" на моемъ вичкинскомъ курортe, первыя точныя извeстiя о Борисe, подкопъ, который Гольманъ неудачно пытался подвести подъ мой блатъ у Успенскаго, и многое другое -- все это спуталось въ такой нелeпый комокъ, что разсказать о немъ болeе или менeе связно -моей литературной техники не хватитъ. Чтобы провeтриться, посмотрeть на лагерь вообще, я поeхалъ въ командировку на сeверъ; объ этой поeздки -позже. Поeздку не кончилъ, главнымъ образомъ отъ того отвращенiя, которое вызвало во мнe впечатлeнiе лагеря, настоящаго лагеря, не Медвeжьей Горы съ Успенскими, Корзунами и "блатомъ", а лагеря по всeмъ правиламъ соцiалистическаго искусства... Когда прieхалъ -- потянуло въ кабинку, но въ кабинку хода уже не было. {388}

Какъ-то разъ по дорогe на Вичку я увидeлъ Ленчика, куда-то суетливо бeжавшаго съ какими-то молотками, ключами и прочими приспособленiями своего монтерскаго ремесла. Было непрiятно встрeчаться -- я свернулъ было въ сторонку, въ переулокъ между сараями. Ленчикъ догналъ меня.